Hold Infinity In the Palm of Your Hand And Eternity In an Hour

      — Что произошло? — спрашивает Нико.       Она смотрит на Данте, — этому, понятно, ничего не сделается — на Неро, на какого-то незнакомого мужика. Где он вообще увидел такую прическу? Как будто прямиком из фильмов про якудза. Данте, Неро, странный мужик... В грудь ей закрадывается нехорошее предчувствие.       — Где Ви?       Никто не удостаивает ее ответом, но по тому, как Неро прячет взгляд, все становится понятно. Видимо, их работа подошла к концу. Видимо, Данте сделал все, что от него требовалось, и оставаться здесь дальше для Витале потеряло смысл. Нико вполне может представить такой исход событий, учитывая его характер.       «Понятно», — думает она.       Не то чтобы ей грустно, просто столько опупенных чертежей осталось на столе — как раз под его трость. А теперь... теперь, похоже, они пойдут на что-то еще. Нико пожимает плечами, потирает затылок, а потом вдруг замечает книгу. Его книгу в руках мужика-похожего-на-якудза.       — Откуда у тебя это?       Вид его книги в чьих-то руках ей не нравится. Ви любит поэзию. Всюду таскает с собой эту книжонку, чуть ли не пылинки с нее сдувает. С хрена ли ему вдруг с ней расставаться?       Мужик не двигается — гипсовый, что ли? — только смотрит на Нико так, будто она какое-то насекомое, и молчит. Нико не особо хочет вступать с ним в перепалку, но сейчас ей просто жизненно важно получить ответ на свой вопрос.       — Это мое, — наконец мужик разлепляет губы.       В смысле «мое»? «Если это твое, то я Владыка Ада», — хочет сказать Нико, но мужик отворачивается и направляется прямиком к ее фургону.       — Эй!       Да какого хрена в самом деле? Она хватает придурка за локоть, и тут же жалеет об этом — в шею ей упирается клинок. В ножнах, но все же.       — Все-все, не трогаю.       Локоть приходится отпустить, а еще — сделать пару шагов назад, чтобы ненароком не попасть под следующую раздачу, если такая будет.       — Откуда мне знать, что у тебя такие проблемы с личным пространством?       Мужик-похожий-на-якудза молчит. Нико шарит руками по карманам шорт в поисках сигаретной пачки.       — И все-таки: откуда у тебя эта книга? Уже без дураков. Она, знаешь ли, принадлежит одному моему знакомому.       Нико щелкает зажигалкой и оглядывается на Неро в поисках поддержки, но не находит ее. Вместо этого он как-то неловко потирает затылок и говорит:       — Это его книга. Он и есть Ви.       Когда из-под земли поперли странные корни странного дерева, она ни черта не удивилась. Этот город все равно был каким-то долбанутым. Когда к ее фургону приковылял Данте-великий-охотник-на-демонов, Нико, конечно, пришла в восторг и трепет двенадцатилетней девочки, но довольно быстро с этим свыклась.       Сейчас ее снова встречает почти легендарный плот твист, но теперь она не готова ни разу.       Мужик-похожий-на-якудза никак не реагирует на ее растерянность.       — Погоди, — Нико трет виски, судорожно пытаясь сложить два и два. — Если ты это Ви, то куда...       «Куда тогда делся он?» — замирает в воздухе невысказанное.       Замирает и остается.       Оказывается, его зовут Вергилий, и он брат Данте. И правда, как Нико не заметила это почти зеркальное сходство? Наверное, все дело в тупейшей прическе.       Ви — Вергилий, ха-ха, офигеть как смешно.       Спустя пару дней пути она практически ненавидит его. Этого высокомерного засранца с идиотским зачесом. Его кислую мину, голубые глаза, редкие реплики, как будто через силу, — все ненавидит.       Ви тоже не был особо общителен, но это хотя бы компенсировалось общей очаровательностью, и волосы как пережиток времен диско он не убирал. Ви мало говорил, но это никогда не было так... по-чужому.       И улыбался он здорово. Втихомолку и куда-то себе в сторону, пока Нико спорила с этой его птицей. И ямочки у него на щеках были премилые.       