Не хочу тебя терять… Мысли не дают понять, что случилось с тобой, Не просто так ты начинаешь забывать меня… Звезды говорят, что это полностью твоя вина. Я стараюсь сделать все, чтобы тебя вернуть!
Младший брат — это не избалованный ребенок, которого одаривают горой сладостей и который всегда находится в центре внимания. Сладости — это просто-напросто способ откупиться, или же старшие просто пройдут мимо и не заметят, словно ты пустое место. Не заметят, не услышат, как их почти робким голосом позовут за спиной. А смотреть, как грызутся старшие братья для младших — настоящее горе. Разве это правильно? Существует ли понятие «детство» у таких сверхъестественных существ, как архангелы? Не спешите говорить строгое «нет». Оно есть, только не такое, как у людей. Все с чего-то начинают свое существование, вступают на путь познания, пусть уже с какой-то заданной программой в голове. Однако нет у архангелов такого детства, к которому привыкли люди. Зато есть понятие «семья», похожее скорее на иерархическую линию: старшие — могущественны и сильны, младшим же лучше оставаться в стороне. Гавриил в семье был именно младшим братом. Самым несчастным братом. И в этом мнении он укреплялся все больше и больше. С каждым временным промежутком — для архангелов времяисчисление свое, — с каждым новым событием, с каждой ссорой братьев. Почему семья не может жить дружно? Пусть каждый делает и творит то, на что способен, занимается своим делом. Зачем разрушать то, что было создано Отцом, Творцом? Странная семейка, разнокрылая. Михаил, Люцифер, Рафаил. У каждого свои предназначение, призвание, даже деятельность и обязанности. Свои мнения и понятия. Одному — мечом махать, другому — перед зеркалом щеголять, а третьему — презрительно хмуриться и быть себе на уме. И нет им никакого дела до младшего брата. Может, именно поэтому архангел был более чуток, восприимчив и даже, порой, сентиментален. И это ангел-то? Можно ли считать, что Бог внес весомые корректировки в их следующие поколения, сделав ангелов более толстокожими, хмурыми, холодными и чересчур ответственными? Метод «проб» и «ошибок»? А чувства, эмоции и восприимчивость Бог отдал другим существам — людям? Ответа на этот вопрос не было, да и ответить на него мог только сам Создатель. На рефлексии далеко не улетишь, даже если крылья твои велики. Плывущего по течению всегда забрасывает в разные странные компании. Такой компанией для Гавриила стали низшие ангелы — купидоны. Жаль это говорить, но среди них архангел чувствовал себя лучше. Эти существа понимали его терзания, понимали его чувства и переживания. Старшие же братья не одобряли его новую компанию — возникали ссоры, стычки. А после Гавриил снова оставался один, в лучшем случае Люцифер пройдет мимо и невзначай взъерошит братику волосы. «…ты за ум бы взялся, братишка». И снова тишина. Скука. Ужасное состояние для такого творческого существа, как младший архангел. Услышав муки Гавриила, Бог обратил свой лик в сторону ищущего смысл своего существования и отдал младшему сыну горн, провозгласив его глашатаем Небес. «Теперь тебя услышат все. Разноси добрые вести во имя меня, сын мой Гавриил. Показывай дорогу заблудившимся, открывай им новые пути, новые горизонты, дари им счастье, свободу. Оберегай их гласом своим». Вот оно, его предназначение. И архангел был счастлив, что наконец нашел смысл своего существования, своего бытия. Отыскав его, он стал меньше задумываться о том, что его не замечают. Гавриил начал меняться и преображаться. Словно повзрослевший, он стал по-другому смотреть на некоторые вещи. Однако не перестал пытаться наладить с братьями контакт, стараясь быть с ними и понимать каждого. Ему хотелось, в конце концов, сделать семью настоящей, ведь, несмотря ни на что, Гавриил любил своих братьев и не питал