Буду помнить тебя и знать — ведь забыть всё равно не получится

Мой человек, ты напрасно думаешь, что я не страдаю. Драконы страдают сильнее людей. Ты ведь должен понимать. И ты должен знать, что я никогда, ни на миг тебя не забывал. Самое ценное в моей жизни у меня было с тобой. Ты тот, кто привёл меня к ней. Глупец, ты же сам привёл меня к ней. Так чего же тогда отпустить не в силах, почему по твоим щекам сползают эти непонятные капли? Я слизывал такие с твоих щёк, и они мне жутко не нравились. Как кровь — солёные. Отвратительные, невкусные. Зачем ты теперь глядишь так печально, почему заставляешь думать, что я для тебя целый мир, когда открыл и показал мне свой собственный? У драконов никогда не будет богов, и ещё у них не будет повода, чтобы вернуться. Люди никогда их не заслужат, они станут злее, навсегда заперев нас в легендах и мифах. Но твои дети, я верю, откроют своим потомкам то, что ты называешь правдой. Я разрывался между тобой и ей. И, кажется, тогда выбор пал на верную кандидатуру. Но, как только ты оказался под угрозой опасности, исходившей от моих недалёких собратьев, я, не раздумывая ни секунды, бросился к тебе, потому что услышал, отдал всё своё внимание, не позволив другим тебе навредить или хоть сколько-нибудь помыслить об этом. Ты должен знать, что выражают такие повадки, что означает каждая моя влажная метка на твоём худощавом теле. Она сердцем кричит о том, что дракон любит своего человека. Иккинг. Мой храбрый мальчик и вождь. Астрид тебе подходит, хоть я и мечтал когда-то откусить от неё добрую половину, но только благодаря тебе она убедила меня изменить своё решение. Из зазнавшейся и безнадёжной девчонки ты сотворил нечто большее. Так зачем же ты снова смотришь на меня столь умоляюще? Зачем твой внутренний крик доносится до моих слуховых рецепторов и заставляет опять оборачиваться, а после — помнить. Ты же хотел её. Ты на неё смотрел. А теперь смотришь на меня и вопишь. Нет, ты не заплачешь. Тебе нельзя, а я и вовсе дракон. Наверное, поэтому мне не составит труда понять и поверить во все причины твоего странного поведения. Если так дальше пойдёт, я начну доверять вашим нелепым богам. Иккинг. Я никогда не сделал бы с тобой такого, о чём бы ты никогда меня не попросил. Причинять тебе боль всегда было чем-то противоестественным для меня. Недопустимым. Я бы себе не позволил. Пусть это и приятно. Совокупляться очень приятно, Иккинг. Но теперь ты и сам это знаешь. Тебе нравилось, как я обхватывал тебя своими лапами. Спасая. Помню, как забавно ты морщился от обильных порций моей слюны на твоём теле. Я успел узнать, что людям она помогает облегчить разного рода скольжения. Ты же, мой гениальный мальчик, постоянно использовал её в качестве клея. Но ты хотел меня. До боли в ногтях, которыми впивался мне в кожу, путая чешую и отрывая её от меня по кусочкам. В полётах, Иккинг, ты был настоящим викингом, и я позволял тебе. Благословлял каждый твой мучительный, не разделённый стон. Ты думал, я не понимаю. Но ты, мой прекрасный, все ещё должен знать, что драконы гораздо умнее людей. Особенно, когда дело касается таких чувств. Твоя одержимость росла вместе с тобой, множилась, как драконий улей и сжигала тебя изнутри год за годом. Моя же норовила сжечь меня за несколько дней. Я выбрал её и ни о чём не жалею, пусть на расстоянии и чувствую твою звенящую боль. Я слышу её, и от этого мне хочется никогда тебя не знать. На деле я же только прикрываю лапами уши, прижимая голову к холодной земле. Я не согреваю её своим дыханием. В этом мире у меня нет такой