Один день и три дня Ремуса Люпина

апрель, 1995 Четвертая ступенька сверху ужасно скрипит. Я вспомнил это, как только наступил на нее носком ботинка. В этот момент, ни раньше и ни позже, я обычно клянусь себе, что непременно починю проклятую доску. И благополучно забываю до следующего раза. Омерзительный скрип — это полбеды, а вот миссис Карриш, которая устремилась на звук, уже беда целая. Можно сказать, полновесная — двести двадцать фунтов (1) осуждения, завернутые в бесформенный серый кардиган. — Мистер Тальбот! Я предупреждала вас насчет домашних животных! У меня аллергия, я не потерплю собак в доме, а вчера вечером вы привели в дом собаку! — Миссис Карриш, уверяю вас… — Я всё слышала! Она цокала когтями по паркету в вашей комнате! Я хотел предложить скандальной тетке подняться в комнату и лично убедиться, что в ней нет никакой собаки, но меня скрутил приступ кашля. Я схватился за стену, чтобы не упасть, и прижал носовой платок ко рту. В викторианском романе на нём остались бы следы крови. В моем носовом платке было несколько клочков меха. Кажется, кроличьего. Я пробормотал невнятные извинения и быстрым шагом вышел из пансиона «Воспоминания». Здесь меня знают как Ларри Тальбота (2). На самом деле меня зовут Ремус Люпин. И я — трус. А еще оборотень. И волшебник. Почему я на морском курорте в апреле? Во всем виноват Диккенс, читателям которого «хорошо известно, что Ярмут, в общем, — лучшее место на белом свете»(3). Что касается пансиона, то он был дешевым и находился на Копперфильд-авеню. Этим его достоинства исчерпывались. Миновав Микобер-авеню, я вышел по Пеготти-роуд (4) к набережной. Было ветрено. Там, где серый песок сливался с серой водой, какой-то карапуз в ярком комбинезоне целеустремленно рыл яму красным пластиковым совочком. Ему активно помогала большая собака. Мамаша карапуза задумчиво смотрела вдаль, облокотившись на прогулочную коляску, и курила. *** январь, 1980 — Ремус, еще печенья? — Да, Лили, спасибо, очень вкусно. Печенье сегодня в виде оленей, покрытых глазурью, с глазами-изюминками. Я откусываю кусочек и блаженно откидываюсь в кресле. Мы все любим бывать у Поттеров. Несмотря на сгущающийся сумрак, у них всегда уютно и радостно. Как никогда не было дома у Сириуса. И никогда не будет у меня. Про Питера не знаю, он не особо охотно говорит о настолько личных вещах. Пока не пришел Дамблдор, можно сделать вид, что мы собрались не по делам Ордена, а просто на дружеские посиделки, как год или два назад. Сириус подливает хереса Фрэнку. Джеймс появляется из кухни, дирижируя несколькими подносами, на которых позвякивающая посуда исполняет задорную польку. Джеймс размахивает палочкой в такт и ослепительно улыбается жене. Один из подносов накренился и летит вниз, но его вовремя подхватывает заклинанием Питер. Лили заливисто смеется и снова оборачивается к Алисе. Они шепчутся, и я даже знаю о чем. Они еще никому не рассказывали, и по фигурам не заметно, но мой нос не обманешь — скоро у нас тут будут бегать мелкие Поттеры и Лонгботтомы. Крестным Поттера-младшего, конечно, станет Сириус, а я смогу быть кем-то вроде иногда пропадающего дядюшки. Раз уж отцом мне быть не суждено. Наконец камин чихает фиолетовыми звездочками, и из него появляется Дамблдор. И говорит он о таких вещах, что даже потрясающая стряпня Лили встала поперек горла. Истинное пророчество — вещь очень редкая и довольно неприятная. Большинство магов могут погадать на исход задуманного или ближайшие события, но вообще-то этим мало кто занимается. Потому что толку от такого гадания примерно как от магловского прогноза погоды. Будущее постоянно меняется, и в лучшем случае гадание показывает вероятность. А вот пророчество как раз меняет реальность. И далеко не всегда в лучшую сторону. Ну почему это должно случиться с малышами, которых я уже мысленно успел