Мятная карамель

       В дверь квартиры на углу улицы Дю Бак, где когда-то размещались казармы мушкетёров, а сейчас проживала Маринетт Дюпен-Чэн, постучали. Этот звук повторился три раза и отбил какую-то свою мелодию, наполнив захламленную квартирку и неприятно резанул слух ее хозяйки. Лицо девушки тут же скривилось, а тонкие, побледневшее за последнее время губы сжались настолько, что стали походить на две белесые полоски. Маринетт захотелось разразиться бранью и швырнуть в злощастную дверь банкой с недопитым дешёвым пивом, купленным в магазине на углу. Но она этого не сделала. Стоило только руке подняться и слегка отойти в сторону для броска, как стук повторился, но был уже более настойчивым и сопровождался знакомым голосом. Ей тут же захотелось взвыть от несправедливости этого проклятого мира, а получился лишь болезненный полустон-полувздох.       Отставив банку в сторону, девушка упёрлась ладонями в гладкий пол, по обе стороны от подушки, на которой сидела, и оттолкнулась. Подняться было трудно, а устоять ещё труднее, поскольку тонкие ноги тряслись и готовы были в любой момент подвести свою хозяйку. Нет, Маринетт ещё не была настолько пьяна, поскольку успела с утра выпить всего одну банку, и объясняла нестабильность своих ног тем, что просидела в одной позе больше часа. И девушка просидела бы так ещё, если бы из-за двери не послышалось недовольное восклицание гостя и его уверенное — "Я знаю, что ты дома!"        Закатив глаза, что раньше Маринетт не позволила бы себе даже в одиночестве, девушка двинулась в сторону двери, проходя по заваленной всяким хламом прихожей. Она чудом не запнулась о собственные сапоги, сваленные у большого зеркала, в которое Дюпен-Чэн даже не стала заглядывать. Себе дороже.       Ключ упорно не желал поворачиваться и заедал, словно огораживал хозяйку от посетителей, но Маринетт все же применила силу и с усердием надавила на ключ, наконец отперев ненавистную дверь. Сколько раз она уже порывалась поменять чертов замок, да раньше все как-то времени не было вызвать мастера, а сейчас просто лень. — Я уже хотел дверь ломать! — недовольно пробурчал вместо приветствия Адриан, тут же втиснувшийся в квартиру. — Ага, — только и бросила Маринетт в ответ, захлопывая дверь. Кажется, замок щёлкнул. Ну и черт с ним!       Она ещё пару секунд сверлила взглядом замок, а после наконец повернулась к своему гостю, уже стянувшему с себя пальто. Парень теперь оглядывался в нерешительности и не знал, куда бы пристроить свою вещь в этом царстве хаоса.       Агрест должен был признаться, что с последнего его визита квартира Маринетт немного изменилась, если такое можно было сказать. Да, ее дом никогда и не отличался педантичной чистотой, но раньше от самых дверей не тянулись беспорядочные ряды небрежно брошенной обуви и одежды, книги не лежали неаккуратными стопками прямо на полу, служа чем-то вроде столиков для бесконечного количества чашек из-под кофе, которое или налетом осело на дне, или превратилось в мерзкую жижицу. Блондин еще раз окинул помещение взглядом и наткнулся на напоминающие листву фантики от извечной мятной карамели, которой всегда пахла Маринетт. Кажется, в ее сумке или карманах куртки всегда хранился запас ее любимого лакомства. — У меня не прибрано, — пробубнила Дюпен-Чэн, и Агрест наконец посмотрел на нее, оттянувшую правый рукав любимого свитера вниз. Лицо его тут же опалило жаром, но он приказал себе запереть смущение где-то глубоко в горле, сковавшемся судорогой. Стоявшая перед ним девушка выглядела одновременно немного неряшливо, мило и по-домашнему, что было довольно странным сочетанием. Сексуальность ее образа он решил благополучно пропустить, поскольку подобные мысли могли ввести его в окончательную стадию красного помидора. Удивительно, что сама Маринетт не испытывала и капли смущения, хотя стояла перед Адрианом лишь в нелепом оранжевом свитере, растянутом настолько, что он прикрывал и бедра, но сползал на плече, открывая вид на ключицу и лямку