к ним ненависти. Почитал и любил Отца, любил хмурого Рафаила, любил воинственного и смелого Михаила. Казалось, вот: ссор стало меньше, семья стала по-настоящему семьей, а не формальной иерархической веткой. Но ничто хорошее не длится вечно. У Отца появились новые дети — люди. И мир на Небесах перевернулся, погрузившись во тьму. Снова ссоры и драки. Братья бьются друг с другом. А Гавриила вновь никто не слышит. Парадоксально, да? Не слышат глашатая Небес. Но теперь Гавриил был другим, более замкнутым и осторожным, и не лез в их ссоры, как бы ни было невыносимо больно смотреть на все это. На его глазах рушится семья… А сейчас, через ничтожные несколько человеческих часов, это произойдет снова. И Гавриил опять сможет лишь наблюдать. Это было выше его сил, и архангел спустился с Небес на Землю, не следуя за Михаилом, не поддерживая его сторону. У глашатая Небес в этот раз была своя миссия: долг и семья. Предупредить людей об опасности, что вскоре разгорится в этом городе — долг. А семья… Явившись священникам и призвав горожан уходить из города как можно скорее, Гавриил принялся искать того, из-за кого явился на Землю сегодня. Люди тоже имели в жизни архангела немаловажное значение, ведь для них он и стал истинным посланником с Небес. В нём они вызывали скорее интерес, нежели отвращение, как во многих собратьях. Люди — тоже братья. Они тоже часть семьи и нуждаются в помощи, и эту помощь они примут от архангела Гавриила. Пусть уходят из города скорее, пока тут не началась битва двух могущественных небесных воинов, иначе никто из них не выживет. Михаил и Люцифер сметут город, превратят его в пыль. Что им несколько сотен тысяч людей? Ничего. Узнает ли об этой выходке Михаил, Гавриилу было все равно. Господь бы одобрил поступок своего сына, глашатай был в этом уверен. Гавриил, как и его Отец, любил людей и очень хотел, чтобы и братья их полюбили. Но был тот, кто не склонил пред людьми голову. К нему-то архангел и шел, выбрав своим сосудом одного из городских стражников. Смешной кудрявый и сонный парень — он даже не вспомнит, почему покинул свой пост в эту ночь. Предвидение не подвело Гавриила. Он знал, где в эту ночь будет брат, и направился туда. Ночное звездное небо и тихое поле — идеальное место, чтобы разобраться в братских отношениях. А вот и он. Брат, которого Гавриил любил больше, чем кого-либо ещё из своей семьи. Ни Михаила, ни Рафаила… Глашатай стоял посреди поля и смотрел ему в спину. Люди не могут видеть истинный облик архангелов, но, если бы могли, вероятнее всего, изменили бы свое мнение о том, кто стоял сейчас перед Гавриилом. Любимец Отца, эталон красоты на Небесах. Единственный брат, который скорее терпел общество насмешливого глашатая, но всё равно оставался самым близким. И его Гавриил терять не хотел. Ни за что. — Люцифер, — после затянувшейся паузы произносит Гавриил в спину брату, тихо и печально. В голосе ангела нет обвинения, однако голос этот полон грусти и сопереживания. Зеленые глаза архангела, сощурившись, скептично смотрели брату в затылок, а лицо не выражало ничего лишнего: ни гнева, ни скорби. Лишь голос выдал боль, но и она пропала, стоило архангелу продолжить. — Что ты натворил, брат? Зачем? Чего ты этим добился?***