полюбить и избаловать?! — Нет, директор, то есть сэр, — сбивается Алиса, — мы не будем прятаться. Не сейчас, когда каждая палочка на счету. Фрэнк согласно кивает. Лили в растерянности смотрит то на них, то на Джеймса, то на Дамблдора. Мне тоже требуется усилие, чтобы не называть его директором. — А я согласен на Фиделиус! — Джеймс упрямо наклоняет лоб, как будто собирается боднуть Фрэнка и любого, кто ему возразит. Лили, которая отчаянно прижала ладони к пока еще плоскому животу, с облегчением выдыхает. Я понимаю, что она готова на что угодно, только бы защитить этот маленький комочек плоти. И еще понимаю, что я тоже готов. Пусть у меня никогда не будет такого дома, но то, что он есть у Джеймса и Лили, и у пока безымянного комочка, это очень важно. Именно ради этого мы сражаемся. — Я мог бы стать Хранителем, — вызываюсь я. Лили смотрит на меня с благодарностью. Джеймс мнется. — Без обид, — говорит он, — но я думал попросить Бродягу. И я киваю. Даже не знаю, зачем предложил. Я ненадежен не только в полнолуние. Четыре дня волк снаружи меня, но я постоянно чувствую его внутри. Я не полностью доверяю себе. *** апрель, 1995 — Мэри, что за дрянь? Не смей тащить это в рот! Молодая женщина решительно устремилась к копателям. Ребенок расплакался, собака, пританцовывая от волнения, металась между ними. Я натянул шапку поглубже на уши, поднял воротник ветровки и поспешил вдоль пляжа. Три дня в неделю я подрабатывал в парке аттракционов «Пляж удовольствий» — подай, принеси, покрась. Трудно рассчитывать на большее, когда у тебя нет магловских документов. А любой работодатель, которого можно было бы впечатлить моими Ж.А.Б.А., быстро понял бы, почему я исчезаю по полнолуниям. Смешно вспомнить, как я исступленно готовился к экзаменам, думая, что это как-то поможет мне во взрослой жизни. Сегодня мы заменяли часть пола в Доме Смеха. Вся эта механика — поднимающиеся части пола, зеркала, потайные двери — наверняка понравилась бы Сириусу. Я задумался, что он выбрал бы — Свободное падение или Русские горки. — Эй, Ларри, иди-ка сюда, тут вроде заело что-то, поднажми. Пружину можно было бы обновить одним взмахом палочки. Но я ни разу еще не пользовался магией на работе. Мало ли кто приложит Финитой, тут-то все залатанное магией и развалится обратно. Могут пострадать люди. Нет уж, только не снова из-за меня. Лучше просто выкинуть. — Придется менять, тут на повороте она может наделать бед, — пришел к тому же выводу мой напарник. Во время перерыва на ланч я отправился бродить по парку. Поглазел на «Гусеницу», где тележки должны въезжать в тоннель, ужаснулся вращающемуся на высоте блюдцу «Диско», попытался пересчитать машинки в «Гонках». Наконец уселся на краю карусели и развернул купленный по дороге на работу сэндвич. Слева пламенел огромный красный петух, справа скалился свирепый дракон. *** ноябрь, 1981 Последние три дня я не знаю, куда себя деть. Волшебный мир сошел с ума: три моих друга мертвы, один арестован, а мне даже поговорить не с кем, потому что все вокруг празднуют это событие. Кроме членов Ордена, которые, наоборот, настолько заняты, что не находят даже минутки для меня. Поэтому я аппарирую в единственное место, где всегда находил ответы — на границу земель Хогвартса. Я тороплюсь, и мокрые бурые листья скользят под ногами. Иду подальше от парадной двери, в тесный дворик. К чему тратить время на попытки объясниться с Филчем, если я — Мародер, повелитель тайных ходов и секретных лазов замка. Должен признать, теперь эти самые лазы уже узковаты мне в плечах. По крайней мере, некоторые. Я протискиваюсь в коридор, где начинается лестница в кабинет директора, как раз когда кто-то с нее спускается. Осторожно выглядываю из-за доспехов и вижу только профиль, а затем сразу же спину, но этого достаточно. Вы бы тоже хорошо запомнили человека, если бы