Алфавит NC-21

Как часто вы встречали альбиносов? Этих дивных созданий! Пару раз? Однажды? Никогда? О да, они безумно редки. Настоящие жемчужины человечества. Идеально белая кожа, бесцветные волосы, розовые глаза. Каждая венка, каждый капилляр виден без пошлого рисунка родинок или неровного загара! Таков и мой Марлин. Я нашел его четыре года назад во французском борделе. Он подрабатывал там, оказывая ряд услуг сексуального характера, но никого не допускал до своего тела. «Опытный девственник», которого пришлось добиваться! Но со временем он сдался, как сдаются в плен порабощенные народы. Я увез его с собой, сделал своим наложником, и единолично наслаждаюсь своей жемчужиной. Марлин стоит посреди комнаты, опустив голову так, чтобы за спадающими на лицо волосами не было видно его нетерпеливую улыбку. Руки завел за спину — легкое возбуждение пока скрыто тканью схенти, набедренной повязки, пришедшей к нам из Древнего Египта. Он ждет начала нашего ритуала. На столике рядом с ним: инсулиновые иглы в защитных колпачках, прикрытые тканью ножи, ватные шарики в стеклянной банке, антисептик, пластыри… Все, что может понадобиться. Я жестом указал Марлину на высокий стул. Он сел, зачесал волосы назад и посмотрел мне в глаза. Игривая улыбка и бездна нежности и доверия во взгляде. Я не удержался — погладил альбиноса по голове, наклонился и коротко поцеловал его. Мы давно не говорим во время сессии, не нарушаем момент. Только взгляды, касания, стоны, дыхание, всхлипы, стук крышечки о пузырек со спиртом. Я надел перчатки и, намочив ватку, принялся протирать Марлину спину. Холодные капли побежали по коже, и он поежился от легкой прохлады, которую они даровали. Ничего, сейчас станет теплее. Зажав кожу между большим и указательным пальцем, я ввел в нее иглу. Защипнул следующий участок, и вновь проткнул. Я творил, создавая рисунок из игл. Стальной кончик выходит миллиметра на три, пластиковая головка касается кожи. Каждая игла под нужным углом. Десять, двадцать, тридцать. Я вплетаю в узор более крупные иглы. Они длиннее и толще, они причиняют боль — и Марлин втягивает воздух сквозь зубы. Наконец, когда все иглы заняли свои места, я подал Марлину руку и подвел его к зеркалам, давая насладиться видом. Он рассматривал себя не более десяти секунд. Затем ссутулился, напряг спину — кожа натянулась, и кое-где выступила кровь. Шельмец! Знает чем меня возбудить! Отведя взгляд от набухающих капелек крови, я взял с подставки жгуты. Затянул на плечах Марлина, и он без напоминания несколько раз сжал кулаки. Я же сделал несколько глубоких вдохов, унимая дрожь. Скоро все начнется, а пока… Ввел по катетеру во вздувшиеся вены, закрепил их липучками-крыльями, но не спешил открывать. Вместо этого я ослабил и снял жгуты, сковал руки альбиноса стальными браслетами и пристегнул к цепи, что свисала с перекладины. Подтянул, заставляя Марлина едва ли не на носочках стоять. Прекрасно. Все готово к главной части нашего ритуала. Я обошел его по кругу, лаская рукой нежную кожу живота и боков — жаль, что перчатки мешают ощутить ее текстуру. Встал сзади. Вынул первую иглу. Не повезло — прокол был такой крошечный и удачный, что кровь не проступила. Следующая. Вот тут набух темно-красный шарик. Да! Еще. Дальше. Больше! Я вынимал иглы, бросал в накопитель, и под их тихий металлический перестук белоснежная спина альбиноса покрывалась капельками крови. Словно ягоды на снегу. Закончив с иглами, я встал перед Марлином и по очереди открыл заглушки в катетерах. Кровь потекла по его рукам, чертя неровные змеевидные линии. Я словно вампир напитываюсь этой кровью. Она бежит по моим венам, дурманит голову, приливает к члену. Когда тонкая струйка добежала до его груди, я приблизился вплотную, шумно втянул воздух, вдыхая аромат тела и крови, и слизнул ее. Прижал язык к небу, разбавил слюной, позволил стечь к щекам, поцокал языком, чтобы еще лучше почувствовать вкус. Только от этого можно было кончить, но нельзя же забывать про Марлина. Небольшой нож для пикника с острой заточкой для тонких порезов. Вот лезвие обухом скользит по коже альбиноса, кончик царапает, оставляет после себя яркий розовый след. Чуть сильнее — и вот вдоль линии проступают крошечные капельки крови. Марлин дрожит, стонет, вскрикивает. Он любит эту пытку. Она заставляет альбиноса то отстраняться от ножа, то тянуться к нему, напрягаться всем телом. Собрав лезвием кровь, я плашмя провел по щеке своего наложника, оставляя след. Он застонал, прикрыв глаза, губы раскрылись, и я провел по ним. Марлин замер, боясь пошевелиться. Только грудь вздымается от частого дыхания, да схенти уже не может скрыть возбуждение. Я убрал нож от его лица. Ослабил цепь и жестом велел встать на колени. Марлин опустился передо мной, дождался, пока я приспущу штаны, и послушно открыл рот. Он вынужден был держать руки прямыми, чтобы не повредить иглами вены, и это дополнительно возбуждало нас обоих. Но меня больше всего заводил след крови на щеке. Придерживая его лицо в своих руках, я погрузился в теплый влажный рот с тихим стоном наслаждения. Альбинос работал языком так усердно, что мне вскоре пришлось отстраниться. Поощряя, погладил по голове и чуть надавил, вынуждая опуститься на четвереньки. Мне открылся вид на его изукрашенную спину. Кое-где кровь уже подсохла, кое-где капельки смазались, и все это создавало уникальный рисунок. Прихватив смазку, я встал сзади. Вновь принялся скользить ножом по белоснежной коже, царапать между проколами, и Марлин задрожал, подался ко мне, ахнул. Нет милый, нельзя. Нельзя просить и умолять, нельзя благодарить, нельзя говорить. Только стоны. Они и так расскажут достаточно. Мой напряженный член тоже жаждал соития, сочился смазкой, но оставался последний штрих: я резанул по ягодицам альбиноса, и их тут же залила кровь. Это словно ритуал лишения девственности, позволяющий Марлину раз за разом отдаваться мне, подтверждая свой выбор. Смазав себя, я медленно вошел в него. Стон боли, даже крик, но постепенно он наполняется удовольствием, с каждым движением, с каждой секундой мы оба стонем и рычим с большим наслаждением и кончаем быстро. Почти одновременно. Смазка, сперма и кровь смешиваются на полу. Марлин ложится на бок тяжело дыша и подрагивая. Я и сам немного не в себе, но пришло время снять катетеры и позаботиться о ранах. Омыть мою жемчужину и укутать в теплое одеяло, словно бы вернуть в мягкое нутро моллюска.