Lacrymosa

Они почти всё время встречаются в бункере Джеремайи или в одном из реквизированных для проекта зданий Уэйн Интерпрайзис. Время от времени, Брюс приглашал его к себе в поместье. И годы, проведённые в элитной частной-школе интернате, а также редкие визиты в некоторые наипрекраснейшие здания на свете, не смогли подготовить Джеремайю к размерам и роскоши дома старейшей и богатейшей семьи Готэма, хотя сейчас он казался слишком пустующим. В один из вечеров они сидят в просторном и роскошно обставленном кабинете, который, по словам Брюса, когда-то принадлежал старшему Уэйну. Из туч, низко висевших над городом весь день, наконец хлынул дождь. Не переставая, дождевые капли вперемешку с сильным ветром хлестали в окна. Дворецкий Пенниуорт тоже сейчас в поместье. Он быстро поприветствовал его кивком и кратким "Мистер Валеска", когда открыл входные двери перед ним, но после сразу удалился, оставив их с Брюсом вдвоём. Джеремайя всё ещё пытается определить отношение дворецкого к себе, а особенно его чувства по поводу частых встреч с его подопечным. Брюс сказал, что Альфред не имел привычки скрывать своё отвращение к кому бы то ни было, так что либо его всё устраивает, либо он нарочно воздерживается от резких суждений. Джеремайе по большей части всё равно, что думает этот человек, но Брюсу нет. Быть может, Уэйн уже и взрослый, но Альфред Пенниуорт, человек воспитавший его, поэтому он всегда будет особо внимателен к его мнению. Брюс всегда соглашается с тем, что говорит его дворецкий. Понадобится много времени, чтобы разрушить эти уважение и привязанность. Они пьют зелёный чай, приготовленный Альфредом, и Джеремайя вдруг спрашивает у Брюса о его семье. Его особенно интересует Марта Уэйн, с которой он ни разу не сталкивался и о которой вообще мало слышал. Как оказалось, у Брюса есть дяди по материнской линии, а ещё кузина Кейт, но Марта никогда не говорила о них, и он не видел их с похорон родителей. Очевидно, между Мартой и её семьей произошла размолвка, потому, возможно, всё огромное наследство Уэйнов было завещано одному лишь Брюсу, а опекуном над ним назначили дворецкого. Джеремайе хотелось бы узнать больше, но Брюс не настроен на дальнейший разговор. В чём смысл, зачем думать о тех, кто явно не хочет даже связываться с тобой? Джеремайя поймал себя на том, что хочет поделиться собственными семейными секретами. - Ты знаешь, моя мать лгала мне о том, кто мой настоящий отец, - говорит он, отвлекая внимание Брюса от огня, чуть-чуть потрескивающего в камине, в который он до этого задумчиво смотрел. - Лгала нам обоим. Брюс смотрит на него с таким искренним сочувствием, так что Джеремайе хочется расцеловать его. Ну, а потом хорошенько ударить. - Он работал в цирке предсказателем. Он был слеп, и, вообще, мы редко с ним сталкивались. Он был... по-своему добр, но мать не рассказала мне об этом, даже после того, как я ушёл. Я узнал сам, когда сложил воедино отчёты полиции и статьи о Джероме... Джером тоже не знал. Узнал лишь после её смерти. - Я так долго его боялся. Каждый день в течение многих лет, он был всем, о чём я мог думать. Он чувствует, как Брюс придвигается ближе, пока они не садятся вплотную друг к другу, его нога прижимается к ноге Джеремайи. На его колено осторожно опускается рука. Джеремайя чувствует острую необходимость раскрыться, поделиться личными тайнами прямо сейчас. - Каждый раз, как он терроризировал город, каждый раз, как он выходил на свободу, я всё время представлял... Представлял, чтобы я сделал, если бы он нашёл меня. Джеремайя смотрит в огонь, но прекрасно чувствует обеспокоенный взгляд Брюса на себе. - Какая-то часть меня рада, что он умер. И не потому, что это означает, что я могу перестать постоянно оглядываться через плечо, или что теперь он не сможет больше никому навредить. Нет. Это значит, что мне никогда не придётся выяснять, сделал бы я это сам. Убил бы я собственного брата. Он поворачивает голову к Брюсу и невесело смеётся. - Разве это не ужасно? Брюс наклоняется к нему, отблеск огня скользит по его лицу, в глазах как будто загорается пламя. - Нет, - говорит он почти ласково. - Это не ужасно. Джеремайя очень хочет поверить ему. Поверить, что он не монстр. Что он не Джером. - Помнишь, я как-то сказал, что мог спасти его? - Джеремайя кивает. - Просто... в ту ночь на карнавале... когда весь Готэм погрузился во тьму, когда он похитил меня... Я чуть не убил его. Этого Джеремайя никак не ожидал. - Это случилось, когда он забрал меня в цирк на набережной. Он пытался убить меня, пытался взорвать меня настоящим пушечным ядром, но я вырвался и увёл за собой в зеркальный зал. - Брюс делает паузу, глядя на реакцию Валески, но тот просто кивает, прося продолжить. - Мы дрались. Мне удалось уложить его на землю, и в тот момент я думал... думал, что Альфред уже мёртв. Мне было плевать на то, что Джером сделал со мной, я мог думать лишь о том, что Альфред умер... и я так разозлился. Подо мной лежал Джером, истекающий кровью, злорадно ухмыляющийся и бормочущий "давай", а в руке у меня был осколок зеркала и... Альфред был мёртв. - Он так важен для тебя? Альфред? - Он моя семья, - без колебаний отвечает Брюс. - Он был моей семьёй ещё до того, как мои родители, - он судорожно сглатывает. - Даже тогда. Он моя семья. И всегда будет ею. - Тогда что же остановило тебя? - спрашивает Джеремайя с искренним любопытством. - Твоя жизнь была в опасности, и никто не осудил бы тебя после всего, что сделал Джером. - Честно? Я случайно взглянