Война на ромашковом поле

      Власть Южной Кореи предчувствовала неладное, агитировав народ своей страны, что она непобедима. Многие верили в это, а небольшая часть населения готова была плюнуть в лица «служителей народа». Ведь за последний год армия КНДР дразнила своими пролетающими самолетами над 38-параллелью. Война началась рано утром двадцать пятого июня 1950 года. В тот день многие южнокорейские семьи проснулись под залпы северной артиллерии. В первые часы боевых действий северная армия продвинулась на восемь километров от 38-параллели. Танки «Т-34» ездили по узким улочкам города Кайсен и громили все на своем пути, люди в панике бросали все свои вещи, они старались убежать подальше от нависшей над их головами угрозой. Улицы города полыхали в огне, слышался горький детский плач и вопль женщин о пощаде.       Минсок читал об этой трагедии в газете, сидя в мягком кресле, за чашкой горячего чая. Отец Кима верил в свою страну и в своих солдат, его патриотизмом был пропитан весь небольшой дом. Флаг ЮК весел над обеденным столом, а гимн своей страны отец напевал, когда у него выдавалась свободная минутка. И Минсока всегда удивляла такая сильная любовь своего отца к родине, в глубине души, Мин даже думал, что тот с легкостью продаст своих родных, если это будет во благо родине.       Казалось, началась война, и многие соседи сулят ей такие же последствия, как и после Второй Мировой войны, но Минсок не чувствует опасности. Его маленький жалкий городок находится возле Пусана, и северным войскам ни за что сюда не добраться. Так думал Минсок, когда шел в свой колледж, получать знания. Парень был глубоко уверен в том, что скоро это закончится, что северяне скоро заберут свои войска и вернуться восвояси. Но война дышала ему в затылок.       Отец Кима работал мясником, поэтому после учебы Минсок часто приходил к нему в лавку и помогал с работой. Как бы его старик не молодился и не говорил, что его спинная грыжа рассосалась чудным образом, Минсок приходил в лавку и старался больше потрошить и резать животных. Вначале ему казалось это противным и каждый раз, потроша очередную курицу, он сдерживал рвоту и воротил нос, но с каждой новой жертвой, чувство брезгливости притуплялось, и он мог потрошить все больше и больше животных. Однажды он разделывал свинью, и, похоже, когда ее зарезали, она была беременна. Минсок всадил ей в пузо нож, провел к задним ногам, а из живота попадали синие, еще в прозрачном пузыре, свинята, их было шесть. Раньше бы Ким завопил, бросил все и убежал обниматься с его белым другом в ванной, но сейчас, он вырос, и Мин просто сложил их вместе, чтобы после работы закапать за прилавком.       Все было относительно спокойно, командирование южнокорейских войск начало спешно подтягивать вторые эшелоны и резервы, и смогли подавить наступление, южный народ немного отдышался. Но северные войска все ближе и ближе подбирались к Сеулу. Люди, жившие в столице, если у них есть родственники и те, кто был согласен приютить их на время войны, переезжали ближе к Тэгу. С 27 июня в войне стала принимать участие авиация США, что не могло не радовать, но этого было мало, чтобы остановить чудовищную машину убийств. В двери постучали плохие новости с фронта. 28 июня, два дня с начала войны, южнокорейские солдаты в пух и прах проигрывают, они отдали северянам Сеул, а те, словно чума распространяется дальше, захватывая еще больше и больше земли. Народ в панике и никто не знает, что будет дальше. Оказывается южные войска, в отличие от северных, были ужасно оснащены, у них не было столько мощи.       