День рожденья Изуру

Тёплые краски Воспоминаний детства Разделишь с другом - И вечер станет Теплей для двоих.

- Это… тайчо, это мне? - Кира с удивлением смотрел на возникшую перед его носом ветку с примотанным к ней продолговатым свертком в золотисто-рыжей блестящей бумаге. - Ну да. Подарок на день рождения, - капитан Ичимару продолжал настойчиво тыкать в своего лейтенанта веткой, не признавая отказов и колебаний. На молодом, еще не до конца одеревеневшем побеге, еще с зеленоватым оттенком в цвете коры, красовались два желтых цветочка и один недораспустившийся бутон. Крошечные, плотные, словно бы восковые, каждый с четырьмя почти прямоугольными лепестками, точно вывернутые наружу края крохотной чаши - от них веяло едва уловимым ароматом, сладким и одновременно чуточку пряным, точно с ноткой аниса. - Но, Ичимару-сан, день рождения у меня был на прошлой неделе. - И что? Это раньше не поздравляют, а позже можно - хоть до следующего года, - проще было смутить каменную лисичку, чем Ичимару Гина. - Бери уже, держать рука затекла. Между прочим, от сердца отрываю. Эта ветка уже не будет плодоносить! - Так это… - Кира почувствовал, как по сердцу его разливается возбужденное, радостное волнение, - тайчо, это они? да? - Они самые! Первые деревца зацвели, - Ичимару Гин лучился садоводческой гордостью. - Уже целых три! Кира выхватил подарок из капитанских рук, ощущая мальчишеское желание прижать его прямо к сердцу. Хурма зацвела! Не так чтобы Кира особо сильно любил хурму, уж не так, как его капитан - но этот сад, разбитый на бывшем пустыре на окраине территории Третьего отряда, был любимым капитанским детищем… а значит, дорог и Кире. Он еще помнил, как рядовые с подвязанными рукавами гонялись взад и вперед с лопатами и тачками перегноя, а он сам рубил длинные бамбуковые жерди на нужный размер для подпорок. А Гин, перепачкав землею хаори, лично высаживал саженцы в подготовленные для них лунки. И Изуру завороженно следил, как бережно и любовно, и как умело, с какой осторожной нежностью длинные тонкие пальцы прикасаются к юным деревцам. Он раньше и не знал, что они могут так… нежно. И как потом, в первый, и во второй год, весной с волнением то и дело бегали проверять, не появился ли хоть один первый бутон. В этот раз лейтенант за кучей работы ни разу не добрался, даже и, если честно, не вспомнил… а они, оказывается, зацвели! Изуру украдкою, из-под челки, поднял взгляд на своего капитана; ему было и неловко, что он забыл, и радостно, и радостно за радость Гина, пляшущую в уголках губ, в щелках вечно прищуренных глаз, и радостно оттого, что, хоть он и забыл, всё как раз получилось как надо, и именно Гин увидел их первым… - Тайчо, спасибо вам! - он сказал это от всего сердца. И за еще нераспакованный подарок, и за эту солнечную, пахнущую весной и анисом радость. - Вот и славненько, - Гин соскочил с края стола, на котором сидел. - А вечером жду от тебя приглашения праздновать! - Но, тайчо-сан… - Изуру, смутившись, хотел было сказать, что вообще-то день рожденья уже отметили, на прошлой неделе, когда он и был, но с другой стороны, когда тебе дарят подарки… но ведь он ничего не готовил… и так ничего из этого и не сказал. Собственно, Ичимару не дал ему и сказать. - Ничего не знаю! Даю тебе на сегодня отгул, делай что хочешь, но вечером я у тебя. - Ичимару захлопнул лежащую на лейтенантском столе папку. - А я пока буду изображать большого начальника! - То есть… - у Изуру внезапно начала зарождаться идея, и он невольно заулыбался ей, глядя на своего улыбающегося капитана, - Ичимару-тайчо, правильно ли я понял, что вы предоставляете мне полную свободу действий? - Ага! Ичимару выбрал для своей эксцентричной проделки идеальный момент - самое начало обеденного перерыва, младшие офицеры уже ушли, а лейтенант только собирался достать свою коробку с едой; Кира предпочитал обедать в конторе. - Без каких-либо ограничений? - Абсолютно! - Отлично, - Кира поклонился, прижимая к груди сверток с веткой.