Wisteria

Одиннадцатое декабря Чимин запоминает на всю свою жизнь. К этой дате они с Чонгуком встречаются уже семь месяцев, девятнадцать дней и около двенадцати часов. И наконец-то его парень признается в очевидном. - Я люблю тебя, Пак Чимин, - Чон смущенно смотрит на него, уже второй раз повторяя свое признание. А Чимину не нужно ничего большего, чтобы покрыть несколько шагов между ними и прижаться к его губам. Гук от души отвечает, и на деле в их поцелуях нет ничего грациозного – зато в наличии необходимость быть в объятиях друг друга и чувствовать друг друга как можно ближе. Чимин едва может вспомнить, как они оказываются в его спальне, а затем и вовсе забывает обо всем окружающем мире, когда Чонгук начинает расстегивать его рубашку. Несколько мгновений спустя она летит на пол, а ее владелец отлетает к стене. Но Чимин уверен, что слышал слабое извинение от пылкого как никогда Чона, прежде чем тот снова прижимается к нему. Он удовлетворенно вздыхает, когда пальцы пробегают по его подбородку, а затем смещаются к затылку. Легкий стон вырывается из горла, когда эти самые пальцы сжимают волосы на макушке в излюбленной умеренно-жесткой манере. Вторая же рука Чонгука вызывает у Чимина только сплошное разочарование – она остается на его бедре почти без действий, разве что помогает крепко прижимать его к стене. - Гу-укки, - заходится стоном Чимин. Его руки цепляются за плечи Чона, дергают и тянут футболку, пытаясь устранить это препятствие между ними. - Тшш, Тэ и Хосок в гостиной, - убеждает его вести себя потише Чонгук. – Ты же не хочешь окончательно пошатнуть психику младшего брата? - Этим ты меня только провоцируешь, - хихикает Чимин между поцелуями. – Между прочим, я уже пару раз заставал их на диване. Не говоря больше ни слова, Гук оттаскивает его от стены и толкает на кровать. Возможно, он сегодня ведет себя более агрессивно, чем обычно, но Чимину это нравится. Он отползает на локтях от края и вытягивается во всю длину ложа. В какой-то момент, вне его внимания, Чонгук успевает сбросить футболку и замереть у подножья в одних только джинсах. Он почти распластывается по Чимину, задерживаясь губами на его шее. Целует, облизывает и осторожно прихватывает зубами тонкую кожу. Снова целует и чуть посасывает. Чимин запускает пальцы в его волосы, лишь бы за что ухватиться, пока его тело охватывает вспышкой удовольствия. Вспыхивают и разом все светильники в спальне, но гаснут с легкими хлопками вместе с пронзительным стоном колдуна. Ему реально нужно как-то заземлиться, поскольку восторг, проходящий через него, делает его опасным. С ним творится что-то странное, и парень не сомневается, что причиной тому Чонгук. А тот осторожно сползает вниз по его телу, медленно продвигаясь к животу. Сжимает зубами сосок, и слабая дрожь Чимина заставляет его довольно ухмыльнуться. На стеллажах подрагивают многочисленные статуэтки, а самая впечатлительная из них и вовсе срывается вниз, рассыпаясь веером осколков, но Пак шепчет как в бреду, чтобы Чон не переставал доводить его до безумия ласками. Тот же в ответ на мольбы нежно чмокает его в пупок и быстро отстраняется, чтобы сбросить джинсы с бельем. Слегка разводит ноги Чимина и устраивается между его бедер. Последние мысли покидают блондинистую головушку, когда ее владелец чувствует, как губы Чонгука опускаются на его член. Чимин откидывается назад и распахивает рот в безмолвном возгласе одобрения. На подоконнике взрывается горшок с любовно выращиваемой Тэхеном душицей, но его брат может сосредоточиться только на том удовольствии, что дарит ему Гук, постоянно меняя давление языка на напряженный орган и сводя его с ума. - Черт-черт-черт, Чонгу-ук! – кричит Чимин, поднимая руки и крепко цепляясь за подушку под головой. Его бедра невольно воздымаются, когда Чон начинает двигать головой вверх и вниз. С губ срывается жалобный полустон, и Чонгук крепче прижимает его к матрасу, чтобы предотвратить любое дальнейшее движение. Чимину уже очевидно, что его будут мучить медленными, нежными ласками. Он начинает задыхаться: тело едва не воспламеняется, жар скапливается в глубине живота, а всего его до краев заливает пылающей лавой, что растекается, волнами расходясь по сгорающему нутру. Чонгук в идеале освоил каждое движение, что заставляет его кричать и умолять, форменно сходить с ума. Сбившиеся простыни начинают тлеть, и только чудом сохранившаяся последняя капелька разума в Чимине требует от него это прекратить. Такими темпами он вот-вот дойдет до кульминации или спалит к чертям весь дом. - Блять, Гукки, - шепчет парень, и Чон отзывается коротким горловым звуком, что вновь провоцирует дрожь. Чимин впервые опускает глаза вниз и больше не может держать себя под контролем. Чонгук смотрит в ответ, ритмично двигает головой, скользя по члену, и не отрывает от него пылающего взгляда. В его глазах столько одержимости, что Чимин теряет власть над своим телом. Он прерывисто всхлипывает, когда Гук разворачивает его на сто восемьдесят, и издает громкий, чистый вопль, когда резко входит в него. Позвоночник неестественно выгибается, голова откидывается назад, а бедра подаются вперед в отчаянной попытке соскочить с твердого члена. Чимин уже вовсе не заботится о создаваемом шуме и в голос выкрикивает любимое имя и не только. Да, одиннадцатое декабря Чимин запоминает на всю свою жизнь. В этот день он наконец-то дожидается признания в чувствах, член Чонгука глубоко и сладко вбивается в его задницу, а непослушный рот не к месту лепечет что-то о родовом проклятии и заклинании истинной любви. Спросите Чимина в здравом рассудке, и он скажет, что определенно выбрал не самый подходящий момент для откровения, меняющего всю их жизнь. Чонгук перестает толкаться в него, одной рукой упираясь в спинку кровати возле головы Чимина, а другой еще крепко сжимая его талию. Блондин чувствует, как его парень тяжело выдыхает ему в шею, и с легкостью представляет его растерянное лицо и нахмуренные брови. А Гук наверняка хмурится, пытаясь осознать то, что он только что выпалил. Чимин слегка дрожит, его сердцебиение все учащается, а сам он отчаянно думает, как бы сделать так, чтобы: «Блять, Гукки, я так рад, что сотворил это любовное заклинание», прозвучало не как самое ужасное признание в истории. - Что? – переспрашивает Чонгук – тихо, едва громче шепота. - Проклятие, - бормочет Чимин в простыни и чувствует, как парень выходит из него. – Это прозвучало неправильно, - продолжает он хриплым голосом, плотно зажмуривая глаза и вцепляясь пальцами в спинку кровати. Он по-прежнему возбужден, а заодно чувствует себя слегка дезориентированным в пространстве из-за того, как быстро ситуация изменилась. Мурашки в тяжелых башмаках с ледяными подошвами уже расползаются по его влажной коже – как раз там, где секунды назад прижималось разгоряченное тело Чонгука. А тот не произносит больше ни слова, но Чимин слышит, как он встает с кровати, двигается по спальне и, вероятно, собирает свою разбросанную в спешке одежду. Парень глубоко вздыхает, чтобы набраться смелости, прежде чем снова открыть глаза. Отпускает спинку изголовья и поворачивается, садясь лицом к Гуку. Тот, к слову, уже успевает одеться. Чимин гулко сглатывает и понимает, что дела его довольно плохи. - Гукки… - он обрывается на полуслове, когда наталкивается на раздраженный взгляд. Господи, под таким взглядом цветы бы завяли, что уж говорить об остатках эрекции незадачливого колдуна. Чонгук отворачивается к окну и натягивает футболку. Чимин не может не заметить, как напряжен его парень, как он намеренно не смотрит на него. Чувствует себя Пак самым грандиозным глупцом этого мира. - Это не то, что ты подумал, - тихо начинает он, несмотря