Он смотрел вперед и не спешил оборачиваться, когда ощутил на своей спине взгляд. Внимательный и… родной. Сколько раз падший архангел ощущал его на себе? Сосчитать было невозможно. А гость все молчал и почему-то медлил. Неужели Гавриил не знал, что сказать старшему брату? В том, что это именно он, Люцифер абсолютно не сомневался. Как ни божьему вестнику идти на переговоры с предателем и грешником. Занятно, что же он задумал? Неужели решил просто побеседовать напоследок или же попытается уговорить? Пауза затягивалась, и Люцифер гадал, когда же его удостоят слов и прекратят томить в ожидании? Признаться, падший был заинтригован. Собственное имя прозвучало в тишине мягко, будто перышком провели по спине. Люцифер не удержался и широко улыбнулся, услышав наконец-таки ожидаемые, но такие желанные сейчас слова. Однако слова эти резко врезались в слух, уже привыкший к тишине одиночества, как и интонация, совершенно несвойственная этому маленькому сорванцу. Этому наглому и такому пакостному архангелу. От голоса младшего брата в груди на секунду что-то сжалось — быть может, сердце? Он никогда не слышал его таким. Всегда, даже когда Гавриил извинялся за что-то, в речи его слышались нотки задора, веселья — сейчас же их не было и в помине. Видимо, это влияние низших ангелов, рассадников любви — мерзких купидонов. Люцифер и начал-то возиться с братом только из-за того, что тот слишком много времени проводил с низшими. И это архангел!? На слова и наставления младший не реагировал, относился к ним легкомысленно, что, конечно же, не нравилось Михаилу. Вот и пришлось «не очень» занятому Люциферу озаботиться воспитанием этого сорванца. Ох, ну и хлопот же было. Ой и натерпелся же… Прошлое на мгновение перебило странное щемящее чувство в груди, лечебным теплом разливаясь по телу, за которым тут же последовал болезненный укол в самое сердце. От почти физической боли серые глаза позаимствованного человеческого тела потемнели, выдавая эмоции, а лицо исказилось в подобии злобной гримасы. После длительных стараний Люцифер таки совладал с собой и соблаговолил ответить на вопросы Гавриила. Будущий Дьявол находил удовольствие в том, чтобы искусственно создавать томительные минуты ожидания. Это, определенно, пригодилось бы в качестве пыток и тому подобном. — А что я, собственно, натворил, брат мой? О чём именно ты просишь меня? Что хочешь услышать? Какое объяснение ждёшь? Люцифер прекрасно понимал, какие объяснения и оправдания ждет от него Гавриил, но как тут устоять, когда можно немного поиграть? Падшему терять практически нечего, немного вольности — не грех. Увы, младший брат плохо подходил на роль достойного оппонента в этой игре. Глашатай не любил откровенные разговоры, особенно, когда они затягивались и уклонялись в сторону с легкой подачи Люцифера. Издав тихий смешок, падший продолжил: — Я добивался правды и справедливости, глупый. И я добился того, чего хотел. Я увидел правду, понял истину… и мне жаль вас, мои братья и сёстры, жаль, что вы склонились перед этими ничтожествами. В голосе не было угрозы. Люцифер оставался миролюбивым и снисходительным. Немного помедлив, он повернул к Гавриилу голову, а затем и полностью развернулся к нему. Падший продолжал иронично улыбаться, а свет луны делал его облик ещё более загадочным. Он не злился на наивность младшего брата. Пока не злился. На Гавриила невозможно смотреть без доброты, каким бы сорванцом тот ни был. Шаг навстречу, и падший остановился напротив брата, заинтересованно склонив голову набок. Как же Гавриил собрался его переубеждать? Забавно, ведь Люцифер давно все решил и знал, что уже ничего не изменить. Так предначертано. Так продиктовано его гордыней, за которую он будет расплачиваться.***
Заставлять кого-то томиться в ожидании: либо откровенное издевательство и неуважение, либо стиль жизни. Что же из этого относилось к Люциферу? Гавриил сжал руки в кулаки и напрягся всем телом, испытывая психологический и физический дискомфорт одновременно. Младший брат слишком хорошо знал повадки, привычки и манеру поведения своего старшего брата. Опять тянет время, снабжая пространство своей грацией, пафосом и так далее. Честно говоря, архангела это раздражало. Откуда в нем столько высокомерия и гордости? Разве он не понимает, что это в итоге его и погубит? Неужели он — мудрый архангел Люцифер — не осознает