Клиника доктора Накахары

Дазай вот уже на протяжении нескольких лет продолжает намеренно калечить себя. По началу это было случайно и неосознанно: Как—то раз, Дазай разгуливал по своей новой жилплощади и ударился мизинцем об угол дивана, а вот на следующий день, когда он резал парей, то чуть не отрубил себе палец. Безусловно, всё это было случайностью, которая накапливалась, как снежный ком. Через пару недель он сломал себе руку, когда пытался встать на табурет, чтобы достать одну вещицу с полки. Таких ситуаций было слишком много и сам Осаму не заметил, что уже который день стоя утром у зеркала режет вены. — «Поперёк — для внимания, вдоль — для результата» — Твердил он сам себе, смотря в своё отражение. За пару недель он стал походить на труп: Кожа заметно побледнела, а под глазами появились синяки. Шатен закрывал на это свои очи и говорил переживающим коллегам и близким друзьям о гемофилии и прочих несуществующих болезнях. И не сказать же всем, что он зависим от увечий и травм. Что боль приносит ему наивысшее удовольствие. Из —за частой потери крови Осаму впадал в обморок, плохо ел, быстро уставал и вообще херовастенько себя чувствовал. — Это последний раз, — шатен проводит лезвием от бритвы поперёк вен и прикрывает глаза. Чёрт, он готов так часами ловить кайф. Струйка крови стекает по тонкой бледной ладони и капает на раковину. Великолепные ощущения, лучше может быть только удушье. Верёвка как раз уже ждёт в спальне. — «Ох, а если бы опробовать всё это вместе» — Осаму проводит лезвием по руке ещё раз, заставляя кровь литься ещё сильней. Главное не перегнуть палку, потому что уже четыре раза скорая приезжала и вытаскивала его с того света. Те разы ещё можно было спереть на попытки суицида, а в этот раз уже не прокатит. Ему плевать на общественное мнение, даже на мнение близких, просто каждый такой вызов доставлял большие неприятности на работе. Не хотелось проблем с начальником и с зарплатой, которая имела свойство укорачиваться. Все руки вновь покрывают бинты в несколько слоёв. Приходится каждое утро менять их и обрабатывать новые порезы, которым конца и края нет. Кожа на внутренних сторонах рук неприятно зудела и чесалась из—за ран и натирающих бинтов. Хотелось сорвать с себя эти проклятые куски марли и вновь проехаться ножом. Через пару недель всё стало куда хуже: Дазай походил больше на мумию, чем на человека. Шея, ноги, бёдра — всё тело было в гематомах и шрамах. Одни лезвия уже не могли утолить голод и приходилось пользоваться верёвками, щипцами, тесаком и даже плоскогубцами. В очередной раз обрабатывая руку перекисью, Дазай начал шкрябать корочку на царапине. И даже к этому он подошёл изощрённо: Достал из старого швейного набора, который пылился в шкафу несколько лет, большую иглу и принялся ковыряться во вновь образовавшейся ране. Руки трясутся, губы подрагивают, во рту пересохло, а глаза полны желания вновь почувствовать желанную боль. — «Лучше бы я фапал на школьниц, чем верёвкой себя душил.» — Разговаривал сам с собой Дазай, прикладывая лёд к свежему синяку. Надо с этим что—то делать и как можно скорее. Идти к доктору не хотелось по одной причине — Осаму их на дух не переносил. И трудно было даже сказать, почему и за что он опасался людей в белых халатах, которые спасают жизни и несут клятву Гиппократа. По этой причине он лишний раз не появлялся в поликлинике и даже пробовал лечиться сам. Простуду можно вылечить при помощи интернета и лекарств, а вот с психическим расстройством было всё сложно. Пробуя избавиться от этого отклонения у Дазая срабатывал только рикошет. Мори Огай — глава агентства по продаже недвижимости начал косо поглядывать на своего работника. Его не устраивал внешний вид агента, который должен был втираться людям в доверие и умудряться продавать даже убитые квартиры, хозяева которых на коленях стоять готовы, чтобы избавиться от такого имущества. Огай не любил проблемы с подчиненными и предпочитал от них избавляться, беря на работу более опытных и юрких. Дазая он не хотел выгонять из конторы по некоторым причинам: Во — первых, он был мастером преувеличений, делая из обычной коммуналки целый дворец, а во — вторых, он просто ему нравился. Как подчиненный, как сотрудник, как агент, да и как человек. Высокий парень с приятной внешностью и елейным голосом. Просто лицо компании, которое стало постепенно