на невербальный отказ Чона от разговора. В ответ ему в лицо летят джинсы. - Одевайся, - приказывает Чонгук дрожащим голосом и скрещивает руки на груди. На его лице отражается смесь обиды и злости. Чимин молча подчиняется, натягивает рубашку, а следом за ней и штаны. Черт с ними, с носками, пусть остаются под кроватью до лучших времен. Парень не оглядывается на Гука, чувствуя, что не готов снова столкнуться с его неприязненным взглядом. Он много раз представлял, как однажды станет абсолютно честен перед человеком, которого любит, но такого среди его фантазий, конечно, не было. На самом деле, Пак не может поверить в происходящее. Уже несколько недель он пытался подобрать правильные слова, написал Чонгуку с полдюжины неотправленных писем, подготовил вдвое больше речей… Так с чего вдруг его глупый мозг решил выдать все так неуклюже прямо сейчас? Спроси его кто-нибудь, Чимин признался бы, что ему противно от самого себя. Присел на крепкий член и растерял всякий здравый смысл? Это жалко, честно говоря. - Ты сейчас же прекратишь это, - твердо говорит Чонгук, вырывая его из горьких размышлений. - Прости, - Чимин краснеет, когда половина вещей со стола перестает парить в воздухе и валится обратно на столешницу. – Ничего не могу с этим поделать. Чон смотрит на него несколько секунд, прежде чем тяжело вздыхает и, кажется, сдувается, разом растеряв весь гнев. - Объясни, - требует он уже мягче, и расстроенное выражение на его лице заставляет Чимина почувствовать себя худшим парнем на планете. - Это действительно совсем не то, что ты думаешь, - шепчет он. Из всего, что он должен сказать Чонгуку, – это самое важное. – Я не… я не заставлял тебя влюбляться в меня. Клянусь, Чонгук. Это слишком сильная магия, и я… я не стал бы этого делать. Никогда. Особенно с тобой. Гук не кажется убежденным. Совсем. Он ничего не говорит, просто продолжает смотреть на парня с укоризной и крепче обнимает себя руками, будто боится рассыпаться. - Тогда что ты имел в виду под любовным заклинанием? – наконец спрашивает Чон. И снова хмурится. – Знаешь, я новичок во всем этом, - продолжает он, указывая на пучки трав, разбросанные по столу Чимина, и висящие у двери его спальни кристаллы. – Но твои слова не оставляют простора для иных интерпретаций. Блять, клянусь, я кастрирую тебя, если узнаю, что ты напичкал меня какими-нибудь магическими эквивалентами наркотиков и затащил в кровать! - Не делал я такого! – восклицает Чимин наполовину с возмущением, наполовину с нервным смешком. Чонгук глубоко дышит и выглядит так, словно собирается сорваться на крик. - Прости-прости, это не смешно. Это просто… - Пак делает паузу, пытаясь скрыть улыбку в уголке губ. – Я люблю тебя, - признается он, умильно морща носик. Он-то уже не впервые это делает, но сейчас все совершенно по-новому. Острее. Чувственнее. – Ты ласковый и заботливый, а я… я так рад, что это ты. - Ласковый? – усмехается Чон, поднимая брови. Чимин вздыхает. - Ну правда, это не то, что ты думаешь, - повторяет он, потому что и действительно же все не так. Чонгук должен это понять. - Это я уже слышал. Но что тогда? – спрашивает Гук. Он растерян и смущен. Колдун еще ощущает клокочущий в нем гнев и нервную энергию, сочащуюся из пор, когда он стоически смотрит на него, пытаясь притвориться, что спокоен. Семь месяцев спустя он знает его на зубок. - Это сложно… - Да к черту все! – бросает Чонгук и делает несколько шагов к двери. - Постой! – кричит Чимин, успевая ухватить его за руку. – Все на самом деле сложно. Они замирают, глядя друг другу в глаза. - Гукки, - умоляет Чимин. Он все готов отдать, лишь бы его парень остался и выслушал. Но слова не идут, он лишь надеется, что Гук поймет его внутренние порывы. Тот нервно выдыхает, а затем возвращается к кровати, усаживаясь и указывая на место перед ним. - Начинай рассказывать, - требует