- К вечеру всё будет готово, как вы сказали. И двинулся к выходу. И обернулся, чтобы взглянуть на своего капитана, вдохновенно нагребающего в охапку папки, чтобы тащить их в свой кабинет. - И, тайчо. Постарайтесь по мере возможности большого начальника все-таки не только изображать! Неиспользованный лейтенантский обед Ичимару честно поставил в холодное место. Чтобы тот простоял до завтра. Работа старших офицеров Готея-13 в значительной мере состоит из заполнения кучи бумаг, которые, вполне возможно, имеют значение на уровне руководства, собранные в совокупности по всем подразделениям (кто-кто, а Ичимару Гин прекрасно знал, как анализировать информацию), но на местах представляются совершенно бессмысленными - это Гин понимал тоже. Эти скучные дела он обычно старался по максимуму спихнуть на своего зама (предвосхищая вопрос - нет, совесть его нисколько не мучила), но сегодня, раз уж взялся - честно сидел и вникал. Попутно изнывая от приятного любопытства. Часов около трех прилетела адская бабочка с сообщением: «Запланированное мероприятие состоится в 19.30». Гин улыбнулся, стряхивая с черных штанов бумажную пыль. Злоупотреблять так злоупотреблять! Малыш Изуру, похоже, начал входить во вкус. За две минуты до назначенного времени капитан Ичимару уже стоял на лейтенантском пороге. А еще через несколько секунд убедился, что затеял он эту забаву не зря. Прежде всего, Кира был в гражданском. Редкое зрелище, надо сказать, Гин поймал себя на этой мысли; видел такое считанные разы, а с тех пор, как Кира сделался лейтенантом - вообще всего пару раз, на прошлый Новый год и когда черная форма промокла под ливнем. Но не в таком гражданском, как одеваются в Сейрейтее и в Сообществе душ, нет… На Изуру были джинсы - узкие сверху и расклешенные понизу плюс рубашка из серебристо-голубой переливчатой ткани. - Добрый вечер, тайчо! Проходите, уже всё готово. И я сейчас достану саке, наверно, уже нагрелось… Изуру развернулся в сторону кухни, предоставляя отличный обзор и с другой стороны. Вид лейтенанта со спины всегда вызывал у Гина некоторое умиление. Особенно в синих джинсах. Пока хозяин хлопотал на кухне, Гин с любопытством огляделся. Дзабутоны, низкие столики с уже приготовленными столовыми приборами (Гин, пока хозяин не видит, сдвинул их поближе друг к другу), в углу сдвинутая ширма с рисунком из синих цветов горечавки, старая, а может, старинная. В токонома он с удовлетворением обнаружил сегодняшний свой подарок: ветку хурмы в низкой серой керамической вазе и на стене развернутый свиток со стихотворением Оиси Кураноскэ. - Ичимару-сан, ну что же вы, прошу вас, садитесь, - Изуру в голубой рубашке появился из кухни с огромным подносом в руках. - Прошу меня простить, что угощение довольно скудное, но сами знаете, - он глянул на капитана с усмешкой, - времени было мало. На подносе идеально ровными, эффектно контрастирующими по цвету прямоугольниками были разложены роллы. Светло-коричневый, плавно переходящий по цвету от песочного до почти шоколадного угорь, прихваченный вдоль тонкой зеленой полоскою лука-порея, густые