Hate.

У Лайтвуда перед глазами свои окровавленные руки, потерянно-раздробленный взгляд Клэри, в ушах её крик, а в голове, как и на языке, повторение вопроса:"что я наделал?" Будто от этого вопроса Джослин вернётся к жизни, заберёт свою багровую кровь обратно в свой сосуд, затем они пожмут друг другу руки и разойдутся; иллюзия невозможного нахлынывает в первую очередь, а когда растворяется, то наступает новый этап — этап самобичевания, приводящий, вкупе с магией, к краю крыши. И тут, в шаге от смерти, перед глазами рваные обрывки деяний демона, который отвёл свою несуществующую душу на сто из ста, тем самым пятная душу Алека. Оставляя на ней грубую, колотую рану, которую не исцелит Иратце. Возможно, притупит время, даст краям затянуться, превратиться в отвратительный рубец, что будет ныть каждый раз, стоит к нему незримо прикоснуться. Но сейчас? Сейчас Алек ненавидит себя. Ненавидит до потемнения в глазах, скрежета зубов и перекрытия дыхания. Ненавидит из-за безысходности и собственного бессилия, из-за которого в дикой, невидимой агонии, бьётся головой об стены-преграды, желая те разбить в мелкие крошки. Но по итогу разбивает лишь себя. Не об асфальт, благодаря Магнусу, но трескается, как тонкое стекло. Вот только осколков никто не видит, так как Лайтвуд тщательно скрывает их, напуская на себя каменный вид стойкого солдата. Одновременно с этим ищет прощения за содеянное, а прощения нет. Есть только ненависть: чёрная, удушающая и удручающая, готовая сожрать целиком за раз, но играется, растягивая удовольствие, стачивая "лакомство" по кусочкам. Стачивая душу Алека. У Лайтвуда перед глазами собственная кровь и обеспокоенно-обессиленное лицо Магнуса, что остался без магии из-за него. Скажи он это вслух, то все стали бы убеждать в обратном, причитая, что Охотник не имеет отношения к тому, что так пали карты, но Алек знает правду. Он знает, что если бы не его тяга к Магнусу, то тот бы сейчас жил себе спокойно. Попивал бы очередной коктейль в своих апартаментах или путешествовал бы по миру, меняя декорации по щелчку пальцев в прямом смысле слова. Наслаждался бы однообразной жизнью, не принимая участия в "выжить и помереть", и не переживал бы ни о ком, кроме самого себя. Однако он застрял с ним, на вечной войне, на вечной пороховой бочке, у которой хватит сил разнести их всех на атомы. И за это Алек вновь ненавидит себя. За балансирование между жизнью и смертью. За боль, которую причиняет Бейну. За то, что позволил эмоциям встать на первое место; он не жалеет ни о чём, но ненавидит себя, погребая это чувство под тоннами разнообразных картин жизни. Думая, что именно так он вытравит из себя это душераздирающее чувство. Ошибается. Буря, у которой в приоритете был хаос, принесла его с собой, а уходя на перерыв, оставила обломки. Но в её уходе были и плюсы — кратковременное наслаждение жизнью, где нет ярко выраженной чёрной полосы; нечто нейтральное — серое, с примесью белого, от которого режет приятно глаза. И Лайтвуд, вроде бы, перестаёт давиться ненавистью к себе за завтраком, обедом и ужином. Он перестаёт играть в мазохиста, оставаясь один. Он просто не остаётся один — заключает свой мир в Магнусе. Концентрируется на нём с тройной силой, прикладывая максимум усилия и времени, чем и свершает очередной промах. Ведь, чем ты ближе смотришь, тем меньше видишь; на повторе оплошность в лице Иззи, Джейса и Джослин — персональный круг ада, в котором Алек, раз за разом, допускает одну и ту же ошибку из-за собственной невнимательности и неправильно расставленных приоритетов. Но упорно гнёт своё, продолжая ломать знания, поселившиеся в голове с детства. Верит, что справится с тем бременем, что несёт и оно его не раздавит, как и ненависть к себе. А снежный ком нарастает по своей обычной траектории, вбирая в себя, как можно больше жгучего холода, который потом упадёт на голову, выбивая почву из-под ног и отправляя в свободное падение. Когда ты Сумеречный Охотник, то страх тебе неведом априори, в особенности, если твои родители Лайтвуды, что с самого юного возраста взращивают в человеке воина. Оружие для истребления чертовщины. Страж для порядка и охрана для примитивных, не говоря о своём виде. И Алек верил в данные устои. Долго верил, повторяя словно мантру. Верил некими крупицами разума до этого момента, когда сталкивается с тем, что страшнее страха — ужас. Ледяной, хватающий за душу, цепляющий за внутренние органы ровно через секунду, после того, как слух ласкают три слова — я тебя люблю. "Я тебя люблю" — и всё рассыпается в прах. Оказывается, всё