бюстгальтера. Ноги девушки, казавшиеся сейчас удивительно длинными для ее небольшого роста, не были ничем скрыты, лишь стопы были заключены в ляпестые красные носки в черный горох. Удивительное сочетание! — Да и сама я не настроена на прием гостей, — она сказала это тихо и прислонилась спиной к стене, небрежно заправляя прядку вьющихся черных волос за ухо. Со времён коллежа она так и не стала их отращивать, но и не убирала их теперь в хвостики, позволяя крупными волнами небрежно спадать на покатые плечи. Адриан откашлялся и попытался мило улыбнуться, как это было когда-то давно. — Мне ничего особенного и не нужно, — Адриан теперь улыбался совершенно искренне, по привычке зарываясь пальцами а льняные волосы. — А что насчёт дома... Знаешь, а мне даже нравится такая обстановка.        И он совершенно не лукавил. Удивительно, но ему действительно пришлась по душе обстановка в маленькой прихожей. Небольшой бардак не был чем-то отталкивающим, а скорее напоминал обстановку в доме Безумного Шляпника. Мда, Маринетт, конечно, нельзя было назвать безумной в том ключе, как писалось о знаменитом персонаже Льюиса Кэррола, но странной вполне. После окончания коллежа, когда девушка перестала видеть в Адриане предмет своего обожания, она переменилась. Перестала бормотать при нем и запинаться, а больше посвящала времени учебе и работе над набросками. Она часто посещала странные выставки с современной живописью, которую Агрест не мог назвать полноценным искусством. Теперь несколько полотен висели в ее квартире, переливаясь яркими пятнами красок, в которых сам парень не видел ничего кроме простого марания холстов. И чего особенного в этой мазне? Но изменившаяся и словно повзрослевшая Маринетт видела в них свое очарование и подолгу могла вглядываться в яркие краски. — Тогда проходи, — вывела Маринетт Адриана из мыслей и оттолкнулась от стены, направляясь в глубь квартиры. Парень же что-то невнятно пробормотал на такое пренебрежение со стороны своей подруги, но после просто пожал плечами и подхватил свой бумажный пакет с полу. Там что-то звякнуло, но никто из них не обратил на это внимание, продолжая путь по длинному коридору.       Наконец войдя в гостиную, Маринетт поднялась на носочки и обошла груду набросков, вновь падая на красную подушку у окна. Неаккуратным движением она задела ногой недопитую банку, и та опрокинулась, оставляя лужу пива на полу. От этого Дюпен-Чэн недовольно зарычала, но вскоре успокоилась и решила оставить все так, как есть. Это вообще не жизненная проблема!       Адриан опустился на соседнюю подушку и вновь принялся осматривать апартаменты Маринетт. Признаться, после того, как Дюпен-Чэн сюда переехала и закончила перевозить вещи, Адриан не навещал ее, поэтому все здесь сейчас ему казалось довольно занятным. Стены комнаты, имеющей округлую форму, были белыми, пусть и немного обшарпанными из-за длительно отсутствия здесь жильцов, пол и потолок также нуждались во внимании, но за последний, видимо, Маринетт уже взялась. Вдоль одной из стен стояла устойчивая конструкция в пятнах краски, которая стояла рядом в небольших ведерках, кисти, напоминающие теперь лохматые головы, лежали в углу, затихнув, а наверху было незаконченное изображение неба. Кажется, она говорила ему и Алье что-то по этому поводу, но они как-то не вдавались в подробности, погрузившись в свои жизни и проблемы. — Все никак не могу закончить, — Маринетт закинула голову назад и проследила за его взглядом. — Раньше работа мешала, а теперь отсутствие желания рисовать. — Может, я смогу помочь.       