он и прикрывает глаза. Чимин сглатывает и присоединяется к нему, скрещивая ноги и чувствуя себя нашкодившим ребенком. - Все началось с проклятья, - признается он. – Оно лежало на моей семье. Такое начало привлекает внимание Чонгука, и он снова смотрит прямо в глаза Чимину, явно заинтересованный историей. - Какое проклятие? – медленно спрашивает он. Хмурится, нерешительно вглядываясь в лицо парня, будто не знает, как надо реагировать на его слова. - Нехорошее, - пожимает плечами Пак, рассеянно потирая лодыжку. Чон бросает на него острый взгляд. - Правда что ли, Чимин? Проклятие, да еще и нехорошее? Чимин закатывает глаза. Чонгук всегда преуспевает в усложнении его жизни, но сейчас, когда он отчаянно пытается найти способ все объяснить более-менее внятно, совсем не время для подколов. - Кто его наложил? – спрашивает Гук, чуть мягче, словно понимает, насколько это важно для Чимина. Однако качает головой, прежде чем блондин начинает отвечать. – Твоя жизнь… - Я знаю, - кивает парень. Чонгук так прекрасно воспринял информацию о его магической составляющей, что иногда Чимин забывает, что он не рожден с этим знанием, что магия – по-прежнему совершенно новая материя для него – со всеми вытекающими отсюда страхами, растерянностью и удивлением. – Моя двоюродная прапрабабушка Люта. Это сделала она, - объясняет он. Гук хмурится и снова качает головой. - Но это бессмысленно. Зачем ей проклинать свою семью? - Она влюбилась, - признается Чимин с грустной улыбкой. Он хотел бы всецело возненавидеть прародительницу за то, что она с ними сделала. И немного ненавидит до сих пор. Но правда в том, что по большей части ему просто невероятно грустно. – И ее возлюбленный умер. История гласит, что она была настолько разбита, что позаботилась о том, чтобы никто в нашей семье больше не был счастлив в любви. Заклинание гарантировало, что ее потомки не познают глубоких чувств, а если уж и полюбят… - парень сглатывает комок в горле. Все это дела давно минувших дней, но по-прежнему больно. – Потеряют любимых. Думаю, она хотела избавить свою семью от боли, что невольно сопровождает любовь, понимаешь? Но в итоге она просто прокляла нас… - Чимин… - шепчет Чонгук, протягивая к нему руку и поглаживая запястье. Вероятно, он чувствует его скачущий пульс и напряженные венки. - Для меня это всегда было просто печальным поверьем, - продолжает Чимин, игнорируя сочувствующий взгляд Гука. Если он сосредоточится на нем, то начнет плакать, а ему действительно хочется объяснить все должным образом. Так что Чимин продолжает говорить, хотя грудь сдавливает все сильнее, вскрывая шрамы, столь же древние, что и происхождение его семьи. - Когда я был ребенком… я видел, как бабушка грустит всякий раз, когда вспоминает дедушку, но сам я его не знал. Понимаешь, для меня все это не имело особого смысла, равно как и ее проклятья в адрес портрета прабабки. Это было просто маленькой семейной странностью моей, одной из многих… - грустно улыбается парень. Чонгук вздыхает, крепче сжимая его запястье и медленно потирая его большим пальцем. - Но когда умер мой папа, я по-настоящему понял, что это значит для нас. Говорить по-прежнему трудно. Хоть это все и дела давно минувших дней. Иногда Чимин боится, что уже никогда не сможет смириться с произошедшим. Иногда он чувствует, что часть его навсегда потеряна. Стоит увидеть намек на печаль у мамы или вспомнить детство, что навсегда будет омрачено этой потерей, каким бы ярким и счастливым оно ни было. В некоторые моменты Паку кажется, что он никогда не преодолеет это. Но затем грусть отступает, и он снова может дышать. До следующего плохого дня. - Малыш, - шепчет Гук утешительно. Чимин не впервые упоминает смерть своего отца, но он никогда не вдавался в подробности. В основном потому, что они касались вещей, о которых Чонгук еще не знал. А еще потому, что Чимин не был готов к таким темам. - Мне было десять, - продолжает он, хотя как раз это Чон знает. – Вот тогда я осознал… что проклятье действует. И именно тогда я понял, что любовь для нас означает смерть, потерю и боль. Я был напуган и зол, поэтому я сделал то, что, как я думал, убережет меня от этого. От разбитого сердца. - Приворот? – догадывается Чонгук, и в его голосе явственно слышится разочарование. - Да, но это не то, что ты думаешь. Я не заставлял тебя влюбляться в меня. У меня и в мыслях такого не было, - искренне говорит Чимин. - Но что тогда ты сделал? - Наложил приворот на себя. Типа того, - признается парень, слегка пожимая плечами. – Вернее, заклинание против любви. Как я уже говорил, это сложно. Если честно, мы с Тэхеном даже не уверены, что понимаем весь механизм. Я был мелким и неопытным, когда творил это. Я сам не знал, что делаю. - Оу, тогда ты должен знать, Чимин-а, что определенно потерпел неудачу, - поддразнивает Гук, вероятно, пытаясь поднять своему парню настроение. Он часто так делает. Это не всегда работает, но Чимин отчаянно любит его за попытки. - Я сотворил заклинание, чтобы убедиться, что никогда не влюблюсь. Ни в кого. Вот и все. Чимин может сказать наверняка, что Чонгук не ждал такого ответа. Он выглядит очень грустным и крепче сжимает его руку, молча побуждая продолжать. - Черт, - вздыхает Пак, нервничая. Он слегка смущен, слегка боится реакции Чона. – Так вот, смысл заклинания в том, что влюбиться я могу только в одного конкретного человека, мою… родственную душу. Обряд сопровождался перечнем отличительных моментов… ну, не знаю… Критериями человека моей мечты? Человека, чье существование было невозможно. Я решил, что если смогу влюбиться только в кого-то, кто не может быть реальным, тогда проклятье Люты не причинит мне боли снова. Я вроде… не знаю… тоже себя проклял? По крайней мере, так думает Тэхен. Двойное проклятье или что-то в этом роде. - Выбил клин клином? – хмыкает Чонгук. Чимин рассеянно улыбается сам себе, застенчиво опуская глаза. Он чувствует, как заливается румянцем, но просто пожимает плечами, прежде чем буркнуть: - Мне было десять. - Я уже понял. Так каким же должен был быть этот человек мечты? – спрашивает Чон чуть насмешливо. Чимин все еще нервничает. Нервничает и пытается это скрыть. - Тобой, - признается Пак, рискуя заглянуть ему в глаза и с восхищением заметить, что сегодня они орехово-карие с вкраплениями светлых точек. Пожалуй, его самый любимый оттенок. Чонгук не выглядит удивленным. Он медленно выдыхает и становится совершенно серьезным. - Я… э-э… - он слегка качает головой и едва заметно улыбается. – Я так и думал, - смущенно говорит он, не сводя глаз с рубашки Чимина. Тот тоже пытается бороться с улыбкой. Пару раз сглатывает, выгадывая себе пару секунд, чтобы собраться и продолжить. - Знаешь, это было довольно глупо. Парень, сражающийся со злом. Ну и с татуировками, соответствующими моим… Чонгук все-таки смеется. - Господи, это самые странные критерии. Чимин пожимает плечами. - Я тоже странный, - говорит он, будто это очевидно. – Думал, ты уже в курсе. - Мой любимый чудак, - с любовью шепчет Чон. Покраснеть еще сильнее вряд ли возможно, но колдун явно пытается, неловко покашливая в ответ. - Ой, не красней, Чимин-а, - хмыкает Гук. Наклоняется и шумно чмокает его в шею, а затем крепко обнимает. - Ты… - закашливается Чимин. – Ты не злишься? – шепчет он в волосы парня. Он чувствует, как тот оставляет легкий поцелуй на его ключице и вздрагивает. - Продолжай объяснять, - требует Чон, поднимаясь поцелуями к его шее. – Что еще там было? - Глаза, что будут менять свои оттенки беспрестанно, - тихо говорит Чимин. - Не так уж мои глаза и непостоянны, Чимин-а, - хмурится Чонгук, наконец прерывая их объятия и сурово глядя на парня. - Вот именно так. – Глаза детектива уже гораздо темнее, чем раньше, но у Чимина хватает такта не упоминать этого. Сегодня он уже разозлил Гука вот таким ответным признанием, так что их обычное подшучивание может немного подождать. - Нет, они стабильны. Они темно-карие, если на улице непогода, и гораздо светлее в обычное время и в помещении, - настаивает Чон и, возможно, он прав. В конец концов, он знает свое собственное тело дольше, но и со стороны себя не видит. - Когда ты только просыпаешься, они бледнее. Как будто кто-то добавил немного светлой краски, пока ты спал, разбавил цвет, чтобы твой взгляд был мягче. А когда ты злишься, они похожи на сталь, и я никогда не могу сказать наверняка, какие они именно. Как будто кто-то переключает цвета, чтобы держать меня в напряжении. Иногда они без всякой причины кажутся зелеными… - Чимин, - перебивает его Чон, затаив дыхание. - Они никогда не кажутся мне одинаковыми, - серьезно говорит Пак. - Хорошо. Что-то еще? - Ничего особенного, - говорит Чимин. – Мой избранник не будет бояться моей магии, - добавляет он невнятно и смущенно. Он никогда не думал, что это случится. Никогда не думал, что встретит такого, как Чонгук. Никогда не думал, что встретит кого-то, кто будет приветствовать эту его сторону с распростертыми объятиями и любящим и нежным сердцем. Никогда не думал, что это можно принять без страха или сопротивления. Тот факт, что Чон все еще здесь, все еще готов выслушать, значит больше, чем Чимин когда-либо мог загадать. После долгих лет осуждающего шепота и оскорблений, это больше, чем он мог мечтать. - Ты думал, что человека, который не испугается твоей магии, не может существовать? – тихо спрашивает Гук и выглядит совершенно изумленным. - Мне было десять, - неловко напоминает Чимин, кусая нижнюю губку. - Милый… - Это неважно, - быстро обрывает его Пак. Ему не нравится задумываться об этом. - Это важно для меня, - яростно спорит Чон, и Чимин не может и дальше смотреть на него, так что нервно проводит рукой по волосам, чтобы как-то отвлечься. – Я ненавижу это все, - рассеянно продолжает парень. – Ненавижу, что люди заставляли тебя чувствовать себя чужаком. - Это действительно уже не важно, - отвечает Чимин. – Я знаю, чего стою, - добавляет, потому что и впрямь знает. Это был медленный и болезненный процесс, но он осознал, как мало значит восприятие других людей. Они не могли понять его. Не могли принять его семью. Люди в городке были просто напуганы, и колдун знает, что потратил слишком много времени, заботясь о тех словах, что говорил за них страх. - Ладно, - кивает Чонгук. – Твоя магия прекрасна. Это… все, - продолжает он с восхищением. Магия никогда не перестанет удивлять и восхищать его. Чимин хихикает. Он не хотел, но ничего не может с собой поделать. Он до сих пор не привык к тому, что кто-то восхищается его способностями. - Спасибо, - благодарит он смущенно. - Что еще? – тут же настаивает Чонгук. Теперь он определенно чувствует в большей степени любопытство, нежели злость. - Он пьет только банановое молоко? – шепчет Пак, закрывая лицо от стыда. Гук заливисто смеется. - А вот это действительно про меня. - Ага, - соглашается Чимин. Конечно, это не совсем так. Чонгук чего только не пьет. Тем не менее, если бы его спросили, то он сказал бы со всей уверенностью, что банановое молоко составляет порядка 75% его рациона. – Не думал, что это возможно, но… вот и ты. Спустя годы после этого, когда я давно разочаровался в романтике, появился ты. Красивый, добрый и отвечающий каждому условию в моем детском заклинании… - Так… Так ты поэтому влюбился в меня? – нерешительно спрашивает Чон. – Из-за какой-то детской фантазии, которая вроде как ожила в реальности? Это хороший вопрос. И у Чимина нет на него однозначного ответа. - Я так не думаю, - решается ответить он. – Я испугался, когда понял, что происходит. Это… не имело большого значения для меня. Ты сразу мне понравился. Ты и сам знаешь, что хорош собой, я заинтересовался моментально. Я знал, что должен бы держаться подальше, учитывая обстоятельства, но… - Но? - Но не мог. И чем больше я узнавал тебя, тем больше понимал, что это ты. Ты был ответом на мое заклинание. Не из-за магии, а потому что ты был тем, на кого я надеялся. На кого я всегда надеялся. Но я был напуган и не хотел в это верить. - Почему? – спрашивает Гук напряженным голосом. - Я решил, что это значит, что моя защита от проклятия утрачена. Я думал, что если влюблюсь в тебя, если узнаю тебя лучше, то потеряю тебя… - шепчет Чимин, ненавидя себя за слезы в глазах и дрожь в голосе. - Чимин… - Чонгук прижимает его к себе, втягивая в поцелуй. Это застает парня врасплох, но вскоре он горячо отвечает, пропуская чужой язык в рот, и протяжно стонет, когда Чон слегка прикусывает его нижнюю губу. - Не потеряешь, - обещает Чонгук и снова прижимается к его губам, едва глотнув воздуха. - Я знаю, - кивает Чимин и снова тянется к нему. Гук останавливает его, опуская ладонь ему на грудь и откидывая голову назад. - Да? - Ты сломал проклятие, - отвечает колдун с улыбкой. Чонгук смущенно улыбается, морща нос. - Что? Как сломал? - Истинной любовью, - застенчиво отвечает Чимин. Конечно, он не может знать наверняка. Он не получал никаких потусторонних сообщений от старой-доброй прапрабабушки Люты, но это лучшая теория, что у него есть. – Мне так кажется, - добавляет он. - Звучит очень уверенно, Чимин-а, - дразнит Гук. - А я никогда и не говорил, что магия – точная наука, - протестует парень. – Что-то подобное было, когда мы изгнали Хенвона: я не понимал, как и почему, но нутром чувствовал, что все позади. Это была самая крепкая уверенность, что я когда-либо испытывал в жизни. И это не может быть совпадением. Чон некоторое время хранит молчание. Он просто смотрит на Чимина тем нежным взглядом, что всегда появляется у него, когда он думает, что его парень этого не видит. - Я знаю, что это все непросто принять… Чонгук кивает и тянется, чтобы провести по его волосам. - Да, - серьезным тоном соглашается он. - Извини, что не сказал тебе раньше, - продолжает Чимин. Он наклоняет голову, чтобы поцеловать запястье Гука, надеясь, что это заставит его улыбнуться. И чувствует, как по груди разливается тепло, когда действительно замечает ответную улыбку. - Ты должен был сказать мне, - строго говорит Чонгук, но по-прежнему улыбается. Чимин сглатывает. Уже несколько месяцев он пытался оправдать себя, но правда в том, что его нечестности оправданий нет. - Знаю, мне жаль, что я утаил это от тебя. Гук кивает. - Не делай так больше, - наказывает он, выпутывая пальцы из волос парня. Улыбка его на пару секунд гаснет. - Не буду, - быстро обещает Чимин. - Никогда, - настаивает Чонгук, пока Чимин продолжает кивать головой. – Я могу свыкнуться со всем магическим дерьмом. Я даже хочу иметь дело со всей твоей волшебной непонятной частью жизни… Но я не смогу, если ты не будешь честен со мной. И я знаю, что ты привык всю свою жизнь хранить секреты, я понимаю. Но я люблю тебя и хочу, чтобы мы были честны друг с другом. Ладно? - Обещаю, - говорит Чимин. Он подносит правый кулак к губам, мягко дует на него и открывает перед Чонгуком, протягивая ему цветок, появившийся в ладони. Парень удивленно распахивает глаза и уже открывает рот, чтобы узнать значение этого жеста. - Это белая хризантема, - объясняет Чимин, не дожидаясь вопроса. – Она символизирует искренность и правду. Клянусь отныне говорить тебе только ее. Чон закатывает глаза и ухмыляется, но цветок принимает, втягивая его тонкий аромат. - Ты такой идиот, - ласково шепчет он, заправляя хризантему ему за ухо. – Вот так, - добавляет парень, удовлетворенный видом. – А теперь иди сюда, - шепчет он и втягивает Чимина в поцелуй.