терять свою форму. Это могло подорвать репутацию фирмы и пускать всё на самотёк Мори не хотел. Как — никак мальчишку надо образумить. Неспроста новые бинты берутся. Да и поведение у него нынче странное — дёрганный он весь какой—то, и нервный вдобавок. — Тебе бы не помешало сходить к доктору, — Мори кладёт на стол талончик и подвигает его к Осаму. Шатен сильнее закусывает нижнюю губу и хмурится, глядя на знакомую и ненавистную вещицу. — Ты очень сильно изменился, Дазай—кун, — Босс скрещивает руки на груди, укоризненно смотря на парня, — И дело сейчас не в нарушении дресс—кода, а в тебе. Ты стал странно себя вести и все эти твои, кхм, — Огай кашлянул в кулак и недовольно покосился на перебинтованные руки. Вообще, когда Мори кашлял в кулак, это означало либо серьёзные намерения, либо плохое расположение духа. Как не крути, а хорошего не жди. И Осаму понимал, что нельзя сказать ему о психическом отклонении. <i>Пусть лучше он думает, что Дазай сидит на наркотиках и никотиновых пластырях. После обследования можно прийти к нему в кабинет и с гордостью бросить справку о своём здоровье на стол. Пусть посмотрит на идеальные результаты лейкоцитов и прочтёт «наркотических веществ в крови не обнаружено».</i> Но Мори пристально смотрел за поведением шатена и кажется, видел того насквозь, уж больно проницательным человеком он является. Дазая это настораживает и он недоверчиво косится на шефа, но всё равно берёт талон и кладёт себе в карман. — Попробуй только не прийти на приём, выдумав левую причину, я же знаю, что ты искусно лжёшь, — босс скрещивает пальцы перед лицом и продолжает сверлить взглядом, — Ты меня понял? — Понял, — Хрипло. Никогда ещё голос Осаму так не звучал. По его лицу можно было понять, что такой поворот его не устраивает, он недоволен, хочет возразить, но вынужден смириться из—за прилагаемых условий. Дазай терпеть не может идти у кого—то на поводу и выполнять приказы. Быть исполнительным — не его прерогатива. А Огай не переносил неподчинение и лентяев. Вот так их судьба и свела, противоположности притягиваются. Но сейчас приходится идти по ветви Мори и выполнять поручение. Не раскрывать же все козыри перед ним. Осаму минут десять крутил талончик в руках, сидя в гостиной напротив ноутбука и задумчиво глядел в экран. Интерес зашкаливал и шило в пятой точке просто не позволяло оставить всё так, как есть. На бумажке было написано название клиники и кабинет доктора. Ничего интересного на первый взгляд, но вот прочесть информацию о своём будущем «спасителе» хотелось. Руки потянулись к клавиатуре, набирая <i>«клиника психотерапии доктора Накахары». Доктора. Блять. Заодно стоит набрать в поисковике «как перестать бояться врача».Может, какой—то умный человек даст совет. Но это уже потом, сначала надо узнать самое интересное. Лучше быть заранее информированным. — Чуя Накахара значит… — тихо произнёс шатен себе под нос, рассматривая фотографию молодого парня, — двадцать два года. Этот рыжий в двадцать два уже глава клиники, а Дазай в это время какой—то там агентишка по продаже недвижимости. Несправедливость мира. Да и комментарии о нём уж слишком пиздатые. Взгляд на фото устремлён вперёд и словно показывает статус своего обладателя. И всё же, раз Мори выбрал именно эту клинику и именно этого доктора — значит, оно того стоит.С его связями можно попасть на приём к кому угодно, хоть к патологоанатому. Часы пробили полночь и пора бы уже лечь спать, а Дазай всё никак не может отпустить мысль, что свою любимую верёвку он выкинул в окно сразу же, как только вернулся домой. Теперь хоть за ней прыгай. Приходится встать и идти в ванну, бросив включённый ноутбук в гостиной. Не пропадёт же он, в отличие от ножа. Второе может заржаветь и подарить столбняк. В ванной комнате его всегда ждёт упаковка новых лейкопластырей и остро заточенные лезвия. Хоть в мыслях и крутится «Надо срочно остановить это безумие самому», то тело хочет другого. Разум живёт отдельно от тела. Такое бывает только у Дазая. Резкий запах медикаментов бьёт в нос, но он уже не заставляет морщиться, как раньше. Этот запах впитался в каждую вещь в квартире. Всё пахнет болью и нашатырным спиртом. Даже в морге пахнет поприятней. Беря лезвие в руку, Дазай смотрит на себя в зеркало: Всё такой же высокий и статный парень, глаза которого сильно выделяются на бледном лице. Ах, красиво и страшно