попытались его убить. Что здесь делает Снейп?! Я подбежал к охраняющей проход горгулье. — Не знаю пароля, но мне срочно нужно видеть директора! Нужно убедиться, что он в порядке, тут только что был Пожиратель! Горгулья кривит губы в отвратительной усмешке и открывает проход, я несусь наверх, перепрыгивая ступеньки. Рывком распахиваю дверь, оглядываю кабинет и выдыхаю с облегчением: мебель стоит на местах, нет крови, тихо позвякивают приборы, спит, засунув голову под крыло, феникс. — Мальчик мой, что случилось? — Директор, я видел Снейпа и… — Нет, нет, Ремус, всё не совсем так, как ты думаешь. Северус давно был на нашей стороне. Мне приходит в голову дурацкая мысль, что даже таким странным образом эти двое умудрились оказаться по разные стороны. — И это всё, ради чего ты проделал путь до Хогвартса? Дамблдор смотрит на меня из-за очков-половинок, и где-то внутри прорывает плотину. Сносит ее потоком упреков. Я говорю и не могу остановиться. С самого знакомства в Хогвартс-экспрессе и до последнего раза, когда мы виделись, почему я ничего не замечал в Сириусе? Как я мог пропустить это? Как все мы могли? Но мы же обычные люди, почему предателя не заметил величайший волшебник современности. Как он мог вообще допустить такое? Я тихонько подвываю и глотаю слезы. Горло саднит, как будто я кричал. Кричал и обвинял Дамблдора в смерти моих друзей, — заботливо подсказывает внутренний голос. Наконец я решаюсь поднять голову. Дамблдор как будто дожидался этого. — Просто я любил его, как и всех вас. А любовь делает людей слепыми. От этих слов у меня сжимается сердце. — Что с ним будет? — решаюсь спросить я. — Азкабан. Он во всем признался. — Вы видели его? Дамблдор качает головой и наливает фениксу воды в блюдечко. Его плечи опущены, как будто на них разом свалились все прожитые годы. Я бы тоже не смог. Мы молчим. Я думаю о Бродяге, о моем лучшем друге, о предателе, об убийце. Как будто бы завтра похороны всех Мародеров сразу. И мои тоже. *** апрель 1995 После работы я пошел прогуляться по пирсу. Через пару недель тут будут продавать чайные полотенца и магнитики с селедками, зазвенят игровые автоматы, будет пахнуть попкорном и жареными сосисками. Пока же работали всего пара киосков, да и отдыхающего я приметил только одного: высокий темнокожий парень в футболке и джинсах — видимо, решил, что раз приехал на море, то, будь это хоть Ярмут в апреле, а одеться надо по-курортному. Если ему и было холодно, то виду он не подавал. Но лично я нормально чувствовал себя в свитере и теплой куртке. Так же как Старина Герб, который был так плотно закутан в огромный серый шарф, что рассмотреть можно было только глаза и кончик носа. Но все равно любому местному было понятно, что это он. Кто бы еще стал ходить по пляжу с металлоискателем (магловский вариант нюхлера). Герб как-то обмолвился в пабе, что летом он находит мелочи столько же, сколько вся его пенсия. В пабе «Копченая селедка» я взял местного пива, рыбу с картофелем и сел на свое обычное место. То есть на такое место на проходе, которое остается, когда все настоящие завсегдатаи уже заняли места, отполированные их штанами в последние лет двадцать. За соседним столом говорили о привидениях. — … О чем тебе и толкую, — горячился седой толстяк, — на старой почте нечисто! Недавно Сэм видел там ночью свет, а двери были заколочены снаружи. — И звуки! Ник говорил, там шаги слышны, такие тяжелые! — подтвердил сидящий рядом лысый тип. — Брехня! Все это ваше «я слышал от одного парня, который знает парня, который видел отражение фонаря в окне и душа у него ушла в пятки», — веско припечатал их собеседник со шкиперской бородкой и решительно присосался к кружке. Кстати, очень может быть, что не брехня. Хотя призраки предпочитают жить в насыщенных магией местах вроде Хогвартса, но, может, какой-то почтальон так переживал