необходимости, Иккинг. Но всё же один раз это случается — я получаю отголоски острого удовольствия, чувствую их своим рычащим нутром. Тогда-то я понимаю, что ты познал физическую любовь и человеческую женщину. Ты опробовал её, Иккинг, и тебе понравилось. Почему же тогда я слышу, как ты зовёшь меня? Откуда я знаю, что сейчас, как никогда, ты хочешь меня? На расстоянии тысячи диких драконьих полётов я чувствую дрожь, вызванную твоими тихими словами-молитвами. Я нужен тебе. Спрячь от меня свои тёмные мысли, Иккинг, прошу тебя, спрячь. Они мешают мне мириться с происходящим и радоваться своему же счастью, которое ты мне так любезно, но нехотя отдал. Драконы не видят снов, но твои глаза опять заливаются этими солёными каплями, и на сей раз ты почему-то навечно слепнешь. Меня будит нежное урчание, и я впервые за долгое время понимаю, что мечтаю ослепнуть сам. Лучше бы ты никогда меня не спасал. А потом в одну из ваших человеческих ночей ты стонешь звонче обычного. Поначалу кажется, что это от твоей нестерпимой боли, но после картинки становятся всё более отчётливыми. Я не знаю, почему вижу и слышу тебя таким. Не знаю, почему ты стонешь, что ты делаешь верхом на моём теле, и почему я лежу на спине с раздвинутыми лапами. Зачем твой неправильный Один разрешает мне скользить по твоей скользкой и горячей изнанке. Отпусти меня, пожалуйста, Иккинг. Отпусти меня. Ты мешаешь мне жить. Ты мешаешь мне просыпаться. Ты заставляешь меня тебя любить. Дракон не может, не смеет любить двоих. Очнись. Тебе это только снится. Я просыпаюсь от того, что слишком влажен. Я до одури влажен, Иккинг. И я впервые до одури понимаю, что значит хотеть человека. Проснись, где бы ты ни был. Перестань причинять мне такую боль, перестань очаровывать своей непроходимой мукой и тупостью. Ты такой глупый, Иккинг. Ты любишь меня, но ничего не понимаешь. Твоим викингам не нужно ничего, кроме силы, тебе же ничего, кроме этой проклятой любви. Думаю, сейчас я расплачиваюсь вовсе не за свою. Когда-то я вылизывал собственную каменную тень в надежде воссоздать в реальности её призрачный силуэт, теперь же я жадно воссоздаю тебя. Человеческое тело куда жарче камня. И пусть зачастую оно хрупкое и костлявое, от него не кровоточит растерзанный до беззакония язык. Он покрывается болящими язвами, и я лелею мечту, что когда-нибудь ты их вскроешь. Я бы хотел, чтобы ты огладил пальцами каждую из них и выдавил всю заразу. Я заболел тобой, Иккинг. Ты ведь любишь получать от жизни всё. Тебе осталась в награду любовь поверженного тобой же дракона. Хорошо, что никто из моих детёнышей не походит на меня так явно. Пусть эта мука живёт только во мне. Кто знает, быть может, однажды мы с тобой разделим её. Мы с тобой покорим её, как ты покорил меня своей непрекращающейся, бесконечной одержимостью. Но вот твои дети — подлинные оттиски тебя прежнего. Они вобрали в себя все черты, щедро разделённые надвое. Тот мальчик с её белыми волосами, твой любимый сын впитал нераскрывшуюся дерзость, скрытую жажду быть не только людьми услышанным. Я вижу. Чудесное, робкое создание, что так удобно устроилось в твоих руках. Искренне и неповторимо радуется своему первому полёту. Достойное твоё продолжение, Иккинг. Я горд, что ты всё ещё мой наездник. Я скучал по тебе. По этой приятной тяжести. Теперь твои руки удерживают слишком ценный груз, чтобы процарапывать пальцами и ногтями дорожки к коже сквозь чешую. И я счастлив, что это может быть так прекрасно. С годами твоя боль напиталась выдержкой и мудростью, пусть в душе ты такой же отважный ребёнок. Но когда мы останемся