С начала войны Минсока включили в систему подготовки офицеров запаса, а значит, весьма высока была вероятность того, что по окончании колледжа он будет отправлен на войну в звании лейтенанта. Поэтому мать Кима все время плакала и молилась могущественному Будде, чтобы тот не отправлял ее сына на войну. Конечно, господин Ким не поддерживал свою жену (он же ярый патриот и считал, что умереть на благо своей родины очень достойно) и часто ругался с ней, но он тоже ходил по дому понурый. Возможно, это из-за того, что его перехваленная страна и ее войска оказались бесполезны и бессильны против северного недруга, а может отец Минсока все-таки переживал за свою родную кровь, просто не хотел показывать это. Но факт оставался фактом, Ким младший уйдет воевать. Повестку о зачислении в армию прислали ближе к августу, когда южнокорейские войска и ее союзников отбросили ближе к югу в район Пусана. Кима, как и остальных ребят от 18 до 30 лет усадили в поезд. Там находилось много ненормальных, так отметил про себя Мин, они были в белых футболках и в повязках, кричали о любви к родине и что готовы умереть ради нее. Их взгляды не разделяли только люди в здравом уме, идти на войну и умереть, не входило в планы большинства.       Минсока отправили в самый эпицентр сражения — Пусанский периметр. Это было десятое августа, линию ограничившую район на крайнем юго-востоке Кореи, удерживали американские и южнокорейские войска. Машина, в которой, как цыплята, прижавшись друг к другу сидели молодые бойцы, остановилась под крик старшего лейтенанта. Раздался взрыв, и кусочки земли попали прямо внутрь машины. Каждый из мальчишек сидевших там внутри йокнул и прижался к другим потным, но еще пока живым телам. Они сидели и тряслись, на курсах военной подготовки им объясняли, что и как делать, учили стрелять и сюда отправили только лучших, но слушать лекцию об этом сидя в безопасности одно, а когда тебя привезли в самое пекло, чтобы ты подставлял свою грудь под пули другое.       Первое, что предстало перед глазами у новых солдат это длинные и глубокие оковы, которые были залиты кровью. В воздухе чувствовалась смесь гари и пепла. А когда новобранцев повели для регистрации, между их строем пробежали солдаты с носилками. Не успели новички сделать пару шагов, как обратно сквозь них прошли другие уже солдаты, и на кровавых носилках лежал парень с отрубленными ногами по коленные чашечки, его лицо было все багровое, будто его варили минут сорок, солдат был бессознания, поэтому он не вопил от жуткой боли. Они шли дальше по протоптанной тропинки, Минсок старался игнорировать навязчивый запах крови, благо за время работы в лавке отца он смог этому легко научится. Строй шел молча, а вокруг творился хаос, солдаты корейской армии клали трупы других солдат в кучу с таким пренебрежением и отвращением, что Киму стало жалко тех ребят.       — Пусть сгорят эти красные дотла! Будьте прокляты, — один из тех солдат, что кидал трупы, вышел вперед и смачно так харкнул на горку, а потом поджег. Минсок хотел бы вмазать тому, кто это сделал, ведь не факт, что эти люди сами приняли решения убивать. Скорее всего, их, как и самого Кима призвали служить. Если бы у Минсока был бы выбор, он точно не пошел служить.       Строй шел ровно, каждого новоприбывшего солдата построили ровной шеренгой перед, похоже, самым главным. Это был довольно маленький ростом человек. На его лице были глубокие шрамы, которые только недавно начали затягиваться. Ким почти не слышал, что говорил этот человек, он даже не запомнил, как его звали. Он думал о родителях, оставшихся в городе без присмотра. Минсок надеяться, что они успели уехать подальше. Хотя, куда они могут уехать? Есть ли в этой стране безопасное место, где можно спрятаться от войны? Нет.       