о недоставленной вовремя посылке, что навсегда привязан теперь к своему старому месту работы. — Тогда как ты объяснишь вот какое дело, — продолжил наседать Седой, — шел я третьего дня из этого самого паба мимо почты, не поздно  — луна только появилась. Остановился посмотреть, а потом — рааз, и я уже иду по другому берегу, и темно совсем! — А это тебе надо надо меньше портера, и сразу память улучшится, старый ты пьяница, — не сдавался «Шкипер». А вот это уже серьезно. Похоже, кто-то в Ярмуте разбрасывается Обливиэйтами. Я поднес кружку к губам и понял, что она пуста. Пришлось идти к стойке, где я заказал еще пинту и наткнулся глазами на того самого курортника. Теперь он уже был одет по погоде. Отходя от стойки, я нечаянно задел парня локтем и быстро извинился. Уже отпивая пиво, я понял, что меня смутило, — совершенно неуместный здесь запах. Это точно было Заживляющее зелье. Я спокойно сидел спиной к проходу и цедил пиво, не пытаясь оглядываться. Ни к чему — мой нюх сразу после полнолуния вполне способен заменить зрение. Вот человек с запахом зелья начал двигаться, вот открыл дверь и вышел. Я не успел даже завернуть за угол, куда вел меня нос, когда оттуда раздался тихий хлопок аппарации. Похоже, стоит дойти до старой почты. *** июль, 1986 — Это исключено, Ремус. Женщина напротив меня хмурится. Сразу хочется пригладить волосы и поправить галстук. Минерва МакГонагалл больше не мой декан. Мы оба — члены Ордена Феникса, напоминаю я себе, но все равно выпрямляю спину. — Профессор, но почему? Речь идет просто о возможности навестить Гарри. Наверное, ему интересно больше узнать про родителей. Вы видели, какую дичь написали про Джеймса и Лили в «Современной Волшебной Истории»? Они никогда не были скучными мраморными памятниками… — Нет, Ремус. Это всё ещё не безопасно. До тех пор, пока мальчик не поступит в Хогвартс, не стоит привлекать к нему лишнее внимание. Ёе гостиная в замке мало отличается от кабинета: строгая мебель, ничего лишнего, ничего вычурного. Ничего личного. Очень похоже на шотландку с безупречной осанкой, безупречным тугим узлом волос на затылке, безупречным платьем с высоким воротником. Если только не видел ее на квидитчной трибуне. Или во время операции Ордена Феникса. Только мне никак не достучаться до той пламенной МакГонагалл. Сегодня бывший декан принимает бывшего старосту, и, судя по поджатым губам, она уже теряет терпение. — Он спрятан и спрятан хорошо, я сама там была, и уверяю, что если не устраивать паломничество, никто даже не догадается. — Но как он живет? Его любят? Он счастлив? — Он в безопасности. За ним постоянно наблюдает человек Дамблдора. Не пытайся, пожалуйста, искать. Это ненужный риск. Тем более… Декан сбивается, откашливается и предлагает взять еще бисквит. Я всё понимаю. Это было «Тем более, что у тебя есть пушистая проблема». «Тем более, что ты четыре дня в месяц себя не помнишь». «Тем более, что ты ему никто, и не интересовался ребенком пять лет». Всё это правда. Я тянусь к чашке, но ароматный чай с бергамотом кажется мне безвкусным. *** апрель 1995 Я стоял за пределами тусклого круга света от фонаря и разглядывал здание старой почты. Трехэтажное псевдоготическое строение из красного кирпича с большими, заколоченными на первом этаже окнами было опутано целым клубком чар. Насколько я мог понять, как минимум там присутствовали сигнальные, антиаппарационные и отводящие глаза. Вряд ли внутри собрались любители игры в плюй-камни. Хорошо бы, но вряд ли. Я стоял и думал, что Обливиэйт — не Авада, что мне не стоит привлекать внимание магов, что я торчу в Ярмуте потому, что мне стыдно посмотреть в глаза Бродяге, которого я десять лет без тени сомнения считал предателем. Что я подвел Гарри много лет назад, согласившись, что такому, как я, нет места рядом. Подвел Сохатого в тот самый день, когда