Маринетт посмотрела на парня, что лучисто улыбнулся и выудил из своего пакета бутылку дорого красного вина, которую явно взял из коллекции отца, и большой контейнер с клубникой. Не будь Адриан для нее просто другом и не находись она в таком странном положении, как сейчас, то непременно бы восприняла появление Адриана весьма пикантным. — Бокалы должны быть где-то там, — сначала Маринетт указала ему вправо, где грудой стояли коробки, все те же стопки бумаги, книг по дизайну и горы чашек, количество которых в доме девушки было энным, но потом заметила испуганный взгляд блондина. Ну да, отправляй парня рыться в своих вещах, где сама можешь сломать себе ногу! Вновь тяжело вздохнув, словно ей предстояло разгружать вагоны, девушка направилась в указанном ранее направлении. На поиски злосчастных бокалов ушло добрых минут десять, за которые Адриан уже успел теперь уже испорченной вилкой вскрыть бутылку. На лице его, когда ему подавали бокалы, было написано раскаяние, но сейчас хозяйке дома было плевать на какую-то там вилку. — Знаешь, Маринетт, — начал Адриан, делая небольшой глоток приятного вина, — я ведь вообще-то поговорить к тебе пришел. — Маринетт кивнула и выдала что-то вроде "угу", и даже моргнула в знак понимания, делая сразу два больших глотка. Вино тут же приятной терпкостью осело на языке, заставляя блаженно прикрыть глаза. — Я просто хотел узнать, что у вас произошло с отцом.       Маринетт причмокнула губами и опустила руку с бокалом себе на колено, наблюдая за алой жидкостью. И ведь знала же, что не стоило идти открывать особенно ему. Казалось, что Агресты в последнее время решили ее доконать, правда пути действий у них разные. Потерев переносицу и поймав себя на мысли о том, что так часто делал Габриэль, когда особенно сильно уставал, она тут же одернула руку. Черт! — А что могло произойти у меня с месье Агрестом? — Маринетт сделала ещё один глоток и пожала плечами, переведя взгляд на окно. Прекрасный вид, благодаря которому она и решила купить квартиру в таком состоянии. — Ты уволилась. — отрезал парень, так же делая глоток. — С кем не бывает. Месье Агресту не пришлись по вкусу мои эскизы, то, как я выполняю работу и сама я. Разве подобное не случается с другими каждый день? К тому же, ты лучше меня знаешь характер своего отца.       Маринетт снова обернулась, изогнув губы в улыбке, но стоило ей увидеть хмурое лицо Агреста, как улыбка тут же слетела с ее лица. Даже когда хмурится, совершенно не походит на своего отца. — Вы оба что-то недоговариваете. — упрямо продолжал Адриан, теперь уже показывая Маринетт фамильное баранье упрямство. — Отец в последнее время хмурый ходит... Вернее не такой хмурый, как обычно. Практически не выходит из кабинета и срывается на прислуге... — Сейчас ты описываешь его привычное состояние... — Маринетт осеклась, поджимая губы. — Извини.       Хотя, наверное, Маринетт не стоило извиняться. Все же они оба отлично знали характер месье Агреста, и в последнее время Маринетт могла бы посоревноваться в знаниях с его сыном. Последние три года после окончания университета Дюпен-Чэн проработала в компании "Габриэль", являясь правой рукой самого Агреста. Да, признаться, попасть под крыло самого известного модельера Парижа было невероятно сложно, учитывая то, что у нее не было ни связей, ни влиятельных покровителей, а лишь папка с рекомендациями, скетчбук с эскизами и невероятная, баранья упорность. Она была готова идти по головам своих соперников, чтобы добиться осуществления своей мечты, что несомненно заметил Габриэль, решивший дать шанс уже знакомой ему мадемуазель. С самого начала она занималась "грязной" работой, вроде того, чтобы доставить что-то в нужное место или забрать, подготовить рабочее место Агресту, если это было необходимо, напомнить кому-то о встрече и заполнить огромную кучу бумаг. Но постепенно круг ее обязанностей менялся, а, когда Натали пришлось взять больничный, Маринетт стала полноправной ассистенткой модельера, не потеряв эту должность даже после возвращения Санкёр.       Да, Маринетт знала о дурном характере своего начальника не понаслышке благодаря общению с его сыном, но все равно стремилась попасть именно к нему в компанию. Он был ее кумиром с юных лет, поэтому никакой страх перед слишком строгим, требовательным и немного деспотичным мужчиной ее не остановил. Хотя, сейчас Маринетт предпочла бы бояться его, а не всё то, что происходило с ней сейчас.       Когда все это началось? Когда уважение к Габриэлю Агресту переросло в нечто большее? Может в то время, когда им приходилось проводить целые ночи в офисе и работать над эскизами. Может, когда они в очередной поездке выжатые возвращались в свой номер, снятый на двоих для удобства, ведь номера класса люкс были намного больше ее квартиры. Маринетт вообще не могла даже вспомнить дня, когда она расставалась бы с модельером на время, превышающее стандартные шесть часов для сна. Да она даже Рождество с родителями не могла нормально отпраздновать, срываясь к нему по малейшей просьбе, что уж говорить тогда о ее собственном дне рождения и прочей чепухе. В общем, теперь она не могла отрицать того факта, что этот человек слишком прочно укоренился в ее жизни и ее сердце, что даже эта неделя после ее увольнения была ужасной. В первые дни она ловила себя на том, что уже стоит у дверей в привычной офисной одежде и уже собирается открыть дверь, чтобы пойти в компанию. Но она вовремя останавливала себя и заставляла отключать на ночь телефон, изменяя привычке. Иногда ей хотелось лезть на стену от собственного бессилия и слабости, но вместо этого она поглощала кофе, портила бумагу каракулями и поедала обожаемую ею мятную карамель. Фантики от ее любимейшего лакомства теперь валялись повсюду, даже в конфетнице, где кроме них не осталось ничего. Удивительно, но Дюпен-Чэн даже почти доела свой запас домашней продукции, думая о том, что ее зубы скоро выпадут от такого обилия сладкого. А все из-за какого-то глупого недопоцелуя!       О, у Маринетт до сих пор горели губы от одних только воспоминаний о том, как в один из вечеров потеряла голову. Тогда все шло, как обычно: кипы бумаг, сырые эскизы, требующие доработки, и вечный недопитый кофе, остывающий в чашках. Габриэль, как и всегда, стоял, склонившись над столом, слегка касаясь кончиками ухоженных пальцев выразительных губ. Он всегда делал так в минуты сильной задумчивости, ещё и покручивал карандаш в свободной ладони, продолжая смотреть на листы. Легче было выкинуть их и начать сначала, но Агрест с невероятным упорством продолжал работать до последнего, то есть, пока бумага не сотрется окончательно. И только тогда, когда образ станет окончательно правильным, он перенес его на чистый лист. Иногда девушку подобное упорство раздражало, а иногда восхищало, но в этот раз она испытывала странное умиротворение, сидя справа от него в удобном кресле начальника. Подобную вольность она позволяла себе нечасто, но сейчас ноги ее устали из-за неудобных лодочек, лежавших теперь на полу без дела. — Может, стоит убрать эти огромные рукава и добавить пышности юбке? — Маринетт лениво подперла щеку и указала тоненьким пальчиком на нарисованную модель. — Поясни, — низким голосом попросил мужчина, отодвигаясь в сторону, когда Маринетт вскочила на ноги и склонилась над рисунком. Пальцы ее ловко выхватили карандаш из его рук и принялись ловко исправлять им новый образ. Грифель легко скользил по бумаге, рисуя на очищенном ластиком листе, то добавляя новые штрихи, то просто немного дорабатывая. Габриэль же, все ещё стоявший к ней настолько близко, что края их одежды соприкасались, внимательно наблюдал за ее работой, наконец поняв ее задумку.       О, Маринетт надолго запомнила то неожиданное чувство, когда ей было невероятно уютно в его обществе в те мгновения. Когда они стояли непозволительно близко друг к другу, когда аромат их парфюма смешивался в одну неповторимую гамму запахов. Случайное прикосновение рук, когда он попытался вернуть себе карандаш. Встреча практически одинаково-синих глаз, пестрящих отблеском сапфира. И лёгкое, почти невесомое соприкосновение губ — одинаково теплых и горьких на вкус от недавно выпитого кофе. Лёгкий шлейф мятной сладости от Маринетт, которая постоянно поедает свои ужасные конфеты. От их количества она сама скоро станет сахарной. Поцелуй, а потом горькое осознание и серьезный разговор на следующий день с последующей просьбой забыть о глупом и нелепом инциденте. Глупое и нелепое, кажется, задело ее больше всего, пусть она и не питала глупых иллюзий. Она не ждала, что ей сразу же предложат стать новой мадам Агрест, предложат жить вместе или же позовут на свидание... Просто, она не думала, что все окажется самой простой глупостью. — Знаешь, что между вами общего?       