сизигия

Джо вообще-то 23, и он достаточно самостоятелен. Джо вообще-то 23, и он достаточно сильно себя любит. А ещё Джо вообще-то 23, и он достаточно доволен своей жизнью. Пожалуй, стоит упомянуть, что Джо закончил UCLA и теперь «рисует людям жилье», как часто говорила мама. А ещё Джо очень любит шум. И алкоголь. Джо невероятно сильно кайфует, когда музыка, окутывая весь душный клуб, пробирается медленной рекой и резкими молниями от пяток и до макушки, заливаясь резким битом в левую часть грудной клетки. Джо улыбается во все тридцать два, закручивая самокрутку чуть дрожащими пальцами, прикусывая сладкий кончик языка. У Джо от счастья подгибаются колени, когда он оказывается грубо прижатым к грязной двери очередного клуба. Джо закатывает глаза, в экстазе простанывая совершенно случайное имя и шипя от неожиданного обжигающе сильного шлепка по правой ягодице. Ну, а следующее утро как всегда начинается с кофе впопыхах, с «блядский будильник» и со стабильного опоздания в офис на четыре минуты. Джо любит находить каждый день что-то кого-то нового, потому что Джо совершенно не любит ответственность постоянство. А потом появляется вязкое, низкое и совершенно грязное «называй меня Мистер Харди, малыш», которому Джо, конечно же, совершенно не придает значения. Он уже не раз в темноте произносил «папочка», «сэр», «господин», «мой повелитель», а однажды даже было «моё солнышко» и «да, госпожа». Поэтому «мистер» не становится для него новостью. — Пожалуйста, Харди, — почти скулит Джо, сминая руками за чужой спиной явно недешёвую рубашку. Харди очень аккуратно, почти невесомо прислоняет чуть припухшие губы к чужой шее, но через мгновение челюсти почти что смыкаются в яростном укусе, выбивая из Маззелло испуганный крик. -Я сказал, Мистер Харди, — Он забирается под толстовку и грубо сжимает сосок непослушного мальчишки, параллельно сажая его на край раковины. Он знает таких мальчишек. Харди вообще-то 25, и имя у него простое и звучное — Бен. Харди вообще-то 25, и у него в кармане контракты с лучшими модельными агентствами Британии. А ещё, Харди вообще-то 25, и у него вместо сердца вагон и маленькая тележка фетишей. А Джо как раз удовлетворяет каждую строчку этого воображаемого списка из, примерно, полусотни пунктов. Бен знает таких мальчишек. Именно поэтому он угощает Джо коктейлем, а потом чуть ли не на руках уносит в туалет. И по этой же причине оставляет у него на шее нездорово тёмные, почти чёрные пятна. А потом метит ими грудь, внутреннюю часть бедра, лопатки, запястья и низ живота. я здесь был, — пишет он следами от зубов и лопнувшими кровяными сосудами. я здесь был, — он отмечается синяками от жесткой хватки на бёдрах и располосованным задом Джо. — Спасибо за вечер, Мистер Харди, — Говорит Джо, разминая затёкшие запястья. Он тыльной стороной ладони проводит по губам, сидя на полу на собственной толстовке, смотря на Харди снизу вверх. Джо искренне улыбается, наблюдая серьезное лицо блондина, второпях застёгивающего рубашку. Бен уходит всё так же не сказав ни слова, а Маззелло ставит эту ночь на полочку в своей голове с пометкой «одна из лучших ночей» и тоже начинает одеваться, жалея, что снова не успеет выспаться перед тяжёлым рабочим днём. Джо не заостряет внимание на блондинистой хмурой модели ровно до тех пор, пока четыре дня спустя по его спине не пробегают мурашки — Соскучился, малыш? Джо сидит в совершенно случайном баре, а левое ухо обдаёт горячее дыхание. Отчего-то он сглатывает вставший в горле ком, слыша этот хриплый полушёпот. Маззелло не из тех людей, кто «остаётся на ночь дважды». Он совсем, если честно, не привык оставаться. Джо достаточно много раз за свою короткую жизнь видел, как люди уходят, причиняя боль и оставляя после себя открытый пакет молока да затерянный