этого?! Недовольно нахмурившись, Гавриил с упреком покачал головой. Он смотрел на Люцифера, не отрывая глаз, и старался держать свои эмоции в узде, понимая, что его импульсивность скорее позабавит брата, нежели сподвигнет к серьезному разговору. Едва ли архангел удостоит падшего чести понасмехаться над ним от души. Однако Люцифер прекратил валять дурака и… завел уже знакомую Гавриилу шарманку! — Ничтожества? Они наши братья, Люцифер. Часть нашего Отца, его дети, — оставаясь в отдалении от падшего, архангел старался говорить спокойно: слабая надежда убедить родственника всё ещё теплилась в нём, хоть эти слова уже говорились Люциферу, и не раз. — Его создания, создания Творца… Пошел против Отца и считаешь это справедливостью? — Гавриил вздохнул, вновь покачав головой, чувствуя, что контроль летит в бездну. Он долго молчал, а теперь, когда пришло время говорить, эмоции играют с ним злую шутку. Очень некстати. — Людям нужно время, брат. К ним следует присмотреться… — высказал свою мысль архангел, смотря собеседнику прямо в глаза.***
Похоже, ученик обижен на своего учителя. О Гавриил, как же ты наивен. Падший разочарован. В который раз он слышит эти речи и вновь ответит без колебаний своей правдой. Таким образом архангела не переубедить, можно даже не стараться. Неужели Гавриил этого не понимает? Попытка достучаться через уста того, кому падший верит и доверяет? Наивно и глупо. Неужели Люцифер не научил своего младшего брата, что слепца не заставить видеть, даже если очень хочется? Падшего разочаровал этот ход. Но едва ли можно было ожидать чего-то другого? За эту наивность и чистоту — да и не только за них — старший и любил своего брата-проказника. — Присмотреться? Гавриил, — с нотками наигранной строгости, будто укорял за ошибку, сделанную во время урока, произнес архангел. — Они погубят нас и то, что их будет окружать. Зачем присматриваться, когда и так все видно как на ладони? Они отвратительны. Неужели ты этого не видишь? — Эх, а ведь Люцифер так надеялся, что Гавриил сможет понять его. Так, как в свое время не смог понять своего Учителя он сам. — Их окружает смерть.***
Каштановые волосы архангела шевелились на ветру, как раскачивались травы вокруг. Гавриил не переставал смотреть на брата, стоящего перед ним и не желающего признавать ничего. Ночной и пронизывающий ветер гудел, развивая одежды на Люцифере, подобно флагу в сильную бурю. То был Гавриила ветер… Его раздражение, его гнев, метания его души, стенающей от мучительной боли и отчаяния. Архангел нахмурился, стоило Люциферу вновь заговорить. И снова… Новая волна боли! Не телу больно — мерзко душе. Ангел испытывал боль и стыд за своего брата, за его поступки, которые ещё можно было оправдать перед Отцом. Все, кроме одного. Того, что брат совершил после своего бунта… Уловить намек труда не составило. Люцифер обожал эксперименты, что обнажают природу и суть вещей. И небесный глашатай окончательно разозлился, возмущенно вскинув голову. Болезненно и напряженно сжав руку в кулак, Гавриил нервно и криво улыбнулся. — Лилит? Ведь ты о ней, так? Что ты сделал с этой девочкой? — Гавриил был наслышан об «эксперименте», прощения которому не было. Как возмущался и полыхал гневом Михаил, когда о самонадеянном поступке стало известно на Небесах. И от гнева небесного воина Люцифера теперь ничто не могло уберечь. Бог будет молчать, но все вокруг понимали, что испытывал их Отче. — Творцом себя возомнил? Поставил себя выше Отца своего?! Гордец! Никаких веселых, озорных и задорных ноток в голосе, ни тени шутки или проказы. В голосе звучала настоящая сталь, которая, вероятно, покажется простым мягким алюминием в сравнении с зычным голосом воинственного Михаила. В холодном упрекающем взгляде Гавриила читался гнев. Но, как бы ни был он зол, удержать отчаяние, мелькнувшее