❦❦❦
Юнги в ужасе стоит перед огромным виноградником и не понимает, как докатился до такого. Чонгук посоветовал закатать рукава кофты до самых подмышек, потому что «солнце сегодня чересчур палящее, а работы здесь до самого вечера». Даже соломенную шляпу дал. Точно мужчина его мечты. Юнги нервно смеётся над своими же мыслями и неверяще смотрит на превращающуюся в точку где-то за горизонтом виноградную плантацию. Ему конца и края не видно, а солнце продолжает слепить глаза. — Вы моей смерти хотите? — вздохнул Юнги, едва сдерживая гримасу отчаяния. — Мне в жизни не заполнить эти огромные корзины виноградом! Это невозможно! — Правда? — весело изумился Чонгук, сидящий в беседке неподалеку с закинутыми на стол ногами. Он переоделся в более лёгкую льняную рубашку и белые джинсовые шорты, приговаривая, что сегодня очень жарко. Ну что за вздор. — Тогда тебе стоило дважды подумать, прежде чем протянуть свои ручонки к чужим вещам. Юнги хватается за голову и плаксиво вздыхает. Ладно. Главное, что его не отправили под трибунал. Дальше разберётся. Выпутается. Сбежит. Придумает что-нибудь. А сейчас ему придётся собирать виноград. Юнги подходит к кустам с ягодами и, кинув на Чонгука испепеляющий взгляд в последний раз, срывает первую виноградину. Чонгук, оказывается, очень обидчивый мужчина. Или очень противный, Юнги ещё не разобрался. Его, видите ли, задели слова Юнги, и теперь он никак не может отпустить его домой, не доказав, что в винах он разбирается ничуть не хуже, чем говорит на итальянском. Юнги слёзно убеждал его в том, что да, он верит в мастерство Чонгука, что сказал эти слова на эмоциях и совсем не подумал. Только отпустите его. А его и не думали отпускать. Чонгук сразу обозначил условия: или он прикрывает его задницу, а Юнги отрабатывает долг на винодельне, или его сдают в полицию. — Так что, этот юнец теперь работает со мной? — по-доброму усмехнулся подошедший к Чонгуку мужчина глубоких лет. Он опёрся на деревянную перекладину руками, вместе с сыном смотря на пыхтящего парня. — За бесплатно, — весело объявил сомелье. — Будь с ним построже, — Чонгук правда пытался держать лицо и не улыбаться каждый раз, когда Юнги психовал, стирая пот с лица. — Твоя доброта уже когда-то сыграла с тобой злую шутку, ты же помнишь, виноградинка? — с досадой напомнил старик. Улыбка слезла с лица как по-волшебству. Чонгук что-то отстраненно промычал, а мужчина решил, что ему стоит заняться своими делами и оставить сына наедине с собой. Солнечные лучи нещадно нагревали кожу. Юнги подтянул сползшие с бедёр штаны и с кряхтеньем поднялся на ноги. Под ногтями скопилась грязь, а на ладонях неприятно ощущалась пыль и почва. Сняв с себя соломенную шляпу, он взъерошил волосы и принялся обдувать себя ею, чтобы получить хоть немного прохлады, находясь между высоченными лозами винограда. Рядом с ним стоит плетёная корзина, наполненная почти наполовину. И на это он потратил три часа. Сегодня сбежать он точно не сможет, да и нужно ли теперь? Спустя столько времени брат уже точно понял, что он «проебался, мазафака». Юнги отчётливо слышит эту фразу голосом старшего. Ему нравится вдыхать запах земли и чистого воздуха, нравится чувствовать липкость от по ошибке раздавленного винограда между пальцами, нравится жевать свежие ягоды, наспех обтертые грязной кофтой. Нравится собирать их в небольшие пирамидки на ладони и наполнять этими горсточками корзину, но… Юнги чувствует себя очень некомфортно. Ещё бы. А кто бы смог чувствовать лёгкость, находясь в чужом месте? Домой не особо хочется, потому что встреча с недовольным братом неминуема, но и корзину под завязку заполнять он не спешит, потому что после этого получит новое задание. Для другой работы он сейчас слишком уставший. Как бы стыдно не было признавать это, но сейчас Юнги хочет прибиться к Чонгуку, потому что люди, находящиеся здесь, источают недоверие. Когда он с мужчиной пересекал огромную площадь в поиске того самого грузного винодела с тремя волосинами на голове, на него смотрели очень странно, кто-то даже бровь приподнимал в вопросе и щурил глаза. Того мужчину звали Фабио, что, кстати говоря, в переводе с итальянского означает «соблазнительный». Юнги проиграл с этого факта. Фабио что-то проскрипел тогда на родном языке, некультурно указывая на Юнги пальцем, словно он маленькая