одновременно. — Последний раз, это последний раз, — говорит Осаму в пустоту и сглатывает густую слюну, готовясь провести остриём железки по коже шеи. Главное, ничего не перерезать. У него всё снова получится. Это же ведь не суицид, да? Он просто не может умереть, доставляя себе удовольствие. Лезвие касается кожи и проезжает вдоль шеи. Просто великолепно. В глазах фейерверк, а руки вновь дрожат от бури ощущений и эмоций. Хочется просто сползти вниз на кафельный пол и резать себя до изнеможения. Ох, как же охеренно, когда капли крови окрашивают в алый воротник рубашки и скатываются к яремному вырезу. Дазай стонет во весь голос, сильнее сжимая острый предмет в руках, который теперь оставил порезы и на внутренней стороне пальцев. После нескольких ярких вспышек в глазах, появилась слабость и нега, будто все жизненные силы высосал вампир. Хочется упасть без сил и больше не вставать. Осаму точно набьет себе татуировку на ключице с надписью <i>«Не вскрывать и не реанимировать, лучше кремируйте.».</i> Встав кое—как на ноги, шатен шатающейся походкой плетётся в спальню. Сейчас он получил желаемое. Нет сил, чтобы привести себя в порядок. Для этого есть утро. Плевать, что рубашка уже вся пропиталась кровью и теперь неприятно липнет к телу. Плевать, что теперь вся подушка в крови и придётся менять спальный комплект. На всё плевать. Сейчас главное сосредоточиться на своих ощущениях. Одеяло приятно холодит кожу, а свежий порез так в кайф ноет и щипит. Провести бы по нему ногтями, размазывая кровь по всей шее, , а потом сделать пару стежков медицинской иглой на коже, сшить все нервные окончания в один клубок. Осаму от таких мыслей невольно впадает в царство морфея. Слишком прекрасные мечты, с которыми пора расставаться. Утром шатен не чувствует себя хорошо. Это очевидно. Тело уже само устало от увечий и по медленному начинает отказывать. К коже прилипла засохшая кровь, всё ноет и болит, а старые ссадины и гематомы скрываются за пластырями. Бы—то—ву—ха. Когда он пытается избавиться от вчерашнего пореза на шее, его руки дрожат. Нет, они, скорее, ходят ходуном. Необходимо обрезать бинт, а держа в руках ножницы, у Дазая только одно на уме: Что бы мне себе отрезать? Он уже не одну сотню раз твердил себе, что это ненормально, пытался выбросить все колющие и режущие предметы из дома, но ничего не выходило. Ну и угораздило же его упасть в могилу… Шатен отбрасывает все мысли в сторону и быстро накидывает на себя старый плащ, чтобы ни на секунду не оставаться дома. Здесь ему вредит всё: от обычной скрепки, до кухонного ножа. С одной стороны хотелось помедлить, оттягивая сам приём в клинике, а с другой — неизбежное неизбежно. Дома он будет только причинять себе вред. Собравшись духом, Дазай переступает порог квартиры. Стоило бы выпить успокоительное, чтобы не переживать, сидя в очереди, но вот возвращаться назад уже не хотелось. <i>Хорошая мысля приходит на опосля, да?Если он обратно зайдёт в квартиру, то точно сорвётся и снова будет калечить своё тело. Лучше идти вперёд, несмотря на опаску. Создаётся впечатление, будто сама погода подстроилась под настрой Дазая: небо затянуло тучами и послышался гром. Блять, на это он точно не рассчитывал. Что угодно, только не дождь. Зонт с собой он естественно не взял, да и не знал о таком повороте событий. Парочка капель с неба упала за ворот плаща и будто предупредили, что дальше будет только хуже. И это «хуже» оказалось сильным дождём, который начал лить как из ведра. Сейчас только этого и не хватало.Осаму в слух кроет матами Огая и левого хвалённого доктора. Знал же, что идти на поводу нельзя ни у кого. Лучше бы снова выдумал причину и искусно её приподнёс. Шатен ускоряет шаг и перебигает дорогу на красный. <i>Похер, раз полисмены не видели — пронесло. Прохожие сами прячутся от дождя под навесами магазинчиков, либо достают зонтики. Какие, блять, предусмотрительные люди нынче. Кое—кто даже оборачивается и поглядывает на Дазая, как на сумасшедшего. Видок у него не очень: причёска вся растрепалась, бинты намокли и в некоторых местах размотались, а плащ выглядел мятым. Как бомж прям, только с красивой мордашкой. За несколькими домами показалась клиника. Само здание сделано из стеклянных прозрачных панелей, напоминая типичную высотку в Нью—Йорке. Двери для пациентов открываются сами. Навеивает высокими ценами. Внутри клиника была обустроена очень даже неплохо: Светлая мебель в холле, в каждом углу по цветку, стойка регистратуры, возле которой было слишком много милых медсестричек. Если попробовать взять себя в руки, то всё должно получиться.