на самом дне зеленых глаз, было ему не под силу. — Не она жертва, а ты, брат мой! Ты пленник своей гордыни! Ты узник. В тебе грех! Что этим поступком ты доказал? Не человеческие грехи ты доказал, а свои, Люцифер! — архангел замолчал, чувствуя одышку. Грудь тяжело вздымалась, и ангел не заметил, как сделал порывный шаг к брату. Он не мог поверить, что его старший брат совершил подобное злодеяние, его учитель… Тот, на которого он смотрел с восхищением, на кого хотел равняться, хоть чуть-чуть быть на него похожим… — Покайся, Люцифер… — тихий шепот утонул в вое ночного ветра…***
Люцифер не ожидал такой реакции на свои слова. Предполагал, конечно, что она будет не из приятных, но чтобы такой бурной, жестокой и беспощадной — только не от Гавриила, пожалуй. Кто бы мог продумать, что орудовать словами, точно кинжалами, мог не только падший. Похоже, кое-что младший отпрыск таки перенял у старшего. Да, слова брата оказались остры настолько, что смогли вонзиться в «центр» души. В сердце, значит?.. Улыбка быстро пропала. В глазах на секунду проскользнула растерянность и боль, как от хлесткой пощёчины. Да как он мог только произнести такое в лицо?.. Неужели златокрылый архангел верит в собственную чушь? На несколько секунд, кажущихся вечностью, повисло напряжённое молчание. Слова Люциферу давались с колоссальным трудом. У него было ощущение, будто все знания, вся его мудрость просто-напросто покинули его, оставив одного в этом огромном мире, беспомощным, как младенца. Мерзкое чувство. Что это? Не это ли называют бессилием? — Гавриил… Ты… Да как ты только посмел!? — за отчаянием последовал гнев. Ужасный, всеразрушающий гнев. — Никчёмный глупец, слепо верящий всему, что говорит Отец. Как трус вроде тебя смеет упрекать меня!? — Как его смеют упрекать? Да, он создал, но он не Создатель. Он не сотворил из ничего всё. Лишь «подкорректировал». Почему снова только его обвиняют в грехе!? Что ж тогда? Все матери, рождающие детей, грешны в этом? Начавшаяся буря усилилась, ибо к гневу златокрылого архангела прибавился гнев падшего. Но разошедшийся было грозовой ливень закончился так же внезапно, как и начался. И хотя архангелу стоило больших усилий заставить себя замолчать, ибо такого оскорбления — даже от любимого брата — он стерпеть не мог, Люцифер осознавал, что лучше всего понимают спокойную речь, нежели эти истеричные крики. Усилием воли он заставил себя успокоиться и поберечь силы, которых осталось совсем мало. Не стоит показывать свои слабости. Глубокий вдох. Закрыть глаза. Выдох. Проклятье, знал бы кто, сколько усилий на это потребовалось! Отступив от младшего брата на шаг и надев такую привычную маску счастья и смирения, Люцифер осмелился снова взглянуть Гавриилу в глаза. — Закончил? — в голос вернулись лёгкая насмешка и толика снисхождения, что мгновенно растворились в море стали и жестокости. Очередное доказательство того, что сие внезапное спокойствие — лишь иллюзия, и, скорее, — вершина ярости Люцифера. — Значит, брат мой, я виноват во всём? — архангел слегка прищурился, сцепляя в замок кисти за спиной. — Для тебя я лишь уподобившийся греху. А Она несчастная жертва, которая не заслуживает того, что с ней сделали? — наигранная жалость во взгляде резко контрастировала со сталью и холодом в голосе. — Она же человек. Она ещё так наивна. Ведь это я, такой плохой, соблазнил её на всё это. Ты же так считаешь? Люцифер разочарованно покачал головой, не сдержав нервный смех, вырвавшийся из груди. Расцепив руки, падший как бы невзначай поправил одеяние на своём «пристанище». Все же тела людей отвратительны и слабы. На коже груди принявшего в себя небесного грешника начали появляться гнойные струпья и язвы. — Да, она так страдала. А ведь это намного ужасней того, что Вы сделали со мной. Я это заслужил, в