Им показали казарму, которая станет их новым домом. Половина ржавых кроватей были облиты кровью, поэтому стальной запах въедался в кожу. Смерть бродит мимо окоп, трупов тлеющих на поле, криков боли солдат. Минсок понимает, это не его война. Не этих ребят, которые идут на встречу со смертью. Почему они должны умирать здесь, а не лежа на своей кровати, обнимая любимую? Его мама исповедует буддизм, она с пеленок внушала маленькому Мину, что есть перерождение, и те, кто умерли сегодня, вчера или после завтра, опять спустятся с небес на землю, только в новой оболочке. Минсок сидел на маминых коленках и думал, наверное, это ужасно, ведь они ничего не помнят, не помнят того человека, которого любили в прошлой жизни, а значит, они получается, изменят ему, хотя обещали любить только его? Какие глупые мысли лезут в голову Минсока.       Первый бой Минсока состоялся пятнадцатого августа. Поначалу все было хорошо, если можно так сказать. Строй рванул вперед с боевым кличем, держа крепко в руках оружие. Над головами летели пули и со свистом пролетали гранаты, оставляя после себя глубокую дымящуюся воронку, мины подбрасывали куски земли и части разорванных солдат вверх. Поваленные деревья служили прикрытием от пуль, об их витиеватые корни солдаты вечно цеплялись ногами и падали, на них часто наступали свои же, в панике не замечая хруста костей под берцами. Минсок пытался отстреливаться винтовкой «М-1», которую ему вручили перед боем, сначала он никого не мог убить, а вот пули врагов градом направились к нему. Они свистели и бахали прям возле ушей, заглушая собой все. Ким пошатнулся и кубарем полетел вниз — в окоп, когда граната противника разорвалась совсем рядом. Мин не мог дышать, воздух был раскален, хотелось пить, в горле забился песок. Огромные куски влажной земли упали на него, словно говоря, что его хотят похоронить тут заживо. Отходил неимоверный жар, словно ад поднялся на несколько уровней выше и еще чуть-чуть, и черти полезут из расщелин, коих на поле слишком много.        Одно ухо плохо слышит и из него стройным ручейком стекает кровь. Но сейчас Киму все равно, он облокотился спиной на земляную стенку окопа и готов выть, словно зверь. Ему страшно, нет, он не хочет умирать, он хочет жить. Ему нужно домой. Домой. К маме, к отцу, к друзьям. Он должен сейчас сидеть за своим столом и читать газету, а не здесь. Минсок думал, что сможет подавить свою истерику, но не смог. Он стал плакать, надрывно, захлебываясь слезами и землей, пока не почувствовал неимоверную боль в районе правого плеча, рука рефлекторна дернулась к очагу боли. Кровь сочилась меж пальцев, окрашивая собой землю. В него выстрелил солдат КНДР, он смотрел на раненого Мина и целился ему в голову. Ким не знал, что делать. Мозг стал ватным и не соображал совершенно ничего. Тогда, пусть он выстрелит в Мина, чтобы уже тот смог переродиться не в это время. Палец врага опустился на спуск, тот от тяжести стал медленно опускаться. Минсоку казалось, что он слишком медленно опускается. Может тот парень, его возраста, не хочет убивать Кима? Это не его война тоже? Ким хочет сказать ему, чтобы он стрелял уже быстрее. Но в вакханалии шумов войны, он не расслышал выстрел. Тело обмякло и упало на землю. Из дырки на лбу вытекала кровь, а карие глаза остались раскрыты, они смотрели в лужу собственной крови. Минус один.       К Минсоку подошел молодой парень, лет восемнадцати, он присел перед ним на корточки и оторвал руку от раны. Ким сполз по стенки и ничего не понимал совершенно, его трясло. Он жив? Наверное, ведь перед его глазами лежит труп солдата, который хотел его только что убить. На плече солдата, что только что спас Кима, пришит флаг США. Значит он свой. Он не мог успокоиться, ему опять хотелось разрыдаться, как маленькая девчонка. Его же могли убить, это мог бы лежать его труп, а не того парня. И главное, он уже сам захотел умереть.       — Я Ли Марк, — с небольшим акцентом сказал парень, перевязав плечо Минсока тканью. Он подхватывает его за талию, а руку Кима кладет себе на плечи и ведет по лабиринтам окоп. Земля вокруг разворочена, дымит, но огня не видать. Слышны лишь стоны раненых и крики сражавшихся за спиной парней. Кровь рекой разливалась на поле битвы и Мину становилось страшно идти по ней, ведь он мог наступить на труп.