под кроватью полосатый носок. В четырнадцать его первая девушка оставляет после себя недопитую бутылку сидра. Тогда Джо понимает, что яблоки (если их конечно правильно приготовить) могут сделать тебе немного легче и помочь уснуть. В восемнадцать Рей оставляет после себя полупустую пачку красных мальборо. Тогда Джо понимает, что после воспалённого с непривычки горла сигареты могут на некоторое время приносить ощущение облегчения и спокойствия. В двадцать один Стивен оставляет после себя только следы на шее и разбитую посуду. Тогда Джо понимает, что не хочет больше лживых «навсегда» и «люблю, конечно». И в двадцать один Джо просто начинает уходить первым, не давая времени привязаться ни себе, ни к себе. И именно поэтому Джо сглатывает вставший в горле ком, слыша этот хриплый полушёпот. — Ты знал, что в наблюдаемой нами Вселенной двойных звёзд больше, чем одиночных? — «уходи, пожалуйста», — а сизигия — это выравнивание трёх или более астрономических тел в пределах Солнечной системы, — «я не хочу смотреть тебе в глаза». Но Харди вдруг крепко берёт его подбородок на удивление нежными руками и, словно прочитав мысли, резко разворачивает к себе, упираясь в Джозефа потемневшим взглядом. И тот видит, что глаза у Бена — это не зелень британских полей, не блеск изумрудов. Глаза Бена — это не малахиты или нефриты, они совсем не похожи на сладкие фисташки и любимый вид оливок Джо. Глаза Бена — это тёмная ядовитая трясина. Вязкое затягивающее тебя болото. И Джо чувствует, как начинает проваливаться. шаг — Сизигия — это пара связанных противоположностей, — Шепчет ему на ухо Харди в тот же вечер, вжимая в зеркальную стену графитового оттенка, стаскивая с рыжего архитектора джинсы, — забавно, правда? — улыбается он. У Бена завтра важные съёмки для 'Attitude', поэтому почему бы хорошенько не отдохнуть перед тяжёлым рабочим днём. Он не любит прелюдий, не хочет церемонится и входит почти сразу, не предупреждая, не подготавливая рыжее недоразумение, выбивая из последнего сдавленные всхлипы. Украшенное синяками тело, слёзы, приглушенные хриплые «пожалуйста, мистер Харди» и полное повиновение во взгляде — вот, что нужно Бену от Маззелло. А Бен всегда получает то, что он хочет. вязкая зелень подбирается к лодыжкам Джо неделю живёт по расписанию работа-дом, полностью игнорируя порывы тела, так привыкшего к (хотя бы) одноразовой любви. Потому что рыжеволосый банально начинает дрожать от одной мысли о том, что смог позволить себе влюбиться. Джо ведь не из тех, кто влюбляется в грязных незнакомцев, шепчущих на ухо самые смелые фантазии. В незнакомцев, обладающих самым кислым и прожигающим в мире взглядом. Только не в тех незнакомцев, которых зовут Харди. Но Джо каждый вечер, лёжа в одинокой квартире в центре Лондона, слушая звуки ночной Риджент-стрит из приоткрытой форточки, пробует это имя на вкус. Харди первые восемнадцать раз отдаёт сладким и жгучим одновременно 'the rumrunner' из «трейлера счастья» на Портобелло-роуд с привкусом меди на кончике языка. Харди в шестьдесят четвертый раз на вкус как мантра, которая въелась тебе в язык самой кислой шипучкой на всю Британию. Харди, отчаянно выкрикнутое в сто шестнадцатый раз, ощущается как бред из записок сумасшедшего и самое дешёвое виски, купленное на безымянной улице в безымянном магазине. Две с половиной недели спустя Маззелло забредает в первое попавшееся заведение в надежде на минет от первой попавшейся брюнетки, а вместо этого ощущает на своём запястье холодную, до боли знакомую, обманчиво мягкую, хватку. — Не надо больше так пропадать, я скучал. вот омут затянул уже по колено Харди приводит Маззелло в свой дом, уже по пути хищным пьяным взглядом оголяя это хрупкое тело, закусив губу. Бену нравится в парне совершенно всё. Он весь такой