this year's love had better last

Если бы Диего спросили, что именно раздражает в Клаусе больше всего, номер два ответил не сразу, потому что в приемном братце буквально все было невыносимо: чертовы непослушные кудри, от которых вечно пахнет сигаретным дымом, густые и без подводки ресницы, то и дело хлопающие от недоумения, широкие, благодаря препаратам, зрачки и беззаботная улыбка. Эта мерзкая манера держаться, будто Клаус вовсе не торчок с манией величия, а великий король королевства под названием 'Академия Амбрелла', бессмысленное бормотание под нос, вкус в одежде, из-за которого Эллисон постоянно не находит своих вещей - стоит Диего хоть вспомнить о непутевом Харгривзе, так желание хорошенько вытрясти из братца всю дурь не уходит еще долгое время. Но вот когда у Клауса возникает проблема, Диего даже не колеблется, мигом хватает ключи от автомобиля и мчится по указанному братом адресу. Номеру два не один раз приходилось лицезреть все прелести наркопритонов изнутри, но такого забытого богом местечка видеть еще не приходилось. То тут, то там валялись полуживые подростки, заглушающие несправедливости своих жизней уколами, таблетками, порошками, да чем угодно, лишь бы покинуть свою вселенную хоть на некоторое время, девушки, облегающие топы и юбки, чуть прикрывающие ляжки которых, просто кричали о просьбах помощи, люди, в чьих глазах читалось лишь желание новой дозы, за которую они могли отдать собственных родителей. "Черт бы тебя побрал, Клаус," - крутилось у Харгривза в голове, в сердце же стоял цепкий страх, сковывающий каждый раз, стоило увидеть бездыханного человека, хоть отдаленно похожего на номер четыре. Пропажа обнаружилась в самом темном углу этой дыры, и если бы Диего задержался на минуту дольше, тет-а-тет накаченного под завязку Клауса и незнакомого взрослого наркоторговца вряд ли закончился нетронутым грязными руками (или чем похуже) стонущим от боли или плохих видений Харгривза. Благо, недостатков у второго хоть и было предостаточно, опоздания в них не числились. Клаус, вечно веселый и накуренный, сейчас же из последних сил мотал головой и отмахивался руками, в то время, как оппонент, в два раза больше по массе, хищно рвал тряпье загнанной жертвы. Звук кинжала, режущего воздух, а после сдавленный выдох четвертого, на которого всем весом навалилось мертвое тело. Диего никогда не промахивается. — Ты пришел... Язык Клауса заплетался сильнее, чем обычно, когда брат освобождал его из пут. Слабая улыбка на устах, которая тут же сменилась рвотной судорогой: мерзкая дрянь, принятая Харгривзом, рвалась наружу. Номер два молча снял кожаную куртку, которую не успел сменить после очередной вылазки, и накрыл трясущееся тело. Смуглые ладони легли на худые плечи, и нужно было бы накричать, послать, упрекнуть, только вот Диего молча помогает подняться, укутывает крепче, и ведет прочь, поддерживая хрупкое тело. — Я говорил тебе, Бен. Я говорил, — Клаус, как и всегда, сбивчиво бормочет под нос, а Диего лишь сильнее прижимает брата к себе, обещая себе, что это последний раз, когда он вытаскивает четвертого из передряг. Звук заводящегося мотора, фары бьют столпом света в мокрый асфальт. Клаус, наконец, замолкает, и посильнее закутывается в куртку брата, глубоко вдыхая смесь запахов мятной жвачки, дешевого парфюма и родного табачного дыма. — Спасибо. Последнее, что слышит Диего перед тем, как Харгривз начинает умиротворенно сопеть, изредка чуть подрагивая конечностями. Нога медлит нажимать на педаль газа. Утром Клаус и не вспомнит об этом, а если и вспомнит, то не подаст вида, как и всегда. Отпустит пару плоских шуточек, едко посочувствует, что с детективом Пэтч ничего не получилось, украдет из холодильника несколько лучших полуфабрикатов и растворится в ранних лучах восходящего солнца. Думать сейчас о таком совсем не хотелось, и нужно было чем угодно сменить поток сознания. Вероятно, потом Диего будет винить себя за столь длительное касание к оголенному плечу приемного брата, с которого то и дело съезжала темная куртка, но явно не сейчас. Часы пробили три. Машина тронулась.