***

      Наступление быстро началось и так же быстро закончилось. Корейские солдаты и подоспевшие им на помощь американские, опять проиграли и уступили несколько километров Пусанского периметра. Это было начало конца и все это прекрасно понимали, дальше некуда было отступать, если они пропустят северян дальше хоть на миллиметр, то можно собирать свои вещи, подымать белый флаг и готовиться к расстрелу.       Множество раненых уложены в порядке очереди, чтобы получить медицинскую помощь. Медсестра в белом халате подходила сначала к тому, кто смог участвовать дальше в войне, а те, кто уже были на гране смерти — к ним медсестру не пускали. Марк усадил Мина на землю. Мальчишка с карими большими, как у олененка, глазами оказался намного мужественнее, чем Минсок старше его на три года. Ли добыл откуда-то флягу с водой и напоил Мина. Ким хотел поблагодарить мальчишку, но мир вдруг резко заплясал. От этого парня начало мутить, а картина мира потихоньку ускользала от него. В глазах Мина стало темнеть. Марк увидев, что солдату плохо поднял руку вверх. К ним сразу же подошла медсестра. Её халат был испачкан кровью и землей. Они с Марком затащили Мина в палатку, где лежали такие же раненные. Вокруг них стояли медсестры, перевязывали и обрабатывали раны, а солдаты кричали от боли.       Медсестра, что подошла к Минсоку, достала из кармана перочинный нож и разрезала ткань, которой Марк ранее перевязал руку Мина, и стала стягивать с него верхнюю одежду. Парень был обессилен и даже не смог сопротивляться. Девушка осматривала рану спереди, потом резко встала и попросила придержать Марка Минсока, она обошла парня сзади и осмотрела рану.       — Имеется умеренно кровоточащая рана, неправильно округлой формы, на задней поверхности — аналогичная рана несколько больших размеров с неровными краями, — сказала себе под нос она. Марк понимающе замотал головой и куда-то ушел. — Как себя чувствуете? — она обратно приложила к ране повязку.       — Плохо, голова кружиться и спать хочется, — Минсок держал полуоткрытые глаза.       — Зовут Вас как? — из того же кармана откуда она раньше достала нож, девушка вытащила тетрадь и ручку.       — Ким Минсок.       Через несколько минут к ним вернулся Марк, парень держал на подносе множество хирургических инструментов и шприцы: один большой, другой поменьше. Сзади него стоял мужчина с белой маской на лице.       — Зачем это? — комок подступил к горлу, а внутри все сжалось. Мин удивленно метал взгляд от медсестры до Марка и наоборот. Он понимал зачем, но не хотел осознавать этого.       — Сейчас мы Вам рассечем кожу, уберем пулю и обработаем. Будешь, как новенький! — сказал добродушно мужчина.

***

      После операции Кима положили в лазарет. Почти каждый день к нему приходит молодая медсестра Со Дейджи. Когда она впервые появилась в палате Мина, раскаленный августовский воздух, словно стал еще жарче. Все внутри задрожало, а Минсок только и мог думать насколько красива Дейджи. Открыв дверь, она лучезарно улыбнулась, и сияние ее улыбки затмило все собой вокруг. Как бы глупо это не казалось, но Со была похожа на ромашку. Девушка все время ходила в белом, а выговорившие на солнце волосы, отдавали приятной желтизной. Она заходит каждый день к Минсоку и обрабатывает раны. Смотрит, как проходит заживление и хмурит свои бровки, заставляя каждый Божий раз, Мина умиляться с этого. Парень смущенно отводит взгляд и прячет влюбленную в каждые мелочи Дейджи улыбку. Но самое неловкое, когда девушка приходит к нему менять повязку. Она наклоняется так близко к Мину, что их руку и иногда плечи соприкасаются, от чего сердце бешено играет на ребрах, словно на ксилофоне, отбивая ритмы любви. Чувствуя ее дыхание на своей коже, Ким, как дурак, отпрянул от нее и смотрит, словно баран на новые ворота. Со забавно хохочет и бьет его несильно по здоровому плечу.       — Щекотки боишься? — она собирает использованные бинты. Подняв свои темно-шоколадного цвета глаза. В них горят искорки детского озорства, Мина вечно удивляло это. Она всегда улыбалась. Несмотря на вражеские самолеты, пролетающие над ее головой и стрельбу за окнами, она всегда улыбается. Она не спит и не ест, потому что у не таких больных, как Минсок тысяча и у нее вечно не хватает время всем помочь.       — Не то чтобы. А какие ты цветы любишь? — девушка захихикала. Она собрала бинты и положила их на какую-то алюминиевую плошку овальной формы.       — Ромашки нравиться, а что? — её щеки украсил выступивший румянец. Она смотрела на Мина сквозь полуопущенные ресницы, заставляя парня забывать, как дышать. Он вдыхает побольше воздуха в легкие.       — Тогда, давай я соберу для тебя самый красивый букет ромашек, а после приду сюда и ты… Ты согласишься стать моей женой? — парень засмеялся, когда увидел столь редкое выражение лица Со. Удивление! Девушка, словно статуя стояла с раскрытым ртом.       Каждый день Со заходила к нему, утопая в августовских еще теплых лучах солнца. Ким смотрел на нее, такую странную волшебную, манящую, ему казалось, будь Дейджи его, он был бы счастливее всего на свете.