нежный и трогательный, тело от прикосновений покрывается мурашками от мягких пяток до рыжеющей макушки. Каждый участок идеально гладкой молочной кожи Бен спешит истерзать, как бы отметить, он бы поставил парню клеймо, если бы это было законно, лишь бы дать всем вокруг понять: моё. Когда синяк на внутренней стороне локтя приобретает особо тёмный оттенок, грозясь вот-вот взорваться от такой колющей боли, Джо просит прекратить и отчаянно вгрызается в подушку, пряча мокрые дорожки на щеках. «Ты же знаешь, что я твой. Я больше никуда не денусь, ты ведь сам меня не отпустишь. Прекрати, пожалуйста. Зачем ты делаешь мне больно?» А с губ срывается лишь тихое: — Прекрати, блять, умоляю. Бен аккуратно переворачивает Джо на спину, нависая сверху, упираясь теперь рукой в угольно чёрные простыни рядом с головой раскинувшегося под ним парня. — Хей, ты чего, чудо? — Маззелло замечает, что блондин избегает его имени, но старается не акцентировать на этом внимание. Джо смотрит пристально: смотрит так, как, наверно, ни на кого в своей жизни ещё не смотрел и не будет. В медных глазах плещется боль, незаметная для Харди, вкупе с щенячьей преданностью и отчаянием. Бен ловит во взгляде чуть зелёные блики и, приписывая к своим заслугам такой красивый оттенок, невольно усмехается, — Ты мне нравишься, слышишь? — Он опускается на локоть, сокращая расстояние между ними вдвое и, стараясь не отводить взгляда, зарывается одной рукой в короткие рыжеватые кудри на подушке. Харди целует его чуть пухлыми мягкими розовыми губами где-то в области скулы, а после широко проводит языком по всей щеке, собирая солёные капли. — Всё в порядке, мистер Харди, — Джо шмыгает носом и отчаянно отодвигает ячейку «боль» всё глубже в своё сознание. липкая зелёная субстанция уже затянула плечи, начиная нещадно обхватывать горло, перекрывая доступ кислорода Месяц спустя у Джо пропадает работа из-за невозможности туда прийти и появляются мозоли. Сначала краснеющее раздражение разливается по угловатым тощим коленкам, затем — по покусанному сердцу. От огромного чувства любви оно становится словно в разы больше, начиная с каждый ударом всё сильнее шоркаться о лёгкие и ребра, что отдаётся ноющей болью после каждого вздоха. Джо любит до поджимающихся пальцев на ногах, любит до тошноты и до истерзанных алеющих губ. Джо готов отдать всё, что есть в его багажнике, лишь бы ещё раз провести рукой по рельефной груди, ещё одно мгновение позволить себе смотреть в расширенные зрачки напротив. Ещё раз почувствовать Бена. Резкого, грубого, бесцеремонного, готового рвать и метать, но желанного до зуда в подкорке. Во вторник время близится к обеду, когда Джо, чуть хромая, выходит на залитую светом кухню, чтобы сердце на несколько мгновений забыло о своей функции поддержания состояния сознания и ушло в пятки. Не осмеливаясь взять бумагу в руки, Джо читает торопливый размашистый почерк, склонившись над столом.

«Я решил переехать в Лос-Анджелес и сразу же купил билет, представляешь! Так невероятно жить по своим правилам и делать то, что тебе хочется, потому что ты мечтал об это всю жизнь. Спасибо за эти несколько месяцев, было приятно провести с тобой время, Малыш. Ключи оставь домработнице, она знает, куда их передать. Мистер Харди.»

Маззелло стоит на крохотном тёмном балконе пятого этажа, заваленного коробками со всевозможными чертежами, с посудой и кучей свитеров, втягивая в свои лёгкие дым мальборо и неприятный городской смог. «Не оставаться» — Джо клеймит своё сердце широкой жирной надписью, а после выкидывает его навстречу машинам и прохожим вместе с остатками от сигарет, захлопывая балконную дверь. «Усни уже наконец, Джо. Джо, ты никому не нужен.» медная макушка, отдающая рыжиной оказывается полностью скрыта в ядовито-зелёной трясине.