отличие от неё! Да, я заслужил такую кару. Я заслужил эту невыносимую боль… Падший на долю секунды замолчал, нервно улыбнувшись. — Вы лишили меня большей части благодати, искалечили мою душу… О, а как великодушно мне оторвали крылья! Знаешь, каково это, когда из тебя живьём медленно вырывают плоть, наслаждаясь криками агонии? Да куда уж тебе, немой свидетель моего позора. Люцифера лихорадило от отчаяния, боли и страдальческого упрека. В глазах сверкало молниями грозовое небо, а гнев стер с лица остатки иронии и наигранного веселья. — А после всего этого вы просто выкинули меня, как какой-то мусор, на Землю… Именно так надо поступать с теми, у кого есть собственное мнение! Внезапно ему стало смешно. Он видел ужас в глазах Гавриила, но продолжал громко и отчаянно смеяться, переживая унижение вновь. Люцифер будто снова проживал тот ужасающий момент своего наказания. Раны ещё слишком свежи, как и смертельная обида. Душа не забудет и вряд ли излечится, да и физическая боль прожигала память архангела насквозь. Белое одеяние обнажило кровавые следы «кары»: рваные, почти симметричные, раны на спине, там, где когда-то были белоснежные крылья, и царапины по всему телу, не оставившие ни единого живого места. — …Брат, — смех резко умолк. Падший нервно усмехнулся и пустым взглядом уставился на Гавриила. — Скажи, тебе понравилось смотреть на моё падение? Не зря же я всё это терпел. — Усмешка медленно перерастала в озлобленный оскал, откровенно пугая собеседника. Но этого Люциферу было мало. Остается добить братца жестокой шуткой, чтобы его наивное лицо окончательно исказилось в ужасе. — Гаври, ты уж прости, если тебя тогда запачкал. В тот момент я был немножко не в состоянии попросить у всех прощения за грязь из моей крови и перьев.***
Слова не помогают, вырываясь из уст брата, подобно яду. Яду, что травит душу и чувства. Как жаль, что с архангелом не хотят считаться, до сих пор мня его наивным и ветреным. Жаль, что Люцифер видит в Гаврииле только того маленького любопытного озорливого братца, чьи слова ничего не значат. Да хоть глашатай криком изольется, хоть труби в горн — напрасно. Осознание пронзило архангела: напрасно все, что он говорил. Было ясно, что Люцифер не хочет дать людям ни шанса, ни времени. А может, ангелы и созданы для того, чтобы защищать людей, быть их светом, надеждой и верой? Помогать им — видеть добро и зло, оградить их грехов, пороков и ошибок. Ведь они братья наши, часть нашего Отца, часть самих ангелов. И все, что происходит вокруг людей, лишь доказывает, что им нужна защита, строгий глаз и помощник. Но кто-то просто не может трезво смотреть сквозь пелену своего гнева и гордыни! И это брат-то?! Гавриил готов был стерпеть политику падшего, может, даже снова попытаться вбить ему в голову свой взгляд, чтобы тот хотя бы принял его, признал, что он есть, существует! Снова этот разговор слепого с глухим. И что в итоге? Люцифер решил ответить на посыл только большими оскорблениями. Одно только слово «трус» заставило небеса содрогнуться, вызвав молнию, сверкнувшую над полем. Такого оскорбления даже «наивный малый» не стерпит. Люцифер знал слабые места и всегда бил туда, где тонко и больно. Но суть он так и не понял. Конечно, создай падший архангел не то безобразное существо — первого демона, — а нечто другое, может, и не было бы столько гнева у пернатых родственников. Остался бы лишь факт того, что кто-то может быть равен Создателю..., который тоже поверг бы в смуту Небеса. Глаза Гавриила потемнели от гнева, ангел с трудом пытался дышать спокойно и ровно: грудь неравномерно и тяжело вздымалась. Плечи напряжены, руки сами собой сжались в кулаки. Нет, он не хочет ударить брата. Нет. Так, хорошенько в челюсть двинуть, чтобы замолчал. — Прекрати... — голос тоже не слушался: выходило