сделал вид, что не обиделся, и просто ушел, пропустив замену Хранителя. Похожий на кузнечика сухонький старичок вышел из-за угла и засеменил к почте. Вот только за углом был тупик. Хотя Кузнечика в любом случае выдавала мантия. Он достал палочку и дважды постучал по табличке «Закрыто на ремонт». Дверь открылась, пролив на мостовую лужицу белого света от Люмоса, и закрылась за спиной Кузнечика. Сигналка на внутренних воротах была просто жалкой. На дверях стояло кое-что посерьезнее, но я даже не собирался тратить на них время, Мародер я или кто. Очевидно, что «призраки» понятия не имели, как магловская корреспонденция покидала почту. Поэтому защиты на заслонке погрузочного окна не было, и я пробрался внутрь без единого заклинания. Кроме дезиллюминационных чар, но их я наложил еще на другой стороне улицы, так что не считается. Я прошел мимо сортировочных столов, одинокой тележки без колеса, коробки с пожелтевшими конвертами и вышел в узкий коридор. Даже с закрытыми глазами я мог сказать, что впереди большое помещение, и пахнет в нем не плесенью и мусором, а смесью аптеки и зоомагазина. — Что же, когда я получу свой заказ? — прошелестел чей-то голос. Ага, еще в комнате было трое: Кузнечик и парочка мутных типов. Хотя нет, на самом деле их было четверо. Мой нос был совершенно уверен, что за старым прилавком кто-то есть, пусть даже глаза его не видят. И был там даже не просто кто-то, а мой старый знакомый — парень, благоухающий заживляющим зельем. — Не так-то просто было достать Пурпурный Бессмертник и желчь грифона. Придется доплатить за риск. Кузнечик начал азартно торговаться, но я уже не слушал. Значит, обосновавшиеся на старой почте типы были поставщиками запрещенных ингредиентов. Это было вполне в духе традиций портового города вроде Большого Ярмута. А чего я, собственно, ожидал, что тут будет логово Пожирателей что ли? При случае пошлю сову Хмури, чтобы он намекнул кому-нибудь в Аврорате. Тем временем торг перешел в бурный скандал с упоминанием моральных качеств и видовой принадлежности самых отдаленных предков контрабандистов. Под такой ор можно было хоть слона вывести, не то что самому выйти. Внезапно наступила тишина, густая, как овсянка моей квартирной хозяйки. — Об этом речи не было, — голос Кузнечика стал жестким, как проволока. — Не ваш заказ, нечего и глазеть, — равнодушно ответил завернутый в мантию с капюшоном замухрышка. — Эй, упакуй его. Раздался гулкий стук каблучков. Я невольно представил в качестве подручного ведьму-модницу и ухмыльнулся, продолжая свой путь обратно к выходу. Возмущенный вопль за спиной я, признаться, принял на свой счет, и тут же развернулся с уже готовой к атаке палочкой. Но нет, внимание контрабандистов привлекло что-то другое. Любопытство, как известно, погубило кошку, посмотрим, удастся ли ему прожевать оборотня. Я кинул на подошвы ботинок заглушающее шаги заклинание, которое мы с друзьями изобрели еще на третьем курсе, немало подурачив старину Филча, и двинулся обратно в зал. Первым делом я аккуратно бросил Ступефай за почтовый прилавок. Туда, где сильнее всего чувствовался запах шалфея. Обезопасив тыл, я обернулся и раскрыл рот от удивления. Так насмешившие меня звуки издавали отнюдь не каблучки, а копыта. И принадлежали эти копыта серебристому жеребенку единорога. Он был похож на каплю молока на грязном полу, единственную звездочку в просвете между тучами, на сон, после которого просыпаешься с мокрыми щеками, но ничего не можешь вспомнить. Мелкий хмырь стоял, нацелив палочку на Кузнечика. Хмырь покрупнее подбирался к жеребенку с сетью в руках. Единорог смотрел на него, наклонив широкий лоб с едва обозначившимся бугорком. А затем увидел Кузнечика и уверенно потрусил к нему, ткнулся в колени и нежно фыркнул. Либо я не заслужил свою Ж.А.Б.