Маринетт вздрогнула и посмотрела на Адриана, уже жующего домашнюю карамель из красивой пиалки, подаренной Манон на какой-то праздник. Девушка заинтересованно склонила голову, отмечая, что ее бокал снова был наполнен вином. — Вы оба слишком упрямые! — недовольно сказал парень и опустил голову. — И гордые! — добавил уже тише, но с большим чувством, пряча лицо за взлохмаченными волосами. — Бегаете друг от друга, как дети малые.       Маринетт чудом только не подавилась, резко наклоняясь вперёд. Этот глоток вина получился слишком болезненным, от чего девушка прижала ладонь к груди и недовольно посмотрела на гостя. — Адриан, прекрати вести себя так, будто знаешь больше, чем мы. Да и в конце концов, никто ни от кого не бегает. Мы взрослые люди и... У нас нет причин для бегства. — последние ее слова содержали толику нервозности, из-за которой девушка дернулась и машинально опустила руку на бедро, где в кармане должна была быть привычная пачка сигарет, но ни кармана, ни сигарет не оказалось. Кажется, не позже, чем две недели назад она пообещала себе бросить и запустила пачку из своего окна куда-то на улицу, а теперь мучается. — Я заметил, — недовольно пробормотал парень и поднялся на ноги, положив куда-то на пол свой бокал. — Нет, я понимаю, что отец бывает резок, да и ты теперь можешь дать отпор, но если вы поссорились, то всегда можно помириться. Я уверен, что отец примет на работу такого ценного сотрудника.       Маринетт усмехнулась и прикрыла глаза. Если бы Адриан знал обо всем, он бы продолжал творить то же самое? Пытался бы помирить ее с отцом или же возненавидел? Кто знает, насколько сильна в нем любовь к умершей матери, портреты которой всегда резали Маринетт глаза в доме Габриэля. — Ну и сидите по свои углам!        Адриан развернулся и решительным шагом направляясь в прихожую. Маринетт повернула голову ему вслед и вздрогнула, когда услышала, как хлопнула дверь. Громко и слишком сильно, но зато замок сам захлопнулся. Не придется идти самой.        Маринетт допила содержимое своего бокала и потянулась к бутылке, легко обхватывая пальцами влажное горлышко. Кончики пальцев тут же стали липкими от вина, но девушка не обратила на это внимания поднося вино к губам. Такими темпами она скоро пропитается алкоголем. Она сделала глубокий глоток и откинула голову назад, блаженно закрывая глаза. От выпитого тело стало расслабленным, а мысли в голове — лёгкими.       Снова раздался стук, от которого девушка дернулась и поперхнувшись вином, которое показалось в тот момент таким мерзким и приторным, что захотелось вернуть его. Маринетт схватилась рукой за горло и закашляла, проклиная Агреста. Больше к ней не мог никто прийти. Раздосадовано вздохнув, она опустила злосчастную бутыль на пол и, вытерла тыльной стороной ладони рот, и направилась к двери, минуя собственные возведения из книг. — Агрест, если ты пришел читать мне нотации, то можешь... — Маринетт осеклась, чувствуя, как от силы давления на ручку немеют ослабевшие пальцы. Где-то глубоко внутри нее все резко поднялось к горлу, а после стремительно рухнуло вниз. — Хорошо, что я без нотаций. — Габриэль, а это был именно он, несмело приподнял уголки губ и окинул девушку взглядом, отмечая излишне домашний и родной образ, пропитанный ароматом пресловутой мятной карамели, с помощью которой она старалась избавиться от пагубной привычки курить, и неожиданно алкоголя. — Я могу войти?       Маринетт нервно дернулась, словно желала отступить назад, но сжимающие дверную ручку пальцы не позволили ей отойти. Она хотела уже отказать и просто закрыть дверь прямо перед лицом знаменитого модельера, но стоило ей только открыть рот, как горло сдавило. Губы ее недовольно поджались, но Маринетт все же решила наконец отойти в сторону. Похоже, сегодня день посещений Агрестов ее маленькой и неубранной квартирки. Но, удивительно, когда Габриэль переступил порог ее дома, она не испытала стыда за неопрятную обстановку. — Похоже, сегодня вас навещал мой сын? — Габриэль пробежался взглядом по комнате, исследовал малейшую деталь, словно специально не желал смотреть на Маринетт, нервно переступившую с пятки на носок. — Это же не преступление? — Нет, конечно, нет. — Габриэль покачал головой и наконец посмотрел на свою бывшую ассистентку. Она легко развернулась и направилась в глубь квартиры, поманив мужчину к себе жестом руки. Да, такое поведение было невежливым в отношении гостя, который, к тому же, был старше нее и годился ей в отцы. Внешний вид Маринетт был скорее даже недопустимым. Но сейчас ей было все равно. Хотя здесь Маринетт немного, но лукавила. — По какому поводу вы пришли, месье Агрест? Насколько я помню, я больше на вас не работаю, все формальности улажены. Неужели я могла о чем-то забыть?       Маринетт остановилась у окна и посмотрела на гостя через плечо, замечая, как тот оправил теплый шарф красного цвета, слегка ослабляя его. Пресловутая вещь! И надо же было Габриэлю выбрать сегодня именно ее Рождественский подарок. Похоже, у нее вошло в привычку дарить Агрестам шарфы, правда расцветка у них разная, да и более поздняя работа из красной пряжи вышла намного лучше. Мужчина же проигнорировал ее вопрос, на что девушка легко наклонилась и подняла бутылку с вином и свой бокал. — Так зачем? — она наполнила его и протянула мужчине, который с удовольствием принял его и тут же пригубил прекрасный напиток. — Я хотел предложить вам вернуться.       Девушка же отпила прямо из бутылки и, прижав ту к груди, задумчиво посмотрела на мужчину. Модельер стоял расслабленно, удивительно расслабленно для человека его характера. Насколько знала и помнила Маринетт, он никогда не представал перед другими людьми так свободно, предпочитая держать спину прямо, а голову высоко. Но не сейчас. Пальцы его, те пальцы, которыми девушка так восхищалась во время их совместной работы, крепко стискивая ножку хрустального бокала с алой жидкостью, бросающей тень на внешнюю часть ладони. — Нет, — она покачала головой и плотно сжала губы. — Я не хочу возвращаться. — Даже если я повышу ваш оклад или предложу вам вакансию главного модельера? — он говорил без капли удивления, прожигая ее голубыми глазами, от взгляда которых бегали мурашки. Ей хотелось прямо сейчас отвернуться, а лучше просто выставить Габриэля Агреста за дверь. Чего только стоило бы его удивленное выражение лица. — Все равно нет, — она покачала головой для пущей убедительности и наконец опустила бутылку на пол. Пить ей больше не хотелось, а этот сладковато-приторный вкус, засевший глубоко в горле, начал уже неимоверно сильно раздражать. Не стоило ей пить столько, к тому же в разговоре с Агрестом стоит сохранять разум трезвым. — Даже на таких условиях? — Даже на таких. — Маринетт почти гордилась собой в этот момент, и все было бы хорошо, если бы не это чертово "почти". — И если на этом все, месье Агрест, то я прошу вас покинуть мою квартиру.       Она не узнавала себя в этот момент, впервые решившись указать своей мечте на дверь. Можно сказать, что она прямо сейчас деликатными словами послала своего бывшего начальника, который все отлично понял, если судить по его реакции. Пальцы его чуть сжались на бокале, который он осушил одним махом и поставил на коробку, где размашистым почерком Маринетт было выведено "Работа". Ей захотелось тут же скривиться и убрать эту коробку с блокнотами, слегка погрызенными карандашами и ручками, парой книг и одной-единственной фотографией в обклеенной пуговицами рамке куда подальше, но вместо этого Дюпен-Чэн только прошла вперед. Этим она словно намекала гостю еще раз, что его приход нежелателен. — Маринетт, прекрати этот