Черт подери, почему она вообще думает о нем в прошедшем времени?       Нико видит, что у Неро в голове плещутся все те же самые вопросы, но воспринимает он эту ситуацию не в пример спокойнее. Нико тоже спокойна: внешне она кремень, скала, крутит баранку и чем-то стучит у себя в закутке — как обычно, дело ее нехитрое.       Но от всего этого молчаливого согласия ей хочется взвыть. Ну был какой-то там Ви и был, а теперь нате вам — Вергилий, версия бета, блин. И нормально. И всех все устраивает.       Нико готова была принять то, что Ви ушел самостоятельно, получив, что хотел, готова была, ну, попрощаться? Но она совершенно не хотела мириться с мыслью о том, что Ви просто взял и растворился, исчез в этом брате Данте, словно его никогда и не существовало.       Она вообще-то надеялась, что сможет уговорить его покататься с ней еще пару месяцев. Стихи свои почитать. Помочь еще с материалами для ее шедевров. Поспорить с этой его птицей.       Нико моргает и злобно прибивает молотком какую-то деталь, та откалывается и, срикошетив от обшивки, улетает к чертовой матери под диван.       Холодный мудак в синем плаще даже бровью не ведет, только на мгновение отрывается от своей — его — книги.       «Верни его, — хочет сказать Нико. — Верни мне Витале. Мне плевать, как ты это сделаешь: выплюнь его, выцарапай, но верни».       Вергилий возвращать никого, конечно же, не торопится. Нико кажется, что еще немного — и она могла бы прожечь в нем дыру. Вот бы это так и было, может, где-то там внутри сидит Ви?       Это уже клиника.       Нико хлопает дверью фургона и выходит наружу — курить.       Она могла бы смириться, если бы Ви просто ушел. Но это... это так тупо. Нико трет пальцами татуировку на животе, и у нее такое чувство, будто где-то ближе к кишечнику осела вся известь и пыль мира.       Совершенно отвратительный осадок.       В какой момент Нико подумала, что он, ну, ничего такой? А черт его знает. Надо быть честной, сперва она решила, что все это: татуировки там, туманная поволока во взгляде и этот томик стихотворений, от которого он не отлипал, — как-то чересчур претенциозно даже для их тусовки. Слишком много налета готичной загадочности на квадратный метр. Хотя татуировки были неплохие, стильненькие.       Первое, что Нико сделала — поругалась с его птицей. Точнее, установила нужные границы, чтобы сразу было понятно, что она и ее работы — это не какой-то ширпотреб с рынка.       Нико сидит в водительском кресле, закинув ноги на приборную панель, и гладит пальцами корешок томика.       Ви оказался не в пример проще того, что она себе представляла. То есть, он, конечно, декламировал стихотворения при первой возможности и по-прежнему излучал ауру таинственности, но вместе с этим... он был совсем другим. Не кичился какими-то своими способностями. Спокойно говорил. Спокойно смотрел.       Интересно, это волосы у него такие вьющиеся от природы были?       Тихий.       Нико открывает сборник на первой попавшейся странице.       Улыбался украдкой. Принес ей этот демонский коготь, о котором она не просила, — за просто так. Даже не ожидала, что он про нее вспомнит.       Наверное, тогда?       Она прикуривает сигарету и держит ее подальше от книжных страниц: не хватало еще пепла туда насыпать.       Или, когда он прицепился к этой ее татуировке?       Она закрывает глаза.       — He who kisses the joy as it flies Lives in eternity’s sunrise*.       Нико оборачивается.       — Нравится Блейк?       Она пожимает плечами.       — Просто мысль интересная.       Ви опять это делает — усмехается куда-то в сторону, и Нико чуть не оттяпывает себе палец.       — А ты что? — спрашивает она и почти видит вопрос в его глазах.       Очень даже ничего таких, между прочим. И когда только он успел отрастить эти ресницы?       — Нравится Блейк?       