Не думать

*** Каспиан не хочет думать. Он смотрит на черные волосы, блестящие, как вороново крыло. На бледную кожу с россыпью веснушек. На четко очерченные губы, которые манят, сводят с ума, не дают покоя. И глаза — черные, похожие на морские глубины. Они так же затягивают. Хочется смотреть на гибкую спину, сильные тонкие руки, изящные пальцы. Хочется обводить взглядом талию и бедра, неосознанно облизывая пересохшие губы. Хочется мечтать ночами и тянуться к нему днем. Каспиан не хочет думать о том, что скоро все это потеряет. Эдмунд улыбается скованно и отворачивается слишком быстро. Молча. Каспиан прикусывает язык — невольно вырвавшееся пожелание остаться с ним прозвучало донельзя глупо. До сих пор его чувства были тайной для всех; он даже не знает, взаимно ли это. Испытывает ли Эдмунд хоть что-нибудь к нему — или видит просто приятеля, которому однажды помог и которого вскоре потеряет навсегда? — Каспиан, — Эдмунд улыбается нежно и с болью. В глазах плещутся морские волны. — Каспиан, что же ты творишь, а… Вот как я теперь смогу вернуться? Как я там жить смогу? Как я буду жить, зная, что это взаимно? Что ты тоже… Эдмунд кусает губы до крови, а Каспиану хватает двух секунд, чтобы понять и обрадоваться. Он делает шаг навстречу, губы сами складываются в теплую улыбку. А Эдмунд плавно отступает, продолжая улыбаться и с силой впиваясь ногтями в свои ладони — Каспиан, мне же придется уйти, — выдыхает он резко, коротко, жаляще. — Каспиан, я уйду — а ты останешься здесь. Лучше бы ты молчал. Каспиан коротко мотает головой. Это безрассудно, безответственно, так нельзя, правда нельзя — но он упрямо ступает вперед, обнимает свое наваждение за плечи, запускает пальцы в волосы, гладит холодные щеки, обводит губы. Эдмунд прикрывает глаза, быстро и сбито дышит, подается вперед; цепляется за руки, запястья, плечи. Каспиан задыхается от боли в глазах Эдмунда и целует его. Глубоко, бесстыдно, яростно кусая его губы. Чтобы вытеснить эту боль иной, чтобы заставить забыть о будущем. Это пьянит сильнее вина. Голова кружится, а руки дрожат, продолжая ласкать. У Эдмунда — шальные глаза, море в них бушует, губы алые и припухшие, он не улыбается и обнимает крепко и правильно. Прижимается тесно, так как нужно, единственно верно. И это гораздо лучше того, что Каспиан представлял. Жарче, слаще. Прекрасно. У Эдмунда нет шрамов, у него идеально белая кожа. Даже у Люси кожа чуть тронута загаром; Эдмунда же словно никогда не касалось солнце. Его вообще никогда никто не касался — понимает Каспиан. И этот факт заставляет его опьянеть еще сильнее, заставляет шептать какие-то ласковые глупости, нежить вздрагивающую грудь, сжимающие простыни руки, открытую шею… И целовать, целовать, целовать, раскрашивать красными метками, до крови целовать губы, испивая каждый стон. Эдмунд подается навстречу как в битве — бесстрашно, уверенно. Доверяя. Каспиан старается быть осторожным, но у него не выходит, он будто тонет. В каждом чувстве, в каждом стоне удовольствия, в глазах, широко раскрытых, влажно блестящих — все еще схожих с морской глубиной. Каспиан рад утонуть. Он надеется, что выгнувшийся дугой в его руках Эдмунд тоже тонет вместе с ним. Что боли в его глазах больше не будет. Что зацелованные губы улыбнутся счастливо и тепло… Эдмунд после и впрямь улыбнулся. Мягко, горько и слабо. Глаза — полны непролитых слез. А руки цепляются за него как за последнюю надежду. Яростно — не желая отпускать. Каспиан и сам не может разжать объятия. Лишь укладывает Эдмунда удобнее и накрывает их покрывалом. Король Древности коротко смеется, царапая его грудь. Резко подавшись вперед, кусает основание шеи. Сильно, Каспиан