ярко-алые, с вкраплением черного, точки масаго, темно-зеленый, глянцево поблескивающий нори, под которым, на срезе, в кольце белого риса виден оранжево-розовый соленый лосось и маслянистое нежно-зеленое авокадо… - Изууру… да ты, никак, монетку, дающую всё, что попросишь, нашел? - Ичимару плюхнулся на подушки, очень своевременно вспомнив, что обедать он сегодня как раз не обедал, а реяцу капитанского уровня… сами понимаете... требует солидной подпитки. - Одолжи на денек, а? - Если всерьез принимать предания, - Изуру принялся выкладывать на капитанскую тарелку жизнерадостные бело-оранжевые рулетики, - такие вещи не следует одалживать никому. - Он лукаво улыбнулся. - Особенно тем, кто выше по положению! Эти с лососем, кунжутом и сливочным сыром, а вот эти с огурцом и креветкой. - Учил, учил своего лейтенанта осторожности и предусмотрительности… - Ичимару Гин картинно-скорбно вздохнул, - и нате вам - на свою голову научил! Эти вижу, что с овощами, а эти с чем? - С дайконом, тунцом и омлетом. - Хорошо, когда твой лейтенант знает толк и в выпивке, и в закуске…- саке подогрелось до идеальной температуры, как раз, как Гин любил. Он развалился на подушках и, скинув хаори, зашвырнул его в самый дальний угол. Щеки Изуру порозовели от похвалы, и Гин так-таки не стал говорить ему «Шутка!», хоть и хотелось. Капитанская реяцу колебалась между угрем и лососем, но любопытство оказалось сильнее, и начал он с тунца и дайкона. На удивление, это оказалось очень даже неплохо. - Таких ведь во всем Сейрейтее ни в одной забегаловке нет. Неужто сам накрутил? - Да. - Да ну?! Ты что, правда умеешь готовить? - Честно говоря, очень немногое. Но, - Изуру на миг потупился, опустив ресницы, и поднял на своего капитана улыбчивые голубые глаза, - скажу без ложной скромности, это блюдо у меня выходит неплохо. Капитан уминал роллы - только палочки мелькали, да плошка заново наполнялась соусом, очень приятным на вкус, не пересоленым, с кислинкой. - В детстве мы с родителями часто все вместе крутили роллы, - Изуру задумчиво разглядывал свои палочки. Спохватившись, подлил гостю саке. - Одно из самых ярких воспоминаний. Это был у нас целый ритуал, практически маленький праздник. Большой дощатый стол вытаскивали из кладовой и устанавливали в саду под сливовыми деревьями. И здесь же на улице варили рис в большом котелке. Сакуры в нас в саду не было, отец все хотел посадить и искал какой-то особенный сорт, но так и не посадил. А сливы росли, старые, с узловатыми корявыми ветвями и местами растрескавшейся шершавой корой, и каждую весну они были густо усыпаны цветом. К тому времени, когда становилось можно кулинарничать на открытом воздухе, они, конечно, стояли уже без цветов, но зато в зеленой листве, через которую пробивался золотистый солнечный свет, а под деревьями было прохладно. А среди листьев виднелись россыпи тугой и зеленой завязи, и я еще с начала лета присматривал себе любимые грозди и с нетерпением за ними следил, когда же их можно будет начинать пробовать. Голубые вьюнки оплетали бамбуковую решетку, а еще мне нравилось, когда зацветают ярко-желтые подсолнухи. Еще у нас росли незабудки, целые маленькие полянки ярко-голубых незабудок в разных уголках сада, и еще мелкие белые хризантемы, но это уже осенью, к тому времени, как они, это поздний сорт, распускались, уже было слишком холодно и сыро. А вот самое любимое мое было время - когда цветут пионы и ирисы. Ирисов было много, разных расцветок, а пионы мои самые любимые были белые, но не чисто-белые, а с тончайшим