Во всяком случае, одна из медсестриц ему даже приятно улыбнулась. В этом—то и отличие частных клиник от государственных. Поправив мокрый плащ, Осаму восстановил дыхание и достал из кармана мятый талончик. Кабинет восьмой. Искать в таком большом здании кабинет будет затруднительно, ну да ладно. Лишний раз контактировать с медперсоналом не хотелось, да и к тому же, кабинет восьмой, значит, он будет на первом этаже. Идя по коридору, Дазай внимательно всматривался на номерки на дверях и везде искал эту проклятую цифру восемь. Дверей много, слишком много, бесконечное количество. — Одиннадцать, десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, ч… — шатен сбился со счёта и поймал себя на мысли, что прошёл мимо пункта назначения. Нужно успокоиться и привести себя в порядок как можно быстрей. Не хочется походить на пугало. Разворачивается назад и подходит к нужной двери. Белая, как и все. Только номер и отличает её от других. Дазай немного мешкается и боится. Как—никак, страх у него никуда не делся. Он пробует взять себя в руки и уложить взъерошенные волосы, разгладить складки плаща, заправить рубашку в брюки. Какие же дёрганные движения. Слишком накалённая нервная система стала у него в последнее время. Или он просто не резал вены утром тем самым нарушив один из «обрядов». Уже вот и трясти начало. Одним словом — ломка. Нога нервно постукивает, глаз дёргается, а руки шарят в карманах. Если Дазай не ошибается, то где—то в подкладке плаща была лазейка, куда он заныкал одно лезвие. На форс—мажор, чтоб потом вот так не стоять и не трястись, как перед расстрелом. Время в одночасье остановилось. Кажется, меж сшитой ткани Дазай нащупал что—то холодное и тонкое.<i> Это точно оно! Осаму благодарит небеса за свою смекалку и судорожно пытается вытащить спасение. Пальцы, как и ладони мокрые от пота и остренький предмет не хочет поддаваться, что заставляет выругаться вслух. Хочется поскорей резануть многострадальную кожу и закатить глаза от ощущений. Прокусить губу до крови и впасть в транс от металлического вкуса во рту. Прижаться к стене, а потом сползти вниз, продолжая слизывать кровь с губ, подобно вампиру. Дазай не вампир, он жалкий, в отличие от этих гордых и выдуманных существ. Но из мира фантазий его вытаскивает хриплый и прокуренный голос: — Следующий, — звучит сухо и требовательно. Осаму от неожиданности открыл глаза и выронил лезвие, которое быстро упало в подклад плаща. Блять, теперь его точно не достать. Не резать же одежду теперь. — Следующий, — повторил командным тоном доктор, сидящий в кабинете. <i>Волнение накатило волной. Сердце стало биться сильнее, разгоняя кровь по всему телу. Дазай дрожащей рукой тянется к ручке и слегка приоткрывает дверь, не решаясь войти в кабинет. Трудно описать все чувства, которые смешались в один цвет, заставляя волноваться и бояться одновременно. — Да чёрт вас дери, вы там скоро или нет?! — Психует док и громко хлопает руками по столу. Если постоянно работать с психами — можно и самому психом стать. Дазай сглатывает густую слюну, накопившуюся во рту и открывает дверь. Яркий свет ударяет в глаза, заставляя щуриться. Осаму прикрывает свои очи рукой, скрывая их от света и мельком осматривает кабинет: Довольно чисто и светло. Приятная и уютная атмосфера. Широкие окна со светлыми жалюзи, слабый запах лекарств, фикус Бенджамина на подоконнике, стол из светлого дерева и сам доктор, сидящий в кожаном кресле. Да, говорят, что по обложке книгу не судят и всё такое, но люди склонны постоянно смотреть на внешний вид и делать хоть какие—то выводы. Осаму на первый взгляд казалось, что Накахара должен быть высоким, статным и амбициозным, чтобы соответствовать статусу, но совпал только последний пункт. Док издалека казался миниатюрным, а яркие рыжие волосы так забавно обрамляли его лицо. Да ещё и эти еле заметные веснушки на носу. Как шкет, честное слово. Это выглядело не только мило, но и красиво. Накахара сам бегло осматривает пациента и замирает, смотря прямо в глаза. Не каждый день к нему на ковёр приходят такие красавчики. Тёмные волосы так красиво смотрятся с этими выразительными карими