(Can't) get you out of my head

Легенда гласит: есть неосязаемая красная нить Судьбы. Она связывает две души, которые должны быть вместе, несмотря на время, место или обстоятельства. Ничто и никто не может разорвать эту невидимую нить между двумя людьми, которые созданы друг для друга. Рано или поздно они соединятся и будут вместе © Японская легенда о красной нити судьбы.

Ночью над Сан-Франциско небо всегда было бесконечно-мрачное, без единой звезды. Маркус таращился в разверзшуюся над ним бездну, лежа на крыше, и курил — уже вторую сигарету за последние десять минут. В Бога он не верил, но всё равно молился, чтобы тьма наконец-то пала на его дурную голову и окутала его, забрала с собой. Небо безмолвствует, как безмолвствует и Господь, которого, впрочем, нет. А значит, молиться ему бесполезно, наверное? Маркус больше не мог спать, он думал о красной нити, что тянется между ним и Саей Куроки. Думал с тех пор, как она рассказала ему старую легенду своего народа. Японцы верят, что нить эта связывает людей, нужных друг другу. Красная нить привела Саю к нему, пока он был сиротой, ночевавшим на улицах. Красная нить не позволяла Маркусу уйти из «Кингс Доминион», хотя всё, что происходило в школе ассасинов, противоречило его принципам и его характеру. Сая Куроки нужна Маркусу, а он — хотелось бы верить — нужен ей. Правда в том, что Маркус Лопес Аргуэлло нужен и Марии Салазар, иначе Мария окончательно свихнется, и на улицах города появится ещё одна чокнутая убийца. Это при условии, что она решит вредить другим, а не себе. Блять. Маркус путался в собственной лжи, как в паутине, и алая нить, соединяющая его с Саей, главой синдиката Куроки и смертоносным японским ассассином, в этой паутине — единственная путеводная. Маркус знал, что косячил с самого начала — он врал, хоть и пытался никому не вредить этой ложью. Ложь — его слабость. Он жалел Марию, хотя не испытывал к ней той любви, что была ей нужна. А Сая… Ты идиот, Маркус Лопес. I keep trying to sleep but I'm lying awake. I'm thinkin' about the love I threw away, but it won't let me go and I need you to know that… Его не отпускало, как от наркоты. Никогда прежде он не испытывал ничего подобного — взгляд Саи сжигал дотла, заставляя осыпаться пеплом всё, что казалось таким неебически важным. Ему кишки наружу выворачивало от страха, что Сая никогда, блять, никогда больше на него так не посмотрит. Сая, которая идеально дополняла его. Сая, с которой он чувствовал себя свободным — впервые в своей гребаной жизни, где он был крысой, прячущейся по подвалам, а потом — учеником в школе для малолетних убийц (хотя так и остался «крысой», пусть уже и по местным клановым распрям; впрочем, подождите, «крысы» вообще в кланы не входят, упс). У него начинала гудеть голова, когда он вспоминал прошлую ночь. Алкоголь, грязные улицы, клуб и неоновые вспышки, бьющие по мозгам. Как чертовски он напился. Как наконец-то улыбался, хоть на время выбравшись из болота депрессии, в которое Мария пыталась его затянуть. Сая, целующая его в переулке так, будто следующий день никогда не наступит, будто есть только здесь и сейчас. Маркус понятия не имел, как они очутились в том парке, но помнил, что задыхался, обжигая легкие воздухом, и, черт, так нуждаться в ком-то — это опасно, да только Маркус ждал слишком долго. Нервы рвало в хреновы клочья, и у него дрожали руки, когда он стаскивал с себя и Саи одежду, и, мать твою, кажется, хрипел, что любит. Если на свете существуют те самые сраные половинки, то Сая — его. И они оба отрицали это слишком долго. Он был зол на себя, но не мог злиться на неё. I can't get you out of my head. Их всех учат скрывать свои эмоции, но только у Саи это получалось практически в совершенстве. До прошлой ночи, пока она не впечатала Маркуса в стену, перехватывая в поцелуе губы. Пока не отпустила себя. Он чувствовал себя дважды предателем: две девчонки открылись ему, а он сначала одну предал, а потом и другую, и теперь он сидел, как дебил, между двух стульев, на которых пытался уместиться одной жопой, и задница чертовски ныла от удара. Быть может, ему лучше было шагнуть тогда с крыши. В тот день их первой встречи, когда Сая поцеловала его, и гребаный мир перевернулся. Maybe it was the way you kissed I don't know just what it is But I know I want this to last. Маркус не хотел, чтобы Сая исчезала из его жизни, но делал всё, чтобы потерять тех, кого любит. Или потерять себя. Теперь Мария свихнется, поедет чердаком, если уже не поехала. Оставшись с Марией, Маркус Лопес Аргуэлло свихнулся бы сам. Он отбросил в сторону погасший окурок и упал на спину, нырнул в тёмное небо, однако ответы к нему не пришли. Маркус понимал, что должен искать их, но Сая не хотела говорить с ним, а Мария душила своими чувствами, не оставляла ни воздуха, ни пространства, ни свободы. Она не дополняла его, не пыталась исправить всё дерьмо, что падало на них и падало, а пыталась заполнить его собой. Вытеснить его «я». Привязать к себе, ибо сама всегда была собачкой на поводке и не знала слова «свобода». Сая оковы разбивала. Наступала на них каблуком. I can't get you out of my head. С той ночи прошли сутки, и скоро им предстояло отправиться искать тело Чико, похищенное Честером. Иначе им всем звездец; Эль Дьябло, жестокий наркобарон, не забудет убийства сына. Эль Дьябло костьми ляжет, но выяснит, что случилось. Ничего особенного. Просто Мария перерезала Чико глотку. Он заслужил. Он, мать вашу, издевался над ней. Но кто знает, не попытается ли кто-нибудь свалить вину за его смерть на Маркуса? Например, сама Мария, которой так больно сейчас, и в этом виноват он. Маркус понимал, что должен был умолять Марию простить его, но он наврал ей, что должен был остаться в магазине на ночь, что-то там наплел, и она не поверила (ещё бы, его же выперли с работы за опоздание на два часа!), а Маркус… Нет, не бросился ей вдогонку. Испытал облегчение. Просто выдохнул: наконец-то. Больше не нужно лгать. И это было так… эгоистично? Нет, просто хуево. Вот такой херовый он человек.  — Может, мне прикончить тебя? Острое лезвие прижали к горлу Маркуса, разрезая кожу — не до шрамов, но до тонкой полоски крови. Сая всегда была осторожна с оружием, если не собиралась кого-то прикончить, конечно. Сая наверняка хотела Маркуса убить. Её нельзя было за это винить. Блять. Маркус отлично справлялся с этим и сам. Он убивал себя и других враньем во спасение, и если Сая прямо сейчас перережет ему горло, быть может, оно всем поможет и всех спасёт. Быть может, они справятся без него. Маркус открыл глаза и ухмыльнулся, увидев спокойное лицо Саи.  — Давай. Я, нахрен, сам себя уже прикончил, осталось только пустить кровь. Сая хмыкнула. Убрала кинжал.  — Всем стало бы легче. Ты хотел, чтобы Сая Куроки приоткрыла тебе завесу своей таинственности? Раскрыла чувства, которых не показывала? С разбега да прямо в стену, Маркус Лопес Аргуэлло, смотри, коли не жаль. Ты сделал Сае больно, ты разрушил жизнь Марии, ты, блять, разрушаешь всех, кто тебе дорог. Ты — чертов идиот, и этого не отнять.  — Я знаю. Сая смотрела на него, как и прежде, нечитаемо. Сая, рискующая жизнью ради друзей. Сая, потерявшая свой синдикат. Сая, раскрывшая ему свою душу. А он туда плюнул, хотя сам просил открыть ему хоть что-то.  — И что ты собираешься с этим делать? Так, будто ей не всё равно. Да ладно? Делать… с чем? С кем? С Марией? С тем, что он облажался по полной?  — Ты хоть раз в жизни способен сказать правду, Лопес Аргуэлло? — Сае, возможно, хотелось пустить ему кровь, однако она просто села на крышу, вытянув ноги. — Правда не превратит тебя в лягушку. Будто давала ему шанс оправдаться, снова что-то наврать, и пусть она не поверила бы, но хотя бы, возможно, поняла бы, почему он всё это делает. Маркус тоже выпрямился, провел рукой по горлу — на пальцах остались следы липкой, пахнущей металлом крови. Мария рыдала в своей комнате. Мария ходила по коридорам «Кингс Доминиона» бледной тенью, и, возможно, жаждала мести. Может быть, ждала подходящего момента, хотя это было не в её стиле. Может быть, планировала выдать его Эль Дьябло, как якобы убийцу Чико — все знали, что Чико с Маркусом в контрах. Мария плюнула Маркусу в лицо, когда он попытался поговорить — на том его сделка с совестью и закончилась, не начинаясь. Маркус понимал, что разрушил её, до основания разрушил, и Мария осталась лицом к лицу со своим биполярным расстройством и с таблетками, смытыми в унитаз. Маркус делал собственный выбор — он сам или Мария Салазар, так отчаянно в нём нуждавшаяся. Маркус опять эгоистично выбрал себя, потому что Сая дарила ему свободу. Сая спасала его. Исправляла всё, что его жизни было кривым и разбитым. Он чувствовал, как натягивается и дрожит алая нить, связывающая их судьбы. Кто сказал, что любить — это круто? Любить, это, блять, больно. И хочется повернуть время вспять. Да только невысказанные слова тогда будут разрывать изнутри. I don't know just what it is But I know I want you back. Что он может объяснить Сайе? Что боялся бросить Марию, потому что её рассудок висел на волоске? Что любит её, но не так, как Марии бы того хотелось? Он решил не объяснять ничего.  — Я люблю тебя, — хрипло произнес Маркус. — Ты — моя чертова алая нить. Как тебе такая правда? «Ты же так её хотела» И закрыл глаза. Когда ему прилетело в лицо, он почти не удивился. От сильного удара под сомкнутыми веками вспыхнули звезды. Маркус обвалился на спину, больно ударившись о поверхность крыши, но ему хотелось смеяться. Кровь из разбитой губы попала на язык. Сайя расшибла ему физиономию, но, кажется, он заслужил. Он чувствовал, как пульсирует болью прикушенная щека. Но, каким-то магическим образом, всё встало на свои места. «Сая, Сая, Сая», — её имя билось у Маркуса в голове, в той самой, откуда он так и не смог вышвырнуть Куроки. Он расхохотался от абсурдной правильности ситуации: кровь, боль и холодная поверхность крыши возвращали его к жизни. К той жизни, которой он едва не пожертвовал ради Марии. А потом Сая перекинула ногу через его бедра, пригвождая к крыше своим телом, и поцеловала, исцеляя, спасая и придавая грёбаный смысл каждой мысли и каждому действию, и всей этой чертовой беготне по кругу, которую он затеял. Её тёмно-бордовая помада смешивалась с кровью, сочившейся из нижней губы. Маркус ни на что бы не променял этот ядовито-сладостный микс. И пусть весь мир идёт в жопу.