***

      Приятные моменты должны когда-то заканчиваться. Вот и наступил этот день, Минсоку принесли его ненавистную темно-зеленую форму. Он потихоньку натягивает ее здоровой рукой, правая еще побаливает. Парень до сих пор помнит, как хирург, что его оперировал, сказал ему, что при выстреле задели нерв и теперь резкая стреляющая боль его спутник до конца жизни. Это никак не влияет на работоспособность, просто приносит дискомфорт.       Его сопровождают по коридорам неизвестные ему парни. Минсок впивается взглядом в каждый миллиметр комнаты и лестницы. Чтобы потом, когда пули будут свистеть ему над ухом, а кричащие от боли сослуживцы появятся перед его глазами с оторванными от снарядов конечностей, он смог закрыть глаза и представить это здание и улыбку Дейджи. Свет солнца пробирается сквозь раскрытые окна, озирая все вокруг, но толи лучи стали светлее, толи у Кима улучшилось зрение, когда в проходе появилась в привычном белом халате Со, мир замедлился, а картинка стала четче. Вот опять Мин никого не видит, кроме нее, девушка поправила волосы, а когда ее глаза встретились с его, стеснительно опускает вниз, будто на полу что-то весьма интересное. Мин про себя хохочет, как же может это девушка быть такой удивительной? Он останавливается, а военные, что стояли по оба его плеча, проходят немного, а потом замечают «пропажу». Они оборачиваются и вопросительно смотрят на парня. —       Ребята, можно я кое с кем попрощаюсь, а потом к вам спущусь. Я недолго, обещаю! — военные почесали свои затылки, пошептались и разрешили Киму, но с условием, что парню отдано всего три минуты не больше. Ким благодарно отдал каждому поклоны и побежал по лестнице наверх, где, как он предполагает будет Со.       Девушка сидела на небольшом балконе, ветер трепетал ее волосы, а волшебные карие глаза устремлены на белые страницы книги. Она не замечает, когда к ней подсаживается Ким. Парень пару секунд просто смотрит на нее, запоминая, где находится каждая ее родинка, вдыхает аромат уходящего лета и ее запах ромашки. Ким забирает книгу из рук Дейджи и смотрит название « Прощай, оружие!».       — Хемингуэй? — Со нервно вздрогнула. Девушка обернулась, и ее лицо засияло счастьем.       — Ты почему здесь? Разве тебя не забрали?       — Мне дали три минуты, чтобы я попрощался с тобой. Хочу уточнить, Со Дейджи, вы же будите моей женой, после того, как я вернусь с самым огромным и красивым букетом полевых ромашек?       — Дурак! — девушка закрыла книгу и пихнула ей же сидящего рядом Кима, а потом привычно рассмеялась. Мин думал, что нет лучше услады для его ушей, чем ее смех. Он, как мальчишка заулыбался, а когда девушка ответила: «Конечно!», готов был танцевать от счастья и вопить, как сильно он её любит.