чувствует струйки крови, щекотно скользящие по коже. — Зачем, Эдмунд? — На память, — поясняет он, ласково погладив по щеке. Закрыв глаза, Эдмунд быстро и легко засыпает на груди Каспиана, под звук его сердцебиения, словно под колыбельную. Каспиан не хочет думать о значении его слов. И о значении этой метки. Он принимает ее как дар, как драгоценность, абсолютно не задумываясь о смысле. Каспиан не глупец. Он и не мудрец, но королем обещает быть достаточно разумным. Словом, человек он неглупый. Просто сейчас он не хочет ни о чем думать. Лишь наслаждаться. Шелком кожи под пальцами, сладостью поцелуя, ответной лаской. Он допускает лишь одну мысль. Что Эдмунд поступает не слишком умно, заранее начиная пить чашу боли расставания. Ведь можно же просто наслаждаться каждым мгновением, проведенным в объятиях любимого, разве нет? Каспиан шепчет слова любви и вытирает слезы со щек своего короля. Когда Аслан открывает портал для Люси, Эдмунда и Юстаса, Каспиана простреливает коротким и пока несильным разрядом. Когда Эдмунд тихо шепчет: «Ведь я же говорил», Каспиан машинально хватается за свою метку, все еще яркую… Надолго ли? Когда за Эдмундом смыкается стена воды, король бессильно падает на колени. Это конец. Он больше никогда не увидит Эдмунда, никогда больше не услышит его голос и смех, никогда не скрестит с ним клинки, никогда… Не поцелует, не обнимет, не коснется. Не услышит стон, не почувствует прикосновения тонких пальцев. Никогда больше не утонет в темных глазах, похожих на морские глубины… Никогда. Это конец. *** — Эдмунд… — Люси, не начинай, — прерывает ее брат. Он медленно садится на кровать, обнимая себя руками. — Но тебе же больно, — тихонько произносит Люси, осторожно прикасаясь к плечу. Эдмунд мягко отстраняет ее руку. — Больно? Ты ранен? — сунувшемуся Юстасу достается предостерегающий взгляд. На удивление, кузен сразу все понимает — а может, наконец-то заметил яркий, крупный засос на шее Эдмунда? Вечером Эдмунд ложится спать рано, отговариваясь усталостью. Закрывая глаза, он воображает руки Каспиана на своем теле. Никакой пошлости — он лишь старается сохранить в своей памяти его прикосновения. Потому и не дал Люси себя коснуться — не хотел, чтобы стерлись прикосновения Каспиана. Он просто хочет подольше чувствовать его руки. Но… Память людская — вещь недолговечная. Любые воспоминания с течением времени поблекнут и исчезнут. Любые метки побледнеют и сойдут. Даже та рана, тот укус, что оставил Каспиану Эдмунд, рано или поздно пройдет. Все пройдет — пройдет и это. Мудрость Соломона, от которой хочется выть. Эдмунд сжимает в зубах уголок подушки, чтобы не взвыть в голос, громко, на весь дом. Чтобы даже Аслан услышал! Пальцы сами собой нащупали зудящую метку на шее. Пока эти метки еще не сошли… Возможно, к тому времени, когда каждый алый след сойдет, ему уже будет не так больно. Возможно, когда он забудет — ему станет легче. Возможно, однажды они вновь встретятся? В их жизни уже случались чудеса. Почему бы не случится еще одному, самому главному? Эта вера разъест его сердце — Эдмунд был твердо уверен. Но у него большe ничего нe осталось. Эдмунд уснул далеко за полночь, и луна, заглядывающая в окно, освещала мокрое от слез лицо. И снились ему море, соленый ветер, корабль, дракон в небесах… И во сне его крепко обнимали, и он улыбался, счастливый. …и где-то бесконечно далеко спал в своей каюте молодой король. В его снах шумели леса Нарнии, и кто-то радостно смеялся, бросаясь в его объятия. Кто-то целовал его и смотрел невозможно глубокими глазами, похожими на штормовой океан. Каспиан улыбнулся во сне. Из-под века по виску быстро скатилась одинокая слеза.