собачка, а Чонгук снова улыбнулся. Фальшиво. После той встречи Юнги понял, что Чонгук здесь далеко не главный, и ему пришлось долго распинаться перед пузатым мужиком, прежде чем тот позволил Юнги остаться. Неужели он недостоин выполнять даже самую грязную работу — быть сборщиком винограда? Этот факт очень ударил по самооценке Юнги, и он возненавидел этого человека ещё сильнее. Уже не так жарко. Солнце поуспокоилось, а душный воздух приобрел капельку свежести. Юнги, привыкший к выхлопным газам машин, глубоко вдохнул приятный загородный воздух, в котором присутствовал еле уловимый, неизменный запах винограда. Хорошо здесь. Тишина, слышится только шелест листьев. Спустя столько времени, он уже далеко отошёл от главного здания, находясь где-то ближе к центру огромнейшей плантации, поэтому утихли даже людские голоса и характерный звук работы. Юнги с сожалением смотрит на свои запачканные джинсы и убитую обувь, и, наплевав на всё, присаживается прям на колени, чтобы добраться до нижних гроздей. Сидя на корточках, он принимается неторопливо отделять каждую ягоду от веточки и кидать её в корзину. Дело, конечно, очень занятное. Настолько занятное, что у Юнги слипаются глаза. Он начинает считать каждую ягодку, чтобы не уснуть. Тридцать вторая, тридцать третья, тридцать четвёртая… Юнги погружается в свои мысли очень глубоко, да настолько, что не слышит звука приближающихся шагов. Только когда он отводит взгляд от облысевшей грозди винограда и натыкается на кожаные лоферы, нарушитель идиллии становится заметен. Чонгук стоит от него через один ряд виноградника так, что видно только его лицо и широкие плечи. Глаза блестят. Он кажется подвыпившим. — О, кто-то сегодня очень усердно работал, — язвит Юнги, заинтересованно ища корзину, лишь бы не смотреть на мужчину. Его появление стало неожиданностью, которая непроизвольно вгоняет Юнги в краску, потому что выглядит он сейчас, мягко говоря, не очень. На лице красуются следы от грязных пальцев, волосы слегка потные, а одежда потрёпанная. Юнги находит корзину и сразу хватается за рядом лежащую шляпу, чтобы нахлобучить её на голову и прикрыть порозовевшие щёки. — Да, я усердно работал. Ты, как я посмотрю, тоже, — живо отзывается мужчина. Юнги планирует оставить эту реплику без ответа и двинуться дальше, но когда сомелье вдруг решает пролезть под гроздями винограда и начинает создавать шум, Юнги оборачивается. — О Боже! Вы зацепились, — он бросает корзину на землю и подбегает к Чонгуку, отчаянно пытающемуся выбраться из причудливого куста, который никак не хочет отпускать нетрезвого мужчину. Юнги поддел край рубашки, что зацепился за веточку, и помог сомелье встать на ноги. Чонгук непроизвольно навалился на мальчишку, и тот почувствовал едва уловимый запах чужого парфюма и хмельное дыхание. — Прошу прощения, — выдыхает Чонгук и крепче встаёт на ноги, держась за костлявые плечи Юнги и не переставая улыбаться. Снова заставил юного сборщика винограда смутиться. Юнги отметил для себя, что едва достаёт взрослому мужчине до груди. — Так, как продвигается твоя работа? — Не так хорошо, как у вас, полагаю, — пробурчал Юнги и снова схватился за корзинку, чтобы двинуться дальше. По звукам позади он понял, что Чонгук неспешным шагом идёт за ним. — Вы сюда погулять пришли? Работать мешаете. — Хотел проконтролировать работу юного воришки. Кто знает, что ещё он может учудить, — мужчина сунул руки в карманы, поглядывая то на закатное солнце, то на плетущегося впереди мальчишку. — Ничего он не учудит больше, я вас уверяю, — ответил Юнги и остановился. — Прям уверяешь? — Чонгук встал позади. Близко. — Прям уверяю, — кивнул он и присел на корточки, срывая первую гроздь и стараясь игнорировать мужчину, вальяжно стоящего рядом. Юнги чувствует его прожигающий взгляд, когда срывает первую виноградину, и всё еще чувствует, когда срывает последнюю. Это просто невозможно! Неужели ему настолько нравится стоять над душой и просто смотреть? Парень забывает, как пользоваться руками, забывает, зачем они нужны, и не перестаёт возмущённо вздыхать, как бы намекая на то, что Чонгук его напрягает. Гроздь, кстати, очень красиво переливается в багровых лучах солнца. Юнги сосредоточиться не может и резкие движения не контролирует. Нервничает ещё больше, когда случайно давит маленькую виноградину