цирк! — неожиданно резко вспылил мужчина, обратившись к девушке непозволительно фамильярно. Хотя к черту эту фамильярность, особенно, если учесть тот факт, что они едва ли не переспали на его столе в его же кабинете. Маринетт от его резкого голоса остановилась и вздрогнула всем телом. Заметив это, Габриэль тут же успокоился и выдохнул, потирая уставшую от постоянного ношения очков переносицу. — Прости. Я понимаю, что мне не следовало кричать. Просто, все это глупо, Маринетт, и ты понимаешь это не хуже меня. Все было ошибкой, которую нам стоит забыть. — Чего вы боитесь, месье? — Маринетт не выдержала и резко развернулась к нему лицом. — Что какая-то молоденькая ассистентка воспользуется вами, как способом достижения славы на модном поприще? Признайся, Габриэль, ты этого боишься? Что я решила использовать тебя?! — Сомнительный страх, если учесть то, что мы использовали друг друга в равной бы степени.       От удивления прямолинейности и некой грубости его слов Маринетт даже приоткрыла рот на несколько секунд, после с силой поджимая губы. Такого ответа она не ожидала от вечно холодного модельера, только и делающего, что изображающего из себя чертов айсберг, готовый потопить любой Титаник! И если этим Титаником он считает ее, то данный корабль будет ему не по зубам. — Так что же вас остановило, месье? — Маринетт гневно сверкнула глазами, уперев руки в бедра. — Ведь по вашим словам это было бы взаимовыгодно нам обоим. — Маринетт, я не это имел ввиду, — попытался как-то привести в себя девушку Агрест, заметив, как от гнева на щеках ее выступил румянец, а глаза лихорадочно блеснули. — Вы сами должны понимать, что подобные нашим отношения не будут считаться в глазах общества чем-то приемлемым. — Да плевать я хотела на мнение общества! — воскликнула Дюпен-Чэн, зажмурившись и по детски ухватившись пальчиками за край своего свитера. Казалось, еще секунда, и она была готова заплакать от той ситуации, в которой они оба оказались. — Но обществу, твоей семье и Адриану не плевать. Они будут думать, что я воспользовался твоей неопытностью или же ты решила взобраться на вершину славы через меня. — Но мне не нужна слава! — повысила голос девушка, чувствуя, как сквозь плотно сжатые веки на ресницы накатывают слезы. — Но они будут думать, что я плачу тебе! — новая попытка Агреста вернуть благоразумие и Маринетт, и себе, попытка огородить себя от девушки, которая годится ему в дочери! — Но вы не будете мне платить! — Маринетт наконец подняла голову и раскрыла глаза, тут же выставив вперед руку, когда заметила, что модельер вновь собирался что-то сказать. Пусть лучше он молчит, иначе Маринетт не выдержит и запустит в него чертовой бутылкой вина! — Замолчи! Мне плевать на них, на их мнения и предрассудки! Плевать, даже если они будут показывать на меня пальцем и ставить в плохой пример своим детям! Это моя жизнь! — Маринетт... — удивленно выдохнул Габриэль, приподнимая руку, чтобы коснуться девушки и притянуть ее к себе, но вместо этого Дюпен-Чэн резкими и даже грубыми движениями стерла с лица соленые дорожки слез и бросилась на модельера, обхватывая его за плечи. Сам же мужчина тут же стиснул в объятьях ее тонкую талию, отрывая от пола, чтобы не приходилось наклоняться из-за разницы в росте. Он сжимал ее все сильнее, словно хотел спрятать ее внутри себя, беспорядочно целовал лоб, макушку, щеки, мокрые от слез глаза и сладкие от вина губы. Маринетт же цеплялась за него, запускала пальцы в светлые волосы, чувствуя более жесткие седые прядки у висков, неотличимые от родной платины. Она целовала его также в ответ, беспорядочно и пылко, как никогда не делала в своей жизни с другими, старалась прижаться и еще более сократить расстояние между их и без того практически слившимися телами. Жесткие пуговицы его пальто неприятно впивались в ее грудь, а немного колючий шарф щекотал подбородок и шею. Но она не отстранялась, мимоходом отмечая, что с правой ноги практически сполз растянутый любимый носочек. — Люблю...