***

      Смерть витала вокруг. Буквально каждая крупица родной земли пропитана ею. Под непрерывным огнеметом северян, сложно было погребать тела убитых, но солнце работало непрерывно быстро. Ночью, когда солдаты видели волшебные сны про любимых родителей, как они возвращаются домой живыми и невредимыми, ветер доносил приторный удушающий тяжелый запах мертвецов, раздувших от газов. От этого некуда было деться, и, когда поутру армия вновь вступила в схватку, запах разлагающих тел поднимался. Они будто стали призраками, вновь невидимые молодые ребята шли в бой уставшие, голодные и без какой-либо надежды в глазах. Но на самом деле от них утром остаются, если повезет, только съежившиеся тела, многие были легкими и усохшими. В памяти они останутся, лишь костями громыхающими в мундирах, ставших для них великоватыми.       Противостоять северянам было сложно, можно сказать, невозможно, особенно, когда их полки пополнила китайская армия. Их бойцы были настолько подготовленные, они с легкостью могли убить и не моргнуть глазом, казалось, они были рождены для этого.       Серый и унылый день, дождик то моросил, то прерывался, то опять начинал капать. Фронт бушевал. В бой ввели танки. На юге переднюю линию обороны уже отбросили назад, но командир из армии США уже направил туда свою роту. Гудели в облаках самолеты, разрезая серыми крыльями такие же небеса. Рота ждала приказ, чтобы рвануть в бой. Минсоку и пару солдатам было велено помочь раненым добраться до тыла. Этому Ким был несказанно рад, после встречи с Дейджи, парень максимально оберегал себя, ему нельзя умирать. Там за дымом от бомб и пуль, ждет его ромашка, скорее всего, стоит возле окна, устремив свои темно-ореховые глаза на фронт, стоит и молится, чтобы с ее любимым все было в порядке.       Минсок и парень схватили носилки с раненым. Солдат оказался немного старше Кима, весь в грязи и крови. Они тащили через все поле. Заслышав авиамотор советского «Миг-15», они пригнулись, а носилки с раненым опустили на землю. Мотор тарахтел, будто плевался маслом и сам задыхался в собственном дыму. Истребитель падал, словно подбитая на охоте птица с неба. Он врезался в деревья, а пилот спускался на парашюте, ловко маневрировал меж природных препятствий.       — Что делать будем? — спросил солдат Кима.       — Я найду того парашютиста и возьму его в плен. А ты пока побудь с раненым, — солдат замотал головой.       Минсок приготовил оружие и направился на примерное место приземления врага. Ему было интересно узнать кто это. Как-то ему удалось еще раз встретиться с Марком, что спас его жизнь в первом бою. Он рассказывал, что американским разведчикам удалось поймать русского, он был пилотом чудной серебристой птицы «МиГ-15», которая самоотверженно боролась с истребителем США типа F-80. К концу боя, советский самолет был слишком поврежден и пилот «МиГ-15» принял решение катапультироваться, прям из кабинки.       Ким был наготове к любым неприятностям, парень мотал головой, чтобы найти своего врага, а тот, будто сквозь землю провалился. Минсок шел дальше, а деревьев окружало его все больше и больше. Зеленая форма утопала в листве. Он двигался дальше осторожнее, прислушиваясь, но все было тихо. Свинцовые облака стали расходиться, а прямой луч солнца был устремлен на поблескивающие от недавнего дождя ромашки. Мин опустил оружие. Парень встал в ступор от красоты, и сразу же на него навалилась волна воспоминаний о времени, которое он провел в лазарете вместе с его любимой Джейджи. Улыбка медсестры всплыла перед глазами, а звучный смех заглушил собой приближающиеся шаги незнакомца. Ким заворожено любовался полевыми цветами. Мысль бросить сейчас оружие и приступить к выполнению своего обещания крутилась в голове. Он это сделал.       — Зря ты так, — мужчина, стоявший позади Кима, направил на него пистолет. Он говорил на непонятном языке, на слух прикинул, что это не русский, русский намного грубее, это китайский язык. Когда Мин хотел обернуться и увидеть того, кто наставил на него оружие, противник цокнул. — Не нужно оборачиваться. Мне зовут Чжан Исин. Я всегда говорю свое имя перед смертью врага.       Минсок не понял, что сказал китаец, перед его последним взором на ромашковое поле, где сидела и плела себе венок Дейджи, она как всегда лучезарно улыбалась ему и хлопала на место рядом с собой. Она звала его к себе. Мин не почувствовал боли, просто горячая хлыстающая кровь оросила собою его любимую ромашку.       Как там говорил. Эрнест Хемингуэй: « Когда любишь, хочется что-то делать во имя любви. Хочется жертвовать собой. Хочется служить».