пальцами. Он не успевает вытереть пальцы об кофту, потому что Чонгук действует быстрее. Присаживается рядом с ним на корточки и хватает чужое запястье, поднося к своему лицу. В ответ на такое действие глаза Юнги расширяются и становятся похожи на крупные виноградины. Руку он не выдёргивает, следит за тем, что будет дальше, с приоткрытым от удивления ртом. Чонгук прикрывает глаза и склоняется к тонким пальцам, заляпанным смятой ягодой. Делает глубокий вдох, наслаждаясь чудным запахом — кислым ароматом — со знанием дела, словно перед ним вино плещется в бокале, а не жалкая ягода уничтожена. У Юнги рука стремительно потеет и сердце бешено стучит от такой картины. Ему даже приходится опереться другой рукой о землю, потому что затёкшие ноги не держат. — Что вы… — только и успевает выдавить из себя Юнги, когда Чонгук осторожно прикасается языком к подушечке чужого пальца. Мужчина слизывает мякоть, вынуждая Юнги умирать от ощущения тёплого и влажного прикосновения. Юнги чувствует себя смятым виноградом. Теперь он может хорошенько рассмотреть лицо взрослого мужчины, который зачем-то закусывает губу. Наверное, Юнги на прочность проверяет. А последний только и делает, что в шоке пялится на обрамлённые небольшим количеством морщин глаза и влажные от слюны губы. Сердце продолжает биться в быстром темпе, подставляет своего хозяина, своё волнение выливает на щёки и уши, заставляя их стремительно краснеть. Не имея сил больше это терпеть, он резко выдергивает запястье из нежно сжавших его пальцев и сбегает. На Чонгука больше не смотрит, бежит со всей дури вдоль виноградников и тяжело дышит. За его одежду цепляются проворные веточки и встают на пути камни, выглядывающие из-под почвы, но Юнги продолжает бежать. Бежит до победного, почти до самого конца, где уже виден каменный забор. Виноградников здесь значительно меньше. Юнги валится на щекочущую его лодыжки траву, не заботясь о чистоте джинсов, ведь они и так были грязными. Холодная земля немного отрезвляет, и Юнги отпускает себя — ложится на спину, раскинув руки в стороны и устремив взгляд ввысь. Что сейчас произошло? Вольность пьяного разума? Всё это время Чонгук создавал впечатление сдержанного человека, который мастерски умеет контролировать свои действия. Но сейчас что-то пошло не так, думает Юнги, и поднимает перед собой ладонь с засохшим на ней виноградным соком. Такое действие в свою сторону не нужно воспринимать всерьез, да? Юнги пытается убедить своё сердце, что это ничего не значит, что не нужно так быстро биться. Чонгук просто играет с ним, проверяет на выдержку, потому что ни о каких чувствах и речи быть не может. Он — грязный вор, а Чонгук носит целое состояние на запястье. Когда солнце скрывается за горизонтом, Юнги уходит. С опаской пробирается к оставленной корзине и, не найдя там сомелье, выдыхает. Выдыхает, но немного обижается, почему-то. Юнги ненавидит свои противоречивые чувства. Подняв с земли корзину и немного попыхтев, он направляется к выходу с плантации, надеется, что за недоделанную работу его сильно ругать не будут. Невысокого роста старичок уже ждёт его в беседке, находящейся неподалеку. Он безмолвно просит оставить ягоды на деревянном столе и последовать за ним. Юнги не задаёт вопросов, добровольно следует его указаниям, потому что он не кажется озлобленным, не источает опасность, а только домашний уют. Не хочется признавать, но всё то время, что Юнги покорно шёл за старичком, он украдкой искал знакомый силуэт. Недалеко от винодельни стоит большой дом, а рядом с ним — ещё несколько, но поменьше. Юнги завели в здание, находящееся чуть левее остальных. Восхищаться красотой белокаменного дома у Юнги попросту нет сил; даже дорогу до своей комнаты он не запоминал в силу своей усталости. Как физической, так и моральной. «Здесь ты спишь, а там моешься», — пробурчал старик, небрежным взмахом руки указывая на односпальную кровать и находящуюся чуть поодаль деревянную дверь. Эта комнатушка даже отдалённо не показывает, что принадлежит владельцам винодельни «Acido». Может, она для прислуги, Юнги не знает, но не жалуется, потому что жаловаться не имеет права. Приняв ленивый душ, Юнги валится на кровать, надеясь, что завтра будет лучший день. Сбежать он так и не пытается, потому что попросту не видит смысла. Сделает только хуже.❦❦❦
Утром Юнги разбудили ни свет, ни заря. Он ещё долго сопротивлялся лезущему в глаза солнцу и бурчанию старика, но потом всё-таки похлопал по щекам и взял себя в руки. Ему предложили новую одежду, состоящую из льняных штанов и лёгкой вискозной рубашки, на ноги дали только тапочки, говоря, что сегодня его ждёт особая работа. Также старик отметил, что ему стоит хорошенько помыть ноги, чтобы качественно выполнить эту «особую работу». Встречать рассвет на плантации поистине великолепно. Лучи восходящего солнца окрашивают целый океан виноградников в красный, подпитывая приятное чувство восхищения. С холма, на котором расположены основные здания, включающие в себя винодельню и жилые дома, открывался очень красивый вид. Юнги идёт по вымощенной красным камнем дорожке за старичком и непрерывно посматривает на виноградники. Как же сильно он любит эти ягоды. Юнги всегда считал, что приготовление высококачественного вина — это искусство, и только опытному мастеру подвластна такая магия. Ведь даже шум может повлиять на вкус вина. Хоть оно и не может «слышать», но звуковая и механическая вибрация могут вызвать изменение его качества. Они спускаются по лестнице, ведущей к задней части главного здания, где находится та злополучная беседка, которую Юнги уже недолюбливает, и ведущие на плантацию железные ворота, очень хорошо знакомые. Там же расположились и огромные корзины со свежесобранным виноградом. Людей ещё не видно; они, наверное, видят десятый сон, и Юнги очень негодует из-за этого. Он, без сомнения, хочет поворчать в мыслях ещё немного, но вся злость мигом выветривается, стоит ему увидеть Чонгука. Мужчина стоит перед входом на плантацию, держа руки за спиной и расправив плечи. Юнги даже притормаживает. Сомелье всегда встаёт так рано или сегодня делает исключение, дабы поглумиться над неудавшимся воришкой? Старик подталкивает Юнги в спину, предлагая подойти к мужчине и не терять время, и только спустя несколько секунд он делает шаги навстречу Чонгуку, останавливаясь только за его спиной. Юнги отлично помнит события вчерашней давности, отчего ладони начинают потеть, а волнение — захватывать тело. Приоткрытый рот, блестящие глаза и прикосновение горячего языка всплывают в голове, как наяву. Юнги не может вымолвить ни слова. — Вино, без сомнения, очень древний напиток, — внезапно говорит сомелье, даже не поприветствовав Юнги и никак не обозначив, что он в курсе его присутствия. — Ты знаешь, почему раньше виноград давили ногами? — Чонгук разворачивается к стушевавшемуся парню. — Потому что, эм, ноги у винодела были самым доступным и эффективным прессом? — несмело предполагает Юнги, смотря куда-то в сторону, никак ни на мужчину. — Мне нравится твой ответ, но это далеко не единственная причина, — улыбается Чонгук и просит пройти за ним. Он останавливается у большого деревянного чана, под завязку набитого виноградом, и продолжает: — Говорят, что если виноград давить механическими приспособлениями, то есть риск раздавить косточки внутри ягод, и вино будет горчить. А в древности виноград давили юные девушки, ноги которых были мягкими и нежными, поэтому сегодня я предлагаю тебе заняться этим делом. — Я не юная девушка, — констатирует факт Юнги. — Но ноги у тебя, могу предположить, мягкие и нежные, — как ни в чём не бывало, парирует Чонгук, заставляя Юнги смутиться. — С чего такие… странные выводы? — волнуясь, спрашивает он. — Шестое чувство подсказывает, — мужчине, кажется, не было никакого дела до того, как влияют его слова на рдеющего парня. — И часто ли вы обращаетесь в шестому чувству, когда дело касается вина? — вполголоса бормочет Юнги, смотря то на свои ноги в тапочках, то на чан с виноградом. — Впервые, — смеётся Чонгук, а потом вдруг тяжело выдыхает: — Приступим. Залезай туда босиком. Чонгук отошёл в сторону, выжидающе смотря на ошалевшего Юнги. Тот не мог осознать реальности, в которой ему в действительности предлагают заняться чем-то подобным, самолично прикоснуться к изготовлению вина. Юнги подошёл к чану, который своей высотой мог потягаться с человеком, потому что доставал парню до самой груди. Юнги скинул тапочки, жадно смотря на виноградины, что совсем скоро превратятся в массу, из которой в сосуд польётся сок. Он несколько раз подпрыгнул на месте, не решаясь закинуть на чан ногу, всё еще