слишком шаткое, как карточный домик, который разрушается, не спрашивая разрешения. А ужас выкручивает внутренности, сжигает их своим льдом, в момент, когда Алек подхватывает Магнуса; тот ещё читает заклинание: рвано, упрямо, оставаясь в сознании, но когда Лайтвуд принимается отчаянно кричать, звать на помощь, то сознание мага отключается, унося того прочь от реальности. В этом мире, в мире очередной волны страха и безысходности, остаётся только Охотник. И где-то в глубине души, еле заметно и неуловимо, ненависть просыпается вновь. Потоки магии от Катарины тщетны. От неё прока столько же, сколько паники от Алека, который сдерживает её, сажая на цепь, хотя бы в первые пять минут. Не даёт ей прорваться, не даёт себе сорваться, выйти из себя и сойти с ума окончательно; мысли о летальном исходе, о крушении окончательном до дрожи и ломоты в каждом нерве и кости буравят мозг, атакуют его по несколько раз в секунду, доводя до исступления, но давая передышки в пару секунд для переведения духа. Одна попытка-другая и третья, а всё летит к чёрту, не принося желаемых результатов, которые являются главным в данный момент. Магнус является главным, как и в последние месяца жизни Лайтвуда. От этого факта не скрыться, не сломать его пальцами, окрашивая затем кровью пол. Этот приоритет не сломить и не изменить даже самой жизни, у которой отвратительное чувство юмора. Датчики и мониторы, что демонстрируют признаки жизни, — единственное, как и тепло руки Бейна, что не дают отказать тормозам окончательно. То, что не даёт привести к необратимым последствиям в данный момент, которые уже запущены Вселенной и собственными руками. Лайтвуд, как утопающий, но на берегу, сжимает ладонь мага, не давая окончательно себе потерять надежду. Что-то неразборчиво шепчет, смаргивая подкатывающую влагу, стирает её, цепляясь вновь за спасательный круг, лежащий перед ним без каких-либо признаков активности. А Джейс, Иззи, Клэри приходят навестить, дабы привести Алека в чувства, но, кажется, делают ещё хуже: в их глазах жалость, от которой легче не становится, а от сочувствия хочется кричать, срывая голос до хрипа. Но вместо этого на лице оттиск бессонной ночи, с нотками фальшивой и напускной сдержанности — очередная маска, что вот-вот треснет по швам. Не трещит пока что из-за рамок, благодаря которым он выживает всё это время. Благодаря вечным тренировкам и напутствиям о железном стержне внутри. Вот только Лайтвуд чувствует, как там не железо, а дерево, которое ссыхается и вскоре сломается. Лайтвуд в ловушке, которую проглядел. Будь он внимательнее, то он бы заметил "звоночки", он бы одёрнул сам себя, задавая верные вопросы, и почувствовал бы ложь в словах Магнуса. До финальной черты довёл бы всё, а не бросил на половине пути, считая, что подвоха нет. Но всё на тормоза, сквозь пальцы, а теперь только кусать локти, молиться Ангелу, богам примитивных и верить в...чудо? Примитивные на Рождество ждут подарки под ёлкой. В разноцветных упаковках различные безделушки, которые через несколько дней отправятся в дальний ящик или пыльный угол, а Алек, в совсем иное время года, ждёт свой "подарок". Но к чёрту чудо. Ему нужен Лоренцо. Это его вина, целиком и полностью — секундное помешательство, в котором нет и грамма правды, но Лайтвуд жаждет спустить своих чертей, что с силой лупят по прутьям клетки, призывая выпустить их. Кровь кипит, заставляя жечь изнутри вены и тело в целом, разум подначивает и призывает к действиям, сменяя тактику ментального самоубийства у койки Магнуса на полноценный срыв: с угрозами и мордобоем, если того будут требовать обстоятельства. Но на деле, оттягивая время от неизбежного, Лайтвуд шепчет, чтоб Магнус остался с ним. Ждёт какого-то знака о том, что его услышали, что с ним останутся. Ощущает себя потерянным ребёнком Примитивных родителей, которому не больше пяти лет и его забыли в торговом центре: бродит среди людей, ищет знакомое лицо, кричит, а никто не слышит. Плачет, дёргает незнакомцев, но никто не смотрит в его сторону. Сжимает руку мага вновь, снова просит остаться, а знака нет; кома слишком плотно укрепила свои позиции, а Алеку нужно укрепить свои. С Лоренцо или с Асмодеусом, или с иным чёртом, но надо. Надо для Магнуса, которого он подвёл. Надо и для себя, для подавления ненависти, что точно поглотит его окончательно, с макушкой, если он потеряет свой мир, у которого есть имя — Магнус Бейн. Сейчас у Лайтвуда перед глазами не кровь, а пелена отвращения от самого себя, цель и ярое желание добиться её во что бы то ни стало.