с нажимом, шипением, нескрываемым гневом. — Прекрати немедленно, Люцифер. …Люцифер! Это Гавриил еще вежливо, по-братски. А мог и грубее сказать. Иначе говоря, точнее и четче. Нет, он видел, что Люцифер сам на грани — еле сдерживает обиду и покалеченную гордость. А на братские чувства падшему было плевать, как с вавилонской башни. Зачем?.. Зачем он это говорит? Кажется, люди это чувство называют комом в горле — теперь архангел даже слова сказать не мог. Он прекрасно понимал, о чем говорил Люцифер. Да, он был там, стал свидетелем пытки и «казни гордости». Зрелище кошмарное и жуткое — всем остальным в назидание. Стоя там, рядом с холодными и непоколебимыми старшими братьями — Михаилом и Рафаилом, — Гавриил не мог смотреть на это истязание. Братьям же, казалось, было все равно. Крик гордого архангела до сих пор эхом отдавался в душе глашатая, мерещился всюду. Тогда Гавриил был единственным, кто не выдержал и отвернулся, пряча во взгляде не меньшую боль и страдания, чем те, что испытывал его брат и учитель. На его глазах погибала семья. Умирали дружба и любовь. Осталась лишь кровная иерархия, бесчувственные титулы... Отец видел эти страдания и сказал своему сомневающемуся и разбитому сыну следующее: «Ты слишком добр к нему, но не тебе разделять его страдания. Это только его ошибка — не твоя». Бог словно знал — а может, действительно видел будущее, — что именно Гавриил попытается образумить своего брата, друга и учителя, и не стал его ни отговаривать, ни предупреждать, ни что-либо ему советовать. Ничего. Просто отдал своего сына на волю его собственных чувств, которые архангел сейчас с трудом контролировал. Буря — что в душе, что вокруг двух ангелов — все больше набирала мощь. Эмоции — не самые лучшие советчики, но именно они послужили спусковым механизмом. Гавриил собирался слушать брата до конца и, если Люцифер считает, что глашатаю не было больно смотреть на его страдания и агонию... Один резкий рывок, и архангел оказался рядом с Люцифером, намереваясь ударить его. Не покалечить его лик, а лишь заставить умолкнуть, чтобы он успокоился и прекратил ранить братские чувства. Чертов эгоист! Если брат не хочет понимать того, что он значит для глашатая, то последний вобьет это понимание силой, кулаками. Но…***
Возможно, Люцифер переборщил с тем, что решил поиграться и надавить на самые уязвимые и больные точки брата. Чуть-чуть. Но раненый зверь всегда скалит зубы, даже на своего спасителя. Увы, пути назад не существовало, пути к спасению — тоже. Люцифер прекрасно это понимал, поэтому и становился таким… невыносимым. Болью хочется поделиться, а ещё лучше — отдать эту боль кому-нибудь другому. Зная, что чувствительный Гавриил просто не выдержит этого, падший продолжал говорить свою гневную тираду. Его, банально, довели, и хотелось ответить на всё это, хотелось причинить боль за обиду. Всё-таки гнев опасен. Не только тем, что помрачает разум, но и тем, что неразборчив: в гневе можно причинить боль даже самому любимому и близкому. Люцифер знал, что брата довести проще простого. Нужны лишь правильные формулировки и слова. И вот Гавриил, не выдерживая всего этого, пытается «достучаться» до старшего самым простым и доступным способом на свете, но опытному бойцу, тем более такому, который руководил целыми легионами, не стоило труда предотвратить попытку младшего брата. Архангел в очередной раз думает о том, что эмоции делают их слабее. Импульсивные действия такие предсказуемые и легко читаемые. До смешного даже. Падший действует скорее рефлекторно, нежели осознанно. Просто легко, как на тренировке, останавливает брата рукой, второй делая выпад вперёд и выхватывая из ножен клинок «противника». Ему не мешает ни гром, ни молния, ни шквалистый ветер. Разве что одеяние сосуда так и норовит унести тело вместе