помня, кто стоит позади и наблюдает. Своими силами ему туда не залезть. — Мне нужна помощь, — еле ворочая языком, говорит Юнги, мысленно проклиная свой маленький рост. — Даже не знаю, как тебе помочь, у нас нет стремянок, — Чонгук пожимает плечами. Юнги умирает от стыда. Он просто должен сказать это. Просто попросить мужчину приподнять его. В этом нет ничего такого, Юнги, соберись! — Эм, ну, — глухо произносит он, — вы сами можете помочь мне забраться, — невнятно шепчет Юнги, разводя руками. — Что? Я не расслышал, — мягко спрашивает Чонгук и подходит ближе. Потом ещё ближе. Он останавливается в нескольких сантиметрах от Юнги, склоняясь к чужому лицу, дабы услышать ответ. Вот только Юнги отвечать не спешит: он неотрывно смотрит на чужое предплечье, оголённое закатанной до локтей рубашкой, отмечает, что мужчине очень идёт бордовый цвет, схожий с цветом Грасиано — красным сортом винограда. — Я сказал, что вы бы могли… — начинает терпеливо повторять свои слова он, но потом снова замолкает и машет руками. — Взять тебя за талию и приподнять? — негромко продолжает за него Чонгук. Вчерашнее смущение ничто по сравнению с сегодняшним. Сегодня у Юнги заканчивается воздух в лёгких, а голова, вместо того, чтобы думать, просто дёргается вниз. Такое быстрое действие растягивается в неспешное, тянущееся по секундам, удовольствие. Чонгук подходит к нему почти вплотную — останавливается за спиной, дыша в затылок, и укладывает ладони на талию. Всё нутро Юнги концентрируется на тёплых руках, он даже забывает дышать. Смотрит куда-то вперед с выпученными глазами, словно с ним сейчас инквизицию производят, а не осторожно трогают. Чонгук, несмотря на то, что иногда может позволить себе лишнего, сейчас не переступает черту. Да, хочется прижаться. Да, хочется стать ещё ближе с этим отчаянным воришкой, который смог очаровать его своими невинными глазами, когда вокруг было разлито вино. Но он держит себя в руках. Выдыхает, приподнимает лёгкое тело, позволяя забраться на чан с виноградом. — Спасибо, — бормочет Юнги. Между бровей пролегает морщинка, когда он касается босыми ногами холодных ягод, всю ночь простоявших на улице. Но тем не менее чувство предвкушения очень сильно, а возможность прикоснуться к созданию настоящего вина будоражит голову. Он безумно счастлив. Мужчина останавливается в стороне, складывая руки на груди и слегка кривя лицо — сегодняшнее утро выдалось прохладным. Ступни приятно утопают в виноградинах, слегка обжигающих своей свежестью. Для того, чтобы раздавить их, Юнги трудится чуть усерднее, и перезрелые ягоды тут же сминаются под его пятками. Он до сих пор осознать не может, что сейчас прикасается к неповторимому процессу создания вина, самому древнему и самому правильному, к такому, который уже не используется. Концентрируясь на винограде под ногами, он совсем забывает про стоящего неподалеку сомелье, который внимательно следит за каждым действием парня и почему-то улыбается. Наверное, ему просто нравится наблюдать за тем, как кто-то работает… или нет? Чонгуку приходится оторваться от созерцания столь приятной картины, когда рядом с ним останавливается Паола. Её рыжие волосы собраны в конский хвост, а на теле красуется бордовый шёлковый халат, красотой своего цвета готовый потягаться даже с лучами солнца. На губах всё та же матовая красная помада. — И зачем ты привёл его сюда? — интересуется женщина. — Полагаю, что ваш муж уже обо всём доложил вам, — холодно отвечает Чонгук, не переставая смотреть на мальчишку. Тот, кажется, совсем не замечает их. — Ох, милый, — приторно улыбается она, — когда ты уже перестанешь «выкать»… — Вы же знаете, — Чонгук натягивает улыбку и разворачивается к Паоле, — вы же знаете, когда, не правда ли? — Мы сто раз говорили об этом, виноградинка, — она словно и не слушала Чонгука; тянет ладонь к тёмным волосам и зачёсывает их назад, обнажая лоб и густые брови. — Я всего лишь пытаюсь приумножить капитал, данный твоей прекрасной, царство ей небесное, мамочкой. Она нарочно так говорит? Чонгук сцепляет руки за спиной, мысленно считает до десяти вместо грязных слов, которые так хочется произнести, лишь улыбается смехотворно приторно и выдавливает: — Я понимаю. Но, думаю, моя мать хотела достичь процветания «Acido» посредством честного труда, а не благодаря женщине, чьи способности «приумножения капитала» сводятся к постели и лицемерию. Паола цинично хмыкает и руку, уже успевшую спуститься к щеке, убирает. — Каждый вертится как умеет, ты же знаешь? — Очень жаль, что вы не умеете по-другому, — с непонятной досадой говорит Чонгук, вызывая у женщины бурю чувств внутри, которую она незамедлительно хочет выплеснуть, но не успевает, потому что… — Чонгук-а! — вдруг кричит Юнги, обращая на себя внимание. — Твой мальчик даже не знает, как нужно обращаться к… — Прошу меня извинить, — перебивает Чонгук и тут же срывается с места. Он оставляет женщину, к которой не чувствует ничего, кроме презрения и жалости, позади. Хотя, если отбросить обиду, то можно почувствовать и странное чувство восхищения. Паола — сильная женщина, умеющая улыбнуться в нужный момент или появиться в нужном месте; умеющая замолчать и красиво подать себя в нужный, самый нужный момент. Кажется, никто кроме Чонгука не знает её тайн, её мерзкой ненависти к своему толстому мужику и её любви быть на вершине пищевой цепочки. А Чонгук много не разглагольствует, предпочитает наблюдать. Наверное, поэтому смог раскусить женщину. Иногда эти фальшивые жесты видны настолько кристально чисто, что становится смешно. Да как ей только удалось всех одурачить? Чонгук задаёт этот вопрос себе сейчас, удивляется, но потом вспоминает события десятилетней давности и в очередной раз проклинает себя за свою же невнимательность. — Я, конечно, не против, чтобы ты звал меня неформально, но не при хозяйке винодельни же, — Чонгук с улыбкой останавливается около чана. На последних словах его улыбка меркнет. — Но вы ведь тоже хозяин, — Юнги снова как по инерции скатывается на формальную речь. — Ты, то есть. — Ага, тоже, — хмыкает Чонгук и опирается ладонями о края деревянного чана, подаваясь чуть вперед. — В любом случае, тебе стоит следить за языком. Так, в чём дело? — Всё в порядке, — Юнги мнётся и стремительно краснеет. Его штаны подвернуты до бёдер, а ноги измазаны в винограде до самых колен. В таком виде ему немного неприятно стоять перед мужчиной. — Я просто подумал, что ваш разговор с… — Юнги помнил только, что называл её Моникой, но это не являлось настоящим именем, поэтому он слегка помедлил и продолжил: — Заходит слишком далеко, и тебе требуется помощь. — Какой смекалистый мальчик, — одобрительно говорит Чонгук, своими словами вызывая у Юнги ускорившееся сердцебиение. — Паола ушла, так что можешь продолжать. Юнги мысленно отмечает её имя галочкой и запоминает, а после спрашивает: — Ты так и будешь на меня смотреть? — А ты думал, что я оставлю воришку без присмотра? — Ваше право, — Юнги медленно сглатывает и отходит к другой стороне чана, потому что Чонгук стоит непозволительно близко. Виноград неизменно холодит стопы, хлюпает под ними, стоит Юнги чуть сильнее надавить ногой на сладкую кашицу. Чонгук — истинный визуал, ему нравится смотреть на красивые вещи. Ноги у мальчишки бледные, тощие, с острыми косточками щиколоток, грозящимися разрезать кожу. Мужчина, на первый взгляд, наблюдает за действом с холодным равнодушием, скрестив руки на груди, но животный блеск в его глазах говорит сам за себя. Ему, чёрт побери, эта картина очень нравится. Чонгук в своей жизни любил только две вещи: вино и молоденьких мальчиков. Вот же джекпот. К сожалению, воришке мять ягоды придётся ещё долго, а Чонгук временем не располагает, поэтому до конца не остаётся. Уходит молча, смочив сухие губы слюной. Губы, которыми очень хочется провести по грубой коже стоп и почувствовать сладость винограда.❦❦❦
Ближе к вечеру, когда работа уже закончена, а Юнги смял целый чан ягод собственными ногами, превратив их в мякоть, Чонгук решает его поощрить, вопреки изначальной причине пребывания мальчишки на винодельне. Эм, ну, Чонгук мотивирует это тем, что просто нуждается в компании язвительной пиявки, которая сможет скрасить тухлый вечер. Юнги поливает ноги холодной водой из шланга, смешно морща нос, когда к нему подходит какая-то женщина в фартучке и сообщает, что Чонгук ждёт его в правом крыле винодельни, недалеко от погреба. Там расположена воистину королевская комната. Юнги положил на неё глаз ещё когда они с группой прогуливались по зданию, слушая историю становления винодельни. Это место — украшение, уникальная «изюминка» дома, самая его представительская