одни, твоё сердце забьётся громче, оно задрожит, и ты вцепишься в меня, как паразит, коего от себя вовеки не отодрать. Ты обожжёшь меня жаром своего человеческого дыхания, пока н-а-ш-и дети будут резвиться где-то неподалёку. Ты ничего не скажешь. Ты совсем ничего не скажешь, продолжив больно цепляться за чешую, желая её отодрать — и я разрешу тебе. Я позволю тебе, Иккинг. Всё, чего ты захочешь. Обещаю, она нам не помешает. Она всё знает, и давно понимает меня. Она разрешит, скроет нас от чужих наблюдателей, защитит своей неповторимой иллюзией, пока я буду закрывать тебя от неё своими чёрными крыльями, обхватывать лапами и кусать. Ты не моя самка, Иккинг, но я кусаю тебя, потому что у меня нет сил спрятать или унять атаковавшее меня безумие. Тебе это понравится, и поэтому ты позволишь мне облизывать твоё обнажённое тело, погружаясь в растянутое горячее отверстие. Убивая этой злосчастной любовью, упиваясь твоими криками. Потому что ты слишком давно этого хотел. Ты любил меня всё это время. А я невообразимо, безмерно, бесконечно, из нашего тщательно охраняемого скрытого мира безвылазно люблю и боготворю тебя. Бестолковая рептилия наконец-то полюбила глупого человека и воссоздала персонального бога по нестираемому из памяти образу и подобию. Цепляйся сильнее, хватайся за меня, обволакивай этой дурманящей теплотой, драгоценный, любимый, сладкий. Пей до дна всю мою по тебе тоску. Отравляй тем, что глотал без меня все эти долгие годы. Изливайся, мой желанный, изливайся так долго и сильно, как только сможешь. Омой собою мою чешую, пусть следы нашей любви загорятся под этим солнцем. Дай мне тебя запомнить. Тогда ты заставил богов перестать властвовать над твоей судьбой, теперь я добровольно вручаю тебе свою. В очередной раз, моя неизбежная одержимость. Я бросаюсь в твой омут в очередной раз. Я слышу тебя, где бы ты ни был. И я тлею. Каждый день принимаю эстафету в странной гонке на выживание, дабы одержать победу над ужасом громкого одиночества, постоянно тебе преследовавшим. Снести его неприкаянным шквалом чувств. Загрызть до смерти, и освободить то, что всегда мне принадлежало. Чтобы прилетать за новой порцией твоей ко мне беспощадности, обнимать закалённое разлукой сильное тело и жечь тонкие уста так, как это способны делать только драконы. Преданное, слепое обожание отчаянно множится. Пускает отростки повсеместно, превращая их в иссиня-чёрные бутоны колючих цветов. Они созданы, чтобы уберечь моё верное, моё растерзанное и драгоценное, только в тебе изнывающее и бьющееся. И, конечно же, чтобы покарать недостойных за их непростительные посягательства. Когда холодный рассвет опять пускает стрелы в твоё лицо, ты недовольно жмуришься и инстинктивно цепляешься руками за мою шею, утыкаясь в неё лицом и прячась. Мои лапы обвивают тебя почти по-змеиному. Крепко. В этих смешанных объятиях ты едва ли не воспламенился, беспрекословно отдав себя моей воле, содрогаясь, сгибаясь точно пополам, чтобы наиболее остро различать наказывающие и избавительные возлюбленные проникновения. Ты сладок до истинного самозабвения. А я падок на каждую из твоих уловок. Великая извращённая честь — быть больным и поруганным твоим сокровенным даром. Быть зависимым от моего не избавительного идолопоклонничества. Ты создал эту связь, Иккинг. Дал ей своё начало, накрепко привязав меня к ней. Оглушил своим властвующим и дико стучащим. Заставил тлеть от уничтожающей истины и непоколебимости моей в тебя веры. Как истинный вождь. И я бесконечно счастлив. Мы случились друг с другом так, как это было нами задумано.