кремовым и розоватым оттенком. И соединенный запах пионов и ирисов смешивался с запахом свежесвареного, еще теплого риса… А в разгар лета цикады трещали по всему саду, везде-везде, прямо на самом деле как в том стихе - воды было выплеснуть негде. Вообще удивительно, сколько у нас в саду, если задуматься, было живности. В прудике… у нас там был, как полагается, сухой ручей, который наполнялся водой только после большого дождя, и крохотный прудик, размером с наволочку, и вот там жило целое семейство лягушек. Они уходили, не знаю куда, когда пруд окончательно пересыхал, а пока было хоть сколько-нибудь воды, сидели там до последнего, и часто сидели там на коряге и на камнях, а когда кто-то появлялся – смачно плюхались в воду. А к вечеру, в сумерках, начинали концерт на несколько голосов. А на самой старой сливе было гнездо камышовок. К этому времени они, конечно, уже не пели, но мы часто видели, как в листве мелькают их желтые грудки. Они спускались по веткам довольно низко, мне кажется, им явно хотелось слететь вниз, но ни одна ни разу, пока люди в саду, так и не решилась. Но потом, когда мы уходили в дом – мы специально стол уносили не сразу – они прыгали по столу и подбирали рассыпавшиеся рисинки. Так вот, и мы делали роллы: мама раскладывала начинку, а мы с отцом скручивали. И я всегда говорил: а давайте попробуем так, а давайте попробуем эдак. Иногда очень странные получались сочетания. Но кое-что, как видите, прижилось. И мы вечно всегда так увлекались этим делом, что наделаем их такую уйму, что за неделю не съесть, и потом ходим по соседям и всех угощаем, кто не успел спрятаться. Ну то есть посылали обычно меня, но я ужасно стеснялся, так что в итоге ходили все равно по большей части с кем-нибудь из родителей. Хотя отец и говорил: «Нечего стесняться, когда идешь к людям с добром». Хотя теперь-то, за давностью лет, я уже понимаю, что некоторые мои тогдашние кулинарные эксперименты никак нельзя отнести к «добру». Изуру улыбался полусмущенно-полурастроганно, как бывает, когда вспоминаешь неловкие моменты из таких давних и, как теперь-то уже понимаешь, счастливых лет, что и сам твой давний промах кажется уже не стыдным, а еще одной частичкой давешнего безмятежного счастья. По керамическим квадратным тарелкам рассыпались крошки риса и темные капли соуса. Гин лениво подбирал их кончиком палочки. Жаль было оставлять, хотя и наелся. - Могу представить, что это было за зрелище! Прямо жаль, что я тогда не сообразил заглянуть к вам через забор, на это полюбоваться.- Гин допил свою чарку и протянул ее Кире. - Шестой офицер и пятый в отставке в фартуках! Еще, может, даже и при занпакто? - Что вы, конечно же нет! - Изуру рассмеялся, подливая капитану саке. – Мама хранила свой меч, с тех пор, как из-за ранения больше не могла им пользоваться, в сундуке вместе с формой, я про это даже и не знал, пока как-то не обнаружил на чердаке. А отец – в жилой комнате на подставке. - Ну хоть фартуки-то были? Изуру, не разочаровывай меня! - Фартуки были. У меня, помнится, был белый с зеленым кроликом, я его очень любил, пока нечаянно не прожег. Крутился у самого огня и прислушивался, как стучит крышка, пытался по звуку определить, готов уже рис или нет - ну и вот. Помню, как я тогда страшно горевал. Даже ревел. Ну… сами понимаете, все-таки маленькому ребенку простительно… не помню, сколько мне тогда лет было, но еще до школы. Мама его потом починила и на месте дырки вышила ярко-розовую редиску, как будто кролик держит ее в своей лапе, и я его после того еще