часть, где принимают гостей и дегустируются хорошие напитки. Узкое, но протяжённое подвальное помещение винного погреба вмещает богатую коллекцию вин, расположенных на вертикальных деревянных держателях, что позволяет максимально использовать пространство. Бутылки находятся за стеклом. Юнги проходит внутрь и сразу же спешит к ним. Целая вереница эксклюзивного алкоголя манит до одури. Он глазеет на них, чуть ли носом не впечатавшись в чистейшее стекло. Множество таких знакомых названий открывается перед глазами, и Юнги чувствует, как ужасно чешутся руки — хочется получить хоть одну из них. Приходится отлипнуть от стеллажа, потому что позади слышится громкий звук. Чонгук поставил два бокала на круглый стеклянный столик, а теперь стоит, скрестив руки на груди, и почему-то улыбается. — Что хочешь попробовать? — спрашивает он, немилосердно заставив сердце воришки пропустить удар. — В смысле? Что попробовать? — Юнги надеется, что не ослышался. — Вино, спрашиваю, какое хочешь? — терпеливо объясняет Чонгук, подходя к застывшему у стеллажа Юнги. — Отсюда… выбрать? — несмело спрашивает он, пальчиком показав на мириады бутылок. Их тут действительно много. — Мм, — мычит мужчина и утвердительно кивает. — Здесь австралийские, китайские, аргентинские, испанские, французские, и, конечно же, итальянские вина. — Я знаю, — упрямо бурчит Юнги. — Не дурак. — Не сомневаюсь. Выбирай, — отмахивается мужчина и присаживается на подлокотник кресла. В этой комнате четыре кожаных кресла расположены вокруг круглого столика. — Любое?.. — уточняет он, растеряв всю уверенность. Да быть того не может. — Любое, — подтверждает Чонгук, предполагая, что ожидать выбора придется очень долго, но Юнги в очередной раз удивляет его. — Это, — говорит он, показывая на аргентинское белое вино «Ne Oublie» 1795 года. — Хороший выбор, — Чонгук усмехается. — И не жалко расставаться с ним только по одному моему желанию? Подобные вина открывают только по особому случаю, — отходя в сторону, Юнги наблюдает за тем, как мужчина открывает замок и снимает чуть пыльную бутылку с держателя. — Ты — мой особый случай, — звучит очень откровенно. В ответ на это Юнги лишь пожимает плечами, скрывая сильное удивление. Лёгкий румянец скрыть не получается, но пока Чонгук не смотрит и не видит его смущения, можно краснеть. Даже ладони потеют; он присаживается напротив мужчины, ожидая, когда тот откроет бутылку. — Слушай, — вдруг начинает Юнги. — Раз уж ты такой хвалёный сомелье, может продемонстрируешь свои навыки? Научи меня правильно дегустировать вино. Он, почему-то, не сомневается в профессионализме Чонгука, несмотря на свои недавние слова о том, что нынешние хозяева «Acido» ни черта не делают, только пожинают плоды предков. Просто… Чонгук, знаете, мужчина такой специфичный. Сразу запал Юнги в душу. И действия его наглые, и слова его — всё в этом мужчине заставляло Юнги затаивать дыхание и смотреть ему в рот, когда тот о чём-то говорил. Ещё на начальном этапе, стоило только переступить порог винодельни, мужчина ему приглянулся. — В таком случае мне придётся научить тебя правильно держать бокал. Это идёт первым шагом, — он принимает правила игры и ставит открытую бутылку на столик. — Пересаживайся ко мне на колени. Юнги знает, что это откровенная провокация. Знает и ведётся, мысленно аплодируя мужчине, который так легко раскусил его интерес. Он поднимается с насиженного места и подходит к Чонгуку. — А если кто-нибудь войдет? — Не войдет. Садись, — улыбается он, похлопав по своему бедру. Юнги немного стесняется сидеть лицом к лицу с мужчиной, поэтому осторожно присаживается к нему на колени спиной. И сидеть на них… довольно удобно, подмечает Юнги, когда Чонгук притягивает его чуть ближе к себе и откидывается на спинку кресла для большего удобства. Теперь он чувствует чужую грудь своей спиной. — Мы часто видим в фильмах, как главные герои держатся очень вальяжно за бокал с каким-нибудь Шардоне и наслаждаются его ароматом, пытаясь нагреть чашечку ладонью. Но у бокала есть замечательная ножка, — мужчина отрывает одну руку от талии воришки и берётся за фужер. Безмолвно прося взяться за ножку бокала, Чонгук наслаждается ароматом чужого тела, уткнувшись носом в загривок. Юнги, натянутый как струна, обхватывает пальцами фужер и не понимает, как будет слушать рассказ дальше, потому что сосредоточен только на руке, расположившейся на талии. Она ужасно отвлекает и заставляет покорно затихнуть. — Шаг второй: оценить цвет вина, — обозначает Чонгук и силится не прикусить соблазнительную шею. Приходится оторваться от мальчишки и сосредоточиться на бутылке. Мужчина наливает в бокал немного алкоголя и снова обращается к нему: — В этот момент сомелье настраивается на вино, безмолвно говорит ему, что сейчас испробует его вкус, а потом наклоняет фужер чуть вниз, чтобы оценить цвет. Лучше делать это на фоне белого стола или листа бумаги, а не поднимать бокал и смотреть на него через свет лампы. Гиблое дело. — Французы называют это поиском мухи в вине, — вставляет свои пять копеек Юнги, показывая, что смыслит в этом не меньше сомелье. — Умничка, — с придыханием говорит мужчина, встречаясь взглядом с тёмными глазами. Наверное, не стоило. Не стоило замирать в эту секунду и приоткрывать губы, а стоило позволить Чонгуку говорить дальше. Но Юнги действует вопреки себе, вопреки своим убеждениям и вопреки их статусу. Он оставляет фужер с вином на столе и разворачивается вполоборота к мужчине, чьи губы так привлекательно блестят от слюны в свете жёлтого света ламп. Чонгук касается бедра Юнги ладонью, мягко поглаживает, вынуждая последнего оборвать зрительный контакт и уставиться на шальную руку, разгуливающую фривольно. Он даёт себе передышку в несколько секунд, морально готовится, растягивая молчание как потерявшую вкус жвачку, а потом подаётся вперед и примыкает к желанным губам. Чонгук, не ожидавший подобной смелости, слегка тормозит, но вскоре начинает отвечать. Жадно целует в ответ мягкие губы, похожие по вкусу на дорогой алкоголь. Руки умещаются на талии и заставляют придвинуться ближе, что Юнги и делает, разорвав поцелуй и усевшись к мужчине лицом. Чонгук тут же примыкает к его губам снова, засасывает нижнюю губу и превращает этот поцелуй в мокрый и пошлый. Юнги жмётся ближе, чуть привстаёт и напирает с не меньшей силой, отказавшись отдавать первенство. Он обнимает мужчину за шею, больше не в силах контролировать свои желания. — Так… — выдыхает Юнги и слегка отталкивает от себя ненасытного сомелье. — Что идёт следующим шагом? — Укрощение строптивых мальчиков, — растягивает в ухмылке свои наглые губы Чонгук и снова тянется за поцелуем, но Юнги ему не даёт. — Нет, там нет такого шага, — смеясь, он тянется за бокалом вина. Юнги привычным жестом начинает покачивать бокал, восседая на крепких бедрах, и подносить бокал к носу. Аромат поистине великолепный. — Чем пахнет? — М-м… чувствую грушу и ваниль, — говорит он и задумывается. — Что-то ещё есть, не могу понять. — Если мне не изменяет память, то в запахе Oublie должен чувствоваться апельсин, — прикидывает Чонгук, неотрывно смотря на Юнги, решившего пригубить вино. Последний стоически пытается не обращать внимание на проворные пальцы, пробирающиеся под ткань рубашки. Они приятно ласкают кожу и поднимаются всё выше, пока Юнги допивает алкоголь. — Вкус на двадцать две тысячи долларов, — заявляет он и возвращает бокал обратно на стол. — Поделишься? — с намёком на поцелуй спрашивает мужчина, чьи ладони уже добрались юнгиевой поясницы и грозились опуститься на задницу. Юнги не отвечает, а сразу действует: примыкает к губам Чонгука, делясь с ним вкусом алкоголя. Мужчина ласкает его губами ещё очень долго, пока открытая бутылка вина стоит всеми забытая. В этот сладостный момент Чонгуку абсолютно безразлична Паола, которая может зайти сюда в любую секунду, безразличен тот факт, что Юнги — вор, что ещё несколько дней назад разбил несколько дорогих бутылок вина в погребе его винодельни. Наверное, Чонгук даже благодарен роковому «Домен Монтраше», который свёл их вместе с воришкой. Не известно, долгая ли эта связь или короткая — Чонгуку плевать. Сейчас он наслаждается моментом, мягкими губами мальчишки и его касаниями. Млеет от запаха чужого тела и без зазрения совести распускает руки, надеясь на продолжение. А Юнги обязательно позволит продолжить, потому что влюбился с первого взгляда и не намерен уходить. — Ну что? Удостоверился в моих навыках дегустации? — весело спрашивает Чонгук. — Не до конца. Нужно проверить ещё кое-что, — шепчет Юнги ему прямо на ухо и касается пряжки ремня с безмолвным обещанием опуститься на колени.