Сердце гордой полячки

       — А за что ты на неё так гневаешься? Ты ведь даже не видела её ни разу. — Гришка признался, что любит её, а не меня.       Марина приподнялась с кровати и посмотрела на воеводу. В голове сразу же всплыл ворох воспоминаний. Ей было за что ненавидеть царевну Ксению Годунову. Она помнит этот день, будто это случилось вчера.       Гришка снова напился. Конечно, он не был всё время пьян, в отличие от своего «преемника», Лжедмитрия II, но всё же иногда в свободное время лжецарь не отказывал себе в кубке вина. Впрочем, Марине было абсолютно всё равно на это. Пусть делает, что хочет. Тем более, после того, как он хорошо выпьет, он сразу же начинал приставать к полячке, а один раз даже пытался на польском сказать «Я тебя люблю». Но язык у него заплетался, и Отрепьев еле выговаривал слова на русском языке, что уж тут о польском говорить…       Марина строила недовольные гримасы, ворчала, что он царь, и ему не подобает так себя вести. Но в глубине души Мнишек это нравилось, что естественно. Ведь её дорогой супруг в трезвом состоянии редко обращал внимания на жену. Бывало, даже недовольно высказывал ей: — Вот же навязали полячку на мою голову…       Марина делала вид, что ничего не слышала и продолжала заниматься своим делом. Но, разумеется, ей было обидно слышать от мужа подобное. Всё-таки благодаря ей Отрепьев сейчас сидит в Кремле и кричит на своих бояр.       И вот в один прекрасный день Отрепьев снова зашёл в царскую спальню, напившись. — Димитрий, ты опять? — строго спросила Мнишек. — Дождёшься, что бояре тебя отсюда выгонят. И меня заодно. — Ещё одна нашлась… — проворчал лжецарь. — Сначала мать всё учила, потом Иов, теперь ты… Надоели вы мне все! — Да больно ты мне нужен. Пей своё вино сколько хочешь! — обиженно сказала Марина, отвернувшись к зеркалу. — И буду! Я царь, имею право! — заявил Лжедмитрий.       Самозванец рухнул на кровать. Было видно, что сегодня царь не в духе. Обидел кто? С боярами что не поладил? Да шут его знает… — А вот знаешь, Марина… — вдруг подал голос Отрепьев, — я же никому в этом дворце не доверяю…       Мнишек проигнорировала сие признание. — Никому, кроме тебя, — закончил фразу самозванец. — Я польщена, — с сарказмом ответила полячка, расчёсывая волосы. — Нет, я ж серьёзно! Вот хочешь свой самый страшный секрет расскажу? — По-моему, я и так уже его знаю, — усмехнулась Мнишек. — Или то, что ты самозванец — не самый страшный твой секрет? — Молчи, женщина! — приказал лжецарь — А ты мне рот не затыкай! — парировала Марина. — Не забывай благодаря кому ты царские вины распиваешь.       Отрепьев встал с кровати и подошёл к жене. — Нееет, ты не всё про меня знаешь, — шёпотом сказал Лжедмитрий, уткнувшись в волосы полячки. — И чего же я ещё не знаю? — без всякого интереса спросила Мнишек. — Вот знаешь, кого я люблю больше всех в этом дворце? — Ну и кого же? — приподняла уголки гую Марина, заранее зная ответ. — Царевну. Дочь Бориски Годунова. Никого нет её прекрасней, — признался самозванец.       После этих слов Марине уже было сложно оставаться с каменным выражением лица. Это не тот ответ, который она ожидала услышать. Какова его реакция? После сего Мнишек должна была закатить истерику, крушить всё и вся, устроить настоящий погром. Что же сделала полячка? Ничего. Она встала со стула и спокойно ответила: — Понятно. Это всё? Тогда я спать, я устала сегодня, — сказала Марина и легла в постель. Лжедмитрий последовал её примеру.       Когда Марина проснулась рано утром, она обнаружила, что муж до сих пор спит. Неудивительно. А ведь царь должен рано вставать, там, небось, уже бояре лютуют.       Он-то проспался, забыл уже про вчерашнее признание. А Мнишек нет. Она не забыла. Его слова всё ещё стучали в висках у полячки. Стучали в висках и отдавались в сердце.       Но Марина ничем не подала виду, что обиделась. Она по-прежнему была приветлива, гордой походкой ходила по царским палатам и не напоминала самозванцу об это разговоре. В конце концов время лечит…       Однако вскоре это стало невыносимо, так как иногда Отрепьев в нетрезвом состоянии намекал о своей любви к царевне. Марина держалась. Но ведь и она не железная. Однажды, когда царь был, к сожалению, в трезвом состоянии, Мнишек уже собиралась уснуть, но тут почувствовала руки на своём плече. — Марин… — Чего тебе надо? — недовольно спросила Марина. — Ты ж сама знаешь чего… — улыбнулся Отрепьев, стягивая одеяло с Мнишек. — Не сегодня, — холодно ответила Марина, натягивая одеяло обратно. — Марин, ты ж знаешь, я царь, мне нужен наследник… — не отставал Отрепьев. «Пусть Ксения тебе наследников рожает!» — чуть было не сказала Мнишек, но сдержалась и промолчала. Ещё подумает, что он ей не безразличен. — Дмитрий, я устала! — сказала Марина, повернувшись к мужу спиной.       Царь удивился, однако ничего не сказал. И тут Мнишек прорвало. Из глаз невольно потекли ручейки слёз. Все думают, что она любит лишь влась и трон. Да, это так. Она и сама так раньше думала. Но нет. Спустя какое-то время Марина поняла, что её сердце не равнодушно к этому самозванцу. А он ничего не замечает… Думает, что Марина любит трон, на котором он сидит. Любит шапку Мономаха, коей он короновал её. Идиот. Ну и пусть. С этим можно было смириться, подавить в себе чувства. Но после такого заявления Мнишек поняла, что не может себя сдерживать. Она не знает Ксению, но уже ненавидит её. Безусловно, здравый смысл полячки твердил ей что вряд ли Ксения любит Отрепьева, ведь самозванец приказал убить её мать и брата, а саму сослал в монастырь. Слёзы текли, оставляя неприятные следы на щеках. Мнишек не могла это контролировать. Вскоре подушка стала мокрой.       Утром Марина проснулась, как всегда, бодрой и улыбчивой. Нет, он никогда не узнает об этом. Ведь она гордая полячка…