долго носил, пока завязки сходиться не перестали. Светлые весенние сумерки сгустились уже до совсем полной ночи, в комнате веселым светом горели яркие лампы, молодая весенняя луна поднималась над горизонтом. Где-то там, на окраинах Сейрейтея, сакура, белая в темноте, начала уже свое победное и щемяще-мимолетное шествие, и, может быть, даже где-то в ее ветвях щебетали сейчас запоздалые камышовки-угуйсу, не успевшие вдоволь напеться на сливе. - «…нравится - так чего думать, хватай да целуй!» «Зараки-тайчо, а если я ей не нравлюсь?» «Тогда получишь в глаз. Хорошая драка - это тоже неплохо». «Зараки-тайчо, а если я ей не нравлюсь, а в глаз не даст?» «Ну не знаю! Если ее целуют, ей не нравится, а не бьет - кому ж такая девица-то понравиться может?» - Т-тайчо… ну хватит! ну перестаньте! - Изуру разрумянился от выпивки и от смеха, верхние пуговицы на рубашке были расстегнуты. - Что перестать? - Перестаньте меня смешить! - А наливать тебе, значит, не перестать? - Нне… погодите, это я, как хозяин, должен наливать вам! - Что камнем змею, что змею об камень - результат-то один! Что, значит, больше тебе не рассказывать? - Нет! Да!!! Рассказывайте! Только не такое похабное. - Изууууру, да я похабного рассказывать еще даже и не начинал! О, вспомнил как раз одну историю. Приходит как-то капитан Двенадцатого в контору, а у него на столе лежит дохлая мышь. Он говорит… - Ой, Ичимару-сан! Мы же про чай совсем забыли! - А он нам нужен? - Вы что! Чай всегда нужен! Можно прожить без риса, можно прожить без саке - без чая и друга не проживешь! - Ну тогда тащи чашки, Изуру-чан. Будем претворять пословицу в жизнь. Сам донесешь, не побьешь? Шутка. В комнате было жарко. Ичимару давно уже стянул таби и закинул их в тот же угол. Изуру вернулся из кухни, торжественно неся перед собой квадратную картонную коробку, перевязанную алой ленточкой. - Вот! Тайчо, прошу вас - откройте сами. - Ну-ка, ну-ка… Изуру, что это? Я догадываюсь, что… На картонке перед ними возвышалась бисквитно-кремовая красота, увенчанная белоснежными завитками взбитых сливок, шоколадной крошкой и алыми полосками джема. И еще, как апофеоз - тугими лимонно-желтыми шариками физалиса на подкладке из хрупких сетчатых листиков. -… догадываюсь, что - но вот откуда?! - Из кондитерской. Быстренько сгонял в Мир Людей и купил. На пропускном пункте сказал, что это ваше распоряжение. Прошу прощения, он с одного бока немножко помялся, пришлось нести кружным путем в обход территорий Одиннадцатого и Двенадцатого, а то там имеются весьма активные сладкоежки. Голубые глаза лейтенанта смотрели невинно-невинно. - Изуру, а Изуру? - капитан облизывал крем с чайной ложечки. - А прочитай это вслух? - Но, тайчо… - Ну же, прочитай! В конце концов, это мой подарок, и я хочу увидеть его в действии. То есть услышать. Я, между прочим, его специально для тебя в Мире Людей заказывал, мастерскую искал! - Ну… ну хорошо, - Изуру смущенно опустил ресницы. - Сейчас, - он поднялся, чуть пошатнувшись, и пошел к токонома за свитком. Плюхнулся на подушки рядом со своим капитаном. Ичимару подобрал длинные ноги и с чинным видом уселся, сложив руки на коленях, приготовившись слушать стихи. - Сейчас, - Изуру перевел взгляд с капитана на принесенный лист, любуясь, впитывая красоту вертикальных строк, изысканно-гармоничных черных очерков иероглифов на хризантемно-белой бумаге. - Вот. Какая радость! Рассеялись заботы. Отдал я жизнь. Ясна луна на небе, Сошли с нее все тучи. Тайчо, это… Послушайте, тайчо, это же удивительно! Так просто и так по-настоящему передать это чувство удовлетворения… умиротворения, облегчения… даже не знаю, как сказать прозой! Когда то, что нужно было сделать в жизни, сделано - и можно умирать. Мне бы хотелось… чтобы когда-нибудь, когда моя жизнь подойдет к концу, и я бы смог повторить эти слова и сказать: «Это так». И, еще, тайчо! Что мне кажется! - Изуру придвинулся ближе, и еще темпераментно подался к Гину, прямо к лицу, не замечая, что рукой оперся на его колено. - Оиси, конечно, знать этого не мог, откуда, но, мне кажется, он как поэт интуитивно отгадал то, чего не знают живые люди, но что очень хорошо знаем мы - вот эту легкость, которая значит, что душа человека не станет Пустым. Изуру спохватился и отодвинулся, смутившись, но недалеко, снова поднял на Гина сияющие глаза, он не мог, не мог сейчас не говорить! - Жаль, что из поэтического наследия Оиси Кураносукэ до нас дошло так ничтожно мало, что сложно по-настоящему судить о его таланте, но даже и по этому все-таки видно, что это был один из больших поэтов Японии. Гин с удовольствием смотрел на своего вдохновенного, раскрасневшегося и сияющего лейтенанта. - Так что, с подарком я тебе угодил? - он шутливо отсалютовал Изуру кусочком торта. - О да! Еще как! Тайчо, спасибо вам, огромное-большое спасибо! Может, я когда и получал на день рожденья подарки лучше, но только если далеко в детстве, а так лучше не вспомню! Изуру высказал - и умолк, разом вывалив все слова. Не зная, что еще сказать. И принялся быстро есть торт со своей тарелки. Гин прижмурился, улыбаясь, довольный. - А, кстати, знаешь, что Оиси Кураносукэ зарубил твоего родича? - Ну, во-первых, - Изуру пожал плечами, - Есинака сам отказался от почетной смерти. А во-вторых, зарубил за дело. Отец говорил, дед не хотел на даже порог пускать человека, который так опозорился. Бабушка его с трудом уговорила оформить ему разовый пропуск, все-таки, если какой-никакой родственник умер и обнаружился в Руконгае, надо на него хоть посмотреть. Духовной силы-то у него не было ни на грош. Так что про то, чтобы поселиться ему в Сейрейтее, и речи не шло. - Погоди… - Гин от удивления даже открыл глаза. - Стой. То есть что, Кира Есинака, которого так и не смог убить Асано Наганори и которому отомстили сорок семь ронинов во главе с Оиси Кураносукэ - он реально твой родственник? - Ну да. Он же Кира. Я его в Сообществе Душ уже не застал, но, честно сказать, не особо-то и хотелось. Вот с Оиси я бы поговорил. И…ичимару-сан, почему это вас так удивляет?!! - Черт возьми, - сказал Ичимару Гин. И Кире подумалось, что он в первый раз услышал, чтобы Ичимару Гин произнес эти слова не с иронией. - Черт возьми, Кира-фукутайчо. - Тайчо, вам точно удобно? А то можно еще подушку… - Не-не-не! - капитан Третьего отряда возлежал прямо на полу, на спине, разместив голову на коленях своего лейтенанта и болтая в воздухе босою ногой. - Совершенно удобно, и отсюда хорошо видны голубые глазки. А тортик мне все-таки дай, я доем. Только физалис сам съешь, - он протянул вверх желтую ягодку с остатками крема, и Кира, склонившись, забрал ее прямо из капитанской руки. Случайно скользнув по запястью длинною челкой.- А ты заметил, что на ветке третий бутон раскрылся тоже? - Конечно. Мама моя говорила: «С любовью и сломанная ветка цветет». Где-то в весенней ночи первые желтые цветки дремали на молодых ветках, и луна скользила по небу, серебря ветви хурмы, сакуру, воду в ручье, гнезда птиц… - А знаешь, Изуру… я тебе малость завидую. - Чему, тайчо? - Тому, что у тебя есть такие истории.