глазами. А бледная кожа придаёт пикантность. Вот только портит всё мокрая одежда и… бинты. Парень выглядит очень симпатичным и даже красивым. Давно рыжий не восхищался кем—то. Есть в шатене что—то притягательное, что нельзя описать словами. Как любовь с первого взгляда. Так, стоп, он же на приёме, надо срочно привести мысли в порядок! Рыжий помотал головой и прекратил зрительный контакт. Он же на работе. До Осаму только сейчас дошло, что он находится в кабинете у доктора. Какая—то неудобная ситуация. — Присаживайтесь, как там вас, — Накахара первым нарушает тишину и достаёт из горы справок журнал учёта. Огай рассказывал ему о своём работнике, но вот имя он что—то не запомнил. Занят был очень в тот момент. Шатен тушуется, , неуверенно прикрывая за собой дверь. Кровь всё так же быстро разгоняется по телу, мокрая одежда неприятно липнет к коже, а в висках пульсирует. Страшна, вырубай. — Д—дазай Осаму, — голос дрожит, да и сам пациент ежесекундно вздрагивает. " — Точно ведь, Осаму» — рыжий прокручивает в голове разговор по телефону с Мори и краем глаза поглядывает на шатена. Весь промок, неужели под дождь попал? А на улице разве дождь? Рыжий как всегда по уши в работе, что не замечает таких простых вещей. — Что тебя беспокоит, Дазай? — последнее звучит слишком нежно. Такое чувство, будто рыжий душу дьяволу продал, чтобы так произнести «Дазай». Повернувшись вполоборота, он вновь разглядывает пациента и замечает, как он кусает руки и царапает кожу на пальцах. Глаза у него бегают по кабинету, да и внешнее состояние не очень хорошее, — Если так трудно сказать, можешь раздеться и я проведу осмотр, — Чуя ловит себя на мысли, что он пытается угодить этому шатену. Дазай лишь кивает и как—то скованно начинает снимать с себя мокрый плащ, с которого капает вода. В кабинете витает тяжёлая атмосфера от которой хотелось бежать как можно дальше. Накахара внимательно наблюдал за каждым движением Осаму и словно загипнотизированный уставился на перебинтованный торс. За пару лет доблестной работы он ещё ни разу не видел такого случая, чтобы человек намеренно истязал своё тело до такой степени. И не нужно быть гением, чтобы понять, что под бинтами творится кошмар. И Боже, какой худой этот пациент, как сильно видно вены на тонкой бледной коже, как выпирают острые ключицы и лопатки. Будто эстетика смерти. Дазай всё так же не проронив ни слова, садится обратно на кушетку, вздрагивая, когда спина касается холодной кафельной стены. Сейчас он чувствует себя неуверенно и неловко, ведь свой внутренний мир он никогда никому не показывал. Рыжий медленно приподнялся с кресла и направился к шатену, вглядываясь в его лицо. Такой красивый парень и страдает таким расстройством, эх. — Не против, если я осмотрю твои раны? Шатен даже стал смотреть слегка затравленно. Блять, теперь Чуя — враг народа. На расстрел его. — Я же должен поставить диагноз, — Как—то давно рыжий ходил на курсы психологии, где один декан рассказывал всем студентам, что от тона и тембра голоса зависит многое. Тяжёлый вздох. Осаму медленно разматывает бинты на шее, оголяя воспалённую рану. Пока рыжий учился в меде, он перевидел много всякой хуйни, в том числе и трупы в морге, но вот эта херь пугала даже его окрепшую нервную систему. Рыжий тянет бледную руку к шее и проводит кончиками пальцев, размазывая выступившую кровь. Дазай рефлекторно дёргается и сжимается. Очень больно, как будто вновь пырнули ножом. Рыжий уже понял, что это — патомимия, что её нужно срочно лечить, что это несёт угрозу жизни, что это пиздец как опасно, но где—то внутри мелькает мысль, что с шатеном не хочется так просто расставаться. Конечно, он походит неделю—другую на терапию, а потом раза два—три на осмотр, но это совсем не то. — Доктор, это подлежит лечению? — Глаза полны надежды и желания выкарабкаться из этой пучины. Осаму не смотрит, он словно хватается за спасательный круг. — Доктор, прошу вас, помогите мне, — цепляется за края белого халата и тянет на себя. Рыжий пошатывается и чуть не падает на своего пациента. Боже, как ему можно отказать? Как можно не помочь Дазаю, смотря в его глаза. — Д—да, конечно, я выпишу препараты,  — Чуя старается держать себя в руках. Он ещё никогда не чувствовал лёгкую дрожь в ногах. И как собраться с духом? Дазай наконец отпускает халат и внимательно смотрит на то, как Чуя садится обратно в кресло и быстро записывает кривым почерком лекарства. Затем, рыжий откидывается на спинку кресла и переводит уставший взгляд на окно.  — На улице всё ещё идет дождь, а одежда у тебя мокрая, может… Останешься пока у меня? — Ну же, согласись. Чуя готов перед Богом на коленях стоять готов, чтобы побыть с Осаму пару минут. — Да, пожалуй, — тихо произнёс шатен и залез на кушетку с ногами, обхватив их руками. Как рыжему сейчас хотелось подойти и обнять его, дать выпить горячего чаю и укутать в плед. Слишком мило и беззащитно он смотрелся. Если бы не это расстройство — цены ему не было. Накахара обещает сам себе, что обязательно поставить на путь истинный Дазая и попробует с ним сблизиться. Хочется узнать его поближе, стать другом, а может даже чем—то большим. Хочется приручить этого дикого кота. А рыжий ещё в любовь с первого взгляда не верил. Они ещё долго просидят в кабинете Накахары, перекидываясь лишь редкими фразами. Пока конец дождя не разлучит их. Прошло две недели с первого приёма и Дазай каждый день ходил в клинику на терапию,  принимал необходимые препараты, выполнял все рекомендации Чуи.  На поправку он шёл очень быстро.  Вот что значит попасть в умелые руки. Помимо лечения расстройства, Накахара взялся за увечья и даже дал Осаму мазь,  которая заживляет синяки и гематомы за считанные дни.  Рыжий и впрямь старался:  Носился с Дазаем, как мама утка и старался уберечь от всего. Каждый день Дазаю становитесь лучше и он постепенно начал убирать бинты из своей жизни. Накахара был счастлив, что его пациент идёт на поправку, но было печально думать о том, что рано или поздно шатен окончательно встанет на ноги и уйдёт. За две недели они узнали друг друга получше,  Дазай даже пару раз вырывал у Чуи сигареты из рук с воплями «Они же вредные, как ты об этом не знаешь?»,,  а тот лишь отмахивался и начинал читать лекции про патомимию. Между ними были тёплые дружеские отношения, , но если Дазай знал хоть что—то о Чуе,  то Накахара кроме имени и фамилии больше ни о чём не ведал. Теперь оставалось смотреть печальным взглядом на пациента, который заигрывал с медсестрой из регистратуры. Осаму будто чувствовал настроение Чуи и толкал его по—дружески в бок, а после, тащил в кабинет, чтобы во время перерыва выпить чаю с печеньем или конфетами, которые он приносил из кондитерской каждый день. Было приятно находиться в компании этого пациента.  За чаем они обычно обсуждали погоду, на крайняк — работу.  Про личную жизнь ничего друг другу не рассказывали. Шатен не раз замечал, что доктор на него частенько поглядывает.  А когда ему резко стало лучше и лечение должно было прекратиться со дня на день,  то заметил,  что Накахара был понурым. Он ведь так привык к его постоянному присутствию. Каждый раз,  обрабатывая почти зажившие порезы, доктор лишний раз не отказывал себе в касаниях: то по шее проведёт пальцами, то по лопаткам, то вдоль позвоночника,  при этом завороженно смотря на фарфоровую кожу. Теперь всё ясно.  Близился день выписки и Дазай решил сделать Чуе приятное.  Он заслужил чуточку внимания и любви к своей персоне. Перед последним приёмом Осаму купил себе новую одежду на оставшиеся деньги,  которые раньше тратил на верёвки и ножи. Как—никак,  выглядеть хотелось опрятно. Лицо теперь не казалось таким бледным, а синяки под глазами пропали. Давно он не видел себя утром таким бодрым, довольным и счастливым. Счастливым потому что сегодня он хочет сделать своей «маме утке» подарочек, вот только весьма личного характера. Заправив белоснежную рубашку в новые бежевые брюки, Осаму поправил прическу и ещё раз улыбнулся своему отражению в зеркале. — Кто красавчик?  Я красавчик!  Кто красавчик?  Я красавчик!  Кто здесь самый красивый?  Я самый красивый! Настроение было на высоте и хотелось рассказать это до каждому жителю. Йокогамы.  Пусть все знают, что он сегодня чувствует себя восхитительно.  Посмотрев на часы, он вальяжной походкой вышел из дому.  Сегодня всё должно идти по плану.  В противном случае, он подорвёт репутацию Накахары и свою заодно. В клинике медсёстры увидев Дазая в таком виде приветливо улыбаются и шушукаются на тему любви и розовых соплей. Весьма примитивно, что ещё сказать.  Но для себя шатен уже решил убрать статус «в активном поиске» из соцсетей. Докторов и прочий медперсонал Осаму перестал бояться.  