А. По Уходу за волшебными существами, либо… (5) — Так кто, говорите, порекомендовал вам нашу фирму? Контрабандист, видимо, тоже хорошо учился. Кузнечик попытался достать палочку, но запутался в мантии, затем споткнулся о жеребенка и упал. Только поэтому в него не попало какое-то мерзкое синее заклинание от мелкого хмыря. Зато долетело Инкарцеро от хмыря побольше. Почти одновременно я выкрикнул Петрификус Тоталус, и мутные парни друг за другом со стуком упали на пол. Никто не крадет маленьких единорогов только потому, что они такие милашки. Все дело в их крови, сердце, печени, глазах и шкуре. От этой мысли меня передернуло, а на языке появился привкус желчи. — Кингсли! — позвал Кузнечик. Ему никто не ответил. Я снял с себя невидимость и потребовал сообщить, какого Мордреда эта компания взялась смущать честных жителей Большого Ярмута. Жеребенок тем временем улегся рядом с Кузнечиком и доверчиво ткнулся мордой ему в бок. — Возможно, авроры улучшат вашу память? — любезно предположил я. Вообще-то у меня даже совы нет, но Кузнечику это знать необязательно. — Это и есть операция Аврората, болван! Благодарность за спасение, кстати, частенько выглядит именно так. Помню, мы вытащили одну маглорожденную волшебницу из дома, который подожгли Пожиратели. Только она отдышалась, так сразу накинулась, дескать, как мы посмели вытоптать ее клумбу с какой-то призовой растительностью.  — Если вы из Аврората, то какое любимое присловье у одноглазого и одноногого?  — «Постоянная бдительность!» — растерянно произнес Кузнечик.  — Тонкс, кажется, я ошибся, и он нормальный. Через прилавок перескочил уже намозоливший мне глаза чернокожий парень. Быстро же он отошел от Ступефая. Теряю форму.  — Кингсли Шеклболт, аврор, — парень протянул мне руку.  — Ремус Люпин, неравнодушный временный житель Большого Ярмута.  — Фините. А это моя напарница, Нимфадора. Я удивился, что не почуял еще одного человека. Но Кингсли указывал на Кузнечика, который обнимал единорога и чесал его за ушами. Тем временем собственные его уши стали маленькими и изящными, а затем их закрыли пурпурные кудри до уже округлившихся плеч. Под мантией происходило какое-то бурление. Когда сидящий на полу человек наконец поднял лицо, я убедился, что передо мной несомненно девушка.  — Никогда не думал, что мне доведется увидеть метаморфа. Наверное, это было не самое лучшее начало разговора. Судя по недовольной гримасе, она тысячу раз это слышала.  — Мы, кстати, подозревали сначала тебя, уж очень необычно ты себя вел, — прервал неловкое молчание Кингсли.  — По крайней мере, это было взаимно, — пожал я плечами. Для меня приключение завершилось, а у авроров еще была пропасть работы: провести арест и допрос по всем правилам, вызвать подкрепление для осмотра здания и составить опись запрещенных ингредиентов. В общем, я откланялся, а Кингсли обещал, что кто-нибудь из них на днях заскочит за подписью на показаниях. Я шел в пансионат по темной набережной. Именно сейчас море и ночь действительно пахли весной. Море плевалось приливом, а ночь была холодной, но они ожили тысячью оттенков запаха и цвета. Комната впервые показалась мне тесной. Я поднял окно, чтобы впустить ночной воздух, и под моим локтем проскользнула пестрая сова. Это была первая за почти год. Я не ждал писем и мне самому некому было писать. Естественно, у меня и в помине не было совиного печенья. Пришлось предложить обычный бисквит. Птица посмотрела на меня как на ненормального. Быстро же работает Аврорат, — подумал было я, открывая конверт. Но нет, письмо было от Дамблдора. Он спрашивал, занят ли я, и довольно прозрачно намекал, что у него есть для меня поручение. Что же. В этот раз я не подведу Дамблдора. Не подведу сына Джеймса. Не подведу Бродягу. «Стану ли я героем повествования о своей собственной жизни, или это место займет кто-нибудь другой — должны показать последующие страницы.»(6)