На губы Ви уже в открытую пробирается изогнутая усмешка, и он, даже не открывая свой томик стихотворений, декламирует:       — To see a World in a Grain of Sand And a Heaven in a Wild Flower, Hold Infinity in the palm of your hand And Eternity in an hour**.       Нико фыркает: выпендрежник. Но стихов ей раньше ни разу не читали.       Нико открывает глаза. Они зудят так, словно под веки насыпали песка. Сигарета догорает практически до фильтра, и она с ойканьем роняет ее на пол, дуя на обожженные пальцы. Спустя десяток секунд вспоминает, что пожар в машине устраивать нежелательно, — топчет тлеющий бычок носком ботинка.       Неро дрыхнет где-то на диване, Данте ушел по своим дантевским делам, а придурок-в-плаще... Ох, точно.       Сверху на нее падает тень, и Нико поднимает взгляд.       — Я тут одолжила, — говорит она. — Почитать.       Отпираться нет смысла, раз уж застали с поличным. Хотя это не королевские регалии, чтобы чего-то там бояться, — подумаешь, взяла книжку на пару минут.       Но Нико все равно напрягается. Если бы это был Ви, она бы даже минуты не переживала, а от этого нового Вергилия неизвестно, чего и ждать. Томик вдруг кажется неожиданно тяжелым, но Нико не хочет его отдавать.       Она смотрит в это чужое спокойное лицо — каменное — и испытывает попеременно то злость, то тоску.       Вергилий наклоняет голову к плечу и складывает руки.       Нико через силу протягивает ему книгу.       Когда он случайно касается ее пальцев, дотронувшись до обложки, она не выдерживает:       — Он хотя бы там?       Она сжимает пальцы на корешке и отчаянно всматривается в его глаза, — голубые — словно силится разглядеть там крохотный отголосок, знак — что угодно.       Взгляд Вергилия нечитаем, как и выражение его лица.       — Какое тебе дело?       «Мудак, — думает Нико. — Ненавижу».       Некоторое время она молча сверлит его взглядом, потом тянется за еще одной сигаретой. Ну надо же, дым не нравится?       Вергилий разгоняет струйки дыма взмахом руки, а потом вдруг неожиданно тяжело вздыхает и убирает упавшие на лицо волосы таким невероятно знакомым жестом. Ви постоянно так делал. Нико приподнимается в кресле.       — Он — это я. В какой-то степени он не перестанет существовать, пока я жив.       «Или ты опять не решишь потыкать в себя острыми предметами», — мысленно заканчивает Нико.       — Но в то же время, того, кого ты помнишь, здесь нет.       «Да я вижу», — хочет сказать Нико, но не может себя заставить.       Это так... тупо.       Она отворачивается и прислоняется лбом к оконному стеклу.       Какое-то время ей слышится шорох со стороны, но она совсем не хочет смотреть, что там творится. Может, Неро проснулся. Может, Вергилий излечился от братского комплекса и хочет принести жертву в честь этого события. Очень скоро все стихает, но ощущение чужого присутствия никуда не девается.       «Так, — думает Нико. — Неужели не понятно, что даме нужно время наедине с собой?»       Она досчитывает до десяти, методичными и точными движениями — как палач на эшафоте — тушит сигарету и оборачивается, готовая поговорить.       Ее встречает спокойный внимательный взгляд. Вергилий сидит в соседнем кресле и смотрит на нее. Тихий.       — У меня его воспоминания, — говорит он.       Нико не знает, как на это реагировать, поэтому почти давится сухим смешком. Воспоминания. Хорошо-то как.       Воспоминания — это, конечно, здорово, но не похоже, что Вергилий будет колесить с ней в ее фургоне, или работать вместе с Неро, или декламировать стихи. И она не видит рядом с ним большой птицы, которую можно отправить в суп.       — He who kisses the joy as it flies Lives in eternity’s sunrise.       Слова шлепаются в тишине тяжело, и Нико понимает, что он прочел это в татуировке на ее животе. Как только разглядел?       — Ага, Блейк. Мне нравится.       Нико закрывает глаза и снова отворачивается к окну. Она не хочет кого-то с воспоминаниями Ви. Она хочет Ви. Хотеть не вредно.