с собой вслед за ветром. Отвергнутый небесами архангел лишь еле заметно качает головой. Гнев быстро сменяется милостью, даже сочувствием. Не создан Гавриил для войны — он говорил это уже давно. Как-то даже со старшим братом ругался по этому поводу. Сейчас же эти воспоминания заставляли лишь печально улыбнуться. Видно, что брат не собирался доставать кинжал, но Люцифер любил оставлять последнее слово за собой. Он осторожно повертел клинок в руке. — Гавриил, если нападаешь, то лучше уж сразу кинжал держать на изготовке. Иначе тебя убьют, — немного холодным и поучительным тоном сообщил Люцифер. Как опрометчиво: если бы он вовремя не остановил руку, перед ним бы уже лежал труп Гавриила. — Не делай того, что тебе несвойственно. Я думал, ты уяснил это уже давно, — раздражённо добавил архангел. Он хотел сказать что-то ещё, но его взгляд встретился с глазами младшего брата. Это было… странно: видеть чувства в глазах архангела. Люцифер невольно задумался: а что сейчас выражают его глаза? Такая же боль и отчаяние, такая же скорбь в них, что и в глазах напротив? Столь страшные эмоции, приносящие так много страданий обоим созданиям света. Кинжал, в котором сейчас не было смысла, воткнулся в землю, выпав из руки архангела. Свободные ладони опустились на плечи брата. Пришла пора прощаться, пока была возможность. — Гавриил, — голос снова стал мягким и спокойным, не холодным, однако не более, чем немного тёплым. Большего архангел просто не мог себе позволить. Хотелось столько сказать, даже извиниться за недавнее, но было уже поздно. В глазах отразилась печаль, скорбь и братская любовь. Он покачал головой и в последний раз ласково улыбнулся Гавриилу. — Прости. — Простое слово, которое выразило всю безысходность настоящего и будущего. Не в силах вынести взгляд брата, падший прикрыл глаза и, как раньше, напутственно, или в знак поощрения и поддержки, поцеловал Гавриила в лоб, прощаясь, если не навсегда, то как минимум — на вечность. И исчез.***
Гавриил еще не успел отойти от своего гневного рывка в сторону падшего, небесная сила всё так же бурлила и клокотала вулканом, а ветер так и не утих, но ангела остановили. Вот так вот просто, изящно и… как маленького. Просто как маленького непослушного братца... Чертов Люцифер… Архангел смотрел на свой клинок, который даже не собирался вытаскивать и использовать против старшего брата. Но как он оказался в руках падшего?.. Гавриил даже не почувствовал… Одно младший понял: он никогда не сможет убить своего брата. Не в силе дело, не в ловкости… Глаза Люцифера встретились с глазами глашатая, и в них, как в зеркале, он мог видеть отражение эмоций Гавриила, его боль и отчаяние. Но и сейчас Люцифер не воспринимает их всерьез. Ведь это так «человечно»… — Прошу тебя…, брат. Не делай этого. Покайся, брат. Прошу тебя… — последняя безуспешная попытка убедить падшего. Что ж, просьба была обречена на провал с самого начала. Последние слова Люцифера эхом отдавались в сознании Гавриила, и он не мог двинуться с места. Мир словно рухнул. Брат ушел, ушел на войну с Михаилом. Их войну знаменовал рассвет, сменивший ночную бурю… Гавриил медленно опустился на колени и выдернул свой ангельский клинок из земли. Что ему теперь делать? Он так и остался непонятым, ненужным. А кто в состоянии его понять?.. Ответ нашелся сразу — люди. Те, кого так презирает Люцифер. Но именно те, кто ценит эмоции и чувства, те, кто живёт ими. Глашатай медленно поднял голову и посмотрел в небо, молча обращаясь к Отцу, словно ожидая от него ответ. Горько усмехнувшись, ангел прикрыл глаза. По сути, он продолжит следовать своему пути, но уже не дома, не на Небесах. Его дом теперь здесь, на Земле. С теми, кого он обязан защищать по наставлению Отца. А Бог… не ответил. С этого дня Гавриил не слышал голоса Создателя.