Рыжий вселил в нём надежду и старался познакомить с каждым работником клиники, представив его как «утёнка»,  за которого он ручается. Взял на поруки, так сказать. Дазай открывает дверь и видит только рыжую макушку, потому что весь стол завален отчётами и важными бумагами. — Доктор Накахара,  — Дазай вальяжно встал в позу и широко улыбнулся, чтобы его уж точно заметили,  — Я пришёл к вам на приём. Ох,  как у вас много работы, вам надо почаще отдыхать, а то заработаетесь так. Рыжий в ответ на это перестаёт заполнять документы и наконец обращает внимание на пришедшего пациента. Выходит, все усилия он не зря приложил.  Дазай выглядит теперь как здоровый человек.  Желаемый результат достигнут, «квест» пройден. Чуя правда был рад за своего пациента, но вот прощаться с ним не хотелось.  Одна мысль об этом портила настроение. Осаму за пару недель осмелел и набрался силы. Его поведение изменилось радикально: В первую их встречу его голос дрожал, а теперь он сам садится на кушетку и деловито поглядывает на рыжего.  — Ну что ж, Дазай, как твоё самочувствие?  — Накахара мягко улыбается и закидывает ногу на ногу. Спросить бы у него контакты,  да неудобно. Не скажешь же ему: » — Ты мне понравился, дай мне свой телефон.» Так не хочется, чтобы этот шатен уходил из его жизни.  Хотя, Чуя даже не знает, есть ли у Дазая девушка.  Он о нём ничего не знает.  И это прискорбно. — Знаете,  доктор,  — Дазай встаёт с кушетки и обходит кресло,  в котором восседает рыжий. — А я вам маленький подарочек хотел сделать,  — Чуя шокируется услышанному. Подарочек? Подарочки разные бывают. Сердцебиение от близости участилось,  кровь в жилах забурлила.  — Думаю, он вам очень понравится,  — шепчет на ушко Дазай,  — Судя по тому взгляду,  которым вы одариваете меня каждый раз, когда я раздеваюсь,  — шаловливый язычок коснулся ушной раковины.  Зрачок у Накахары расширился. Заметил ведь, что Чуя неровно дышит к нему. Дазай спускается на колени и заползает под стол, игриво поглядывая на доктора. Чуя отводит взгляд в сторону,  чтобы не было видно его смущения.  Ему двадцать два,  а он краснеет,  как школьница.  Ещё ни один пациент так не поступал. Шатен хватается зубами за язычок бегунка на брюках и тянет, расстёгивая ширинку и   проводя язычком по боксерам. Как же сексуально.  Накахара всё ещё в замешательстве и даже не знает как здраво оценить ситуацию. —  Док, расслабьтесь,  — интимным голосом говорит Осаму и раздвигает колени рыжего,  чтобы поудобней устроиться. Накахара вздыхает и, откидываясь на спинку кресла, благодарит всех святых за то, что ему достался такой пациент.  Сейчас ему до безумия приятно.Дазай решил сделать ему подарок. Конечно,  рыжему дарили и цветы,  и конфеты,  и всё вместе, но отсос — нет. Осаму освобождает слегка возбужденный член из боксеров и проводит языком по всей длине, хитро поглядывая на Накахару. Чуя от такого окончательно расслабился и запустил руку в волосы Осаму, прикрывая веки.  Это хорошо помогает отвлечься от тяжёлой работы. Язычок приятно облизывает уздечку и давит на головку. Дазай помогает себе рукой, нежно двигая у основания. Для рыжего будто весь мир исчез.  Остался только он и его пациент.  Стол завален справками и журналами, которые надо срочно заполнить сегодня,  а его это вообще не ебёт.  Шатен продолжает сладко надрачивать Накахаре и вот—вот сам застонет от удовольствия.  Нежно давит язычком на головку, вызывая у второго волну мурашек.  Вот и слабое место. Рука была полностью убрана и теперь Осаму сам насаживался ртом на возбуждённый орган. Именно это Чуе и нравится.  Он прогибается в спине, сильнее сжимая рукой волосы Дазая,  заставляя его двигать головой ещё быстрее. Дазай расслабляет горло,  позволяя уже Накахаре толкаться в его влажный рот. Какие классные ощущения.  Вот—вот наступит оргазм и Осаму чувтствует,  как член Чуи становится твёрдым, пытается отстранится,  но рука по—хозяйски давит на затылок, не давая отодвинуться от паха рыжего ни на секунду. Приходится отцеплять его руку от своих волос,  чтобы планы не портила. Рыжий уже был готов излиться, как удовольствие резко прекратилось.  Он распахнул глаза и встретился со взглядом Осаму. — Ты же не думаешь,  что это всё, да?  — в очах искорки, а лицо не покидает ехидная улыбочка. Дазай залезает на бёдра Чуи и расстёгивает свой ремень, чтобы спустить брюки по щиколотку. — Д—Дазай,  — словно в бреду шепчет Накахара, пытаясь отдышаться. — Потерпи ещё, сладкий,  — Осаму демонстративно достаёт упаковку с презервативом из кармана и рвёт её зубами,  — Это не конец,  — голос хриплый и возбуждённый. В штанах у Осаму тесно и мокро,  предэякулят уже был виден на светлых брюках.  Испортил себе новую одежду,  ну да ладно,  высохнет.  Затем,  раскатывает презерватив по всей длине ствола Чуи и приспустив с себя боксеры,  рукой направляет орган к своему колечку мышц. Утром он хорошо себя подготовил, чтобы свести неприятные ощущения на минимум. Часа два растягивал себя в душе. Рыжий запрокидывает голову назад. Чёрт,  как это охуенно.  В глазах уже не искры, а целый фейерверк. Когда Осаму полностью садится на член Накахары, тот обхватывает его бёдра руками и прижимает к себе,  целуя в губы до исступления. Шаловливый язычок проникает в рот Чуи и касается нёба, затем, сплетается с его языком.  Со рта у рыжего потекла ниточка слюны, которая медленно скользила по коже на шее. Дазай, заметив это, отстраняется от раскрасневшегося Чуи и слизывает прозрачную жидкость, проведя языком по шее.  Рыжий уже на пределе, шатен выглядел слишком сексуально для пациента с патомимией. Все эти заметные шрамы на шее и руках добавляли пикантности. Осаму начинает медленно насаживаться на ствол, ловя припухшие от поцелуев губы Накахары. Чуя никак не мог остановиться целовать шатена.  Какие же у него мягкие и пухлые губки,  ах. Доктор стонет в поцелуй от удовольствия и двигает бёдрами, вызывая у шатена громкие выкрики и стоны.  Дазай трётся своим возбуждённым органом о живот Накахары, как бы намекая, что ему тоже нужна разрядка. Осаму внутри оказался узким и таким тёплым,  что рыжий не может остановиться. Он продолжает набирать бешеный темп,  кусает шею, ключицы, ставит засосы на плечах. Одежда кажется лишней и неприятно липнет к телу,  стоило бы её снять с самого начала, ведь она мешает ставить метки на теле. Шатен берёт руку доктора и тянет к себе, заставляя обхватить рукой налившееся кровью естество. От касания пальцев рыжего,  он громко стонет, срывая голос.  Хочется получить уже желанную разрядку. Рука рыжего двигается в такт толчкам, надрачивая член Осаму.  Быстро, рывками, каждый раз отодвигая крайнюю плоть на максимум. В висках стучит,  пульс бешеный, оба мокрые и вспотевшие, но всё также продолжают целоваться и кусать до крови губы друг друга.  Чуя приподнял бёдра шатена,  буквально трахая  его на весу. Осаму больше не может сдерживать оргазм,  кончает на ладонь рыжего и сжимает его член. У Накахары от этого даже в глазах потемнело и он царапает короткими ногтями бёдра любовника, толкаясь до основания. Чуя кончает глубоко в Дазае, а после, откидывается на спинку кресла. Нега разливается по всему телу.  Хочется сейчас завалиться спать, прижимая шатена к себе. Неужели они занялись этим прямо в кабинете?  Чёрт, если это кто—то увидел — пизда рулю. Шатен слезает с кресла и опирается на плечи Чуи. —Понравилось? — Это было… Великолепно,  нет,  божественно. Ноги у Дазая дрожат и он ещё пару минут использует Чую как опору.  Рыжий всё ещё не может осознать,  что всё,  что только сейчас произошло — реальность,  а не плод его фантазии. Натянув брюки на Осаму, Накахара пытается отдышаться и привести себя в порядок.  Его лицо всё ещё красное. А вот Дазай чувствует себя уж слишком шикарно.  Он быстро привёл себя в порядок и избавился от следов спермы, вытерев её салфеткой. А поясница—то болит у него. Видно, как каждый шаг отдаёт неприятными ощущениями. А теперь он зачем—то шарится во всех карманах брюк и плаща. — Держи,  — Дазай протягивает бумажку со своим номером и адресом,  — Будет скучно — звони, а лучше — заходи,  — мягкая улыбка невольно заставляет улыбнуться самого Чую, — Ещё увидимся, мой ангел в белом халате,  — Осаму посылает воздушный поцелуй и весело выскакивает из кабинета.  Чуя сжимает бумажку в руках и несказанно радуется произошедшему. Он знает, что обязательно придёт в гости к Дазаю,  знает,  что принесёт коробку конфет,  знает,  что пригласит на следующий день в ресторан,  знает,  что каждый вечер они будут проводить в компании друг друга,  знает,  что через месяц у него дома поселится большой кот с карими глазами по кличке «Дазай»,  и знает,  что такой случай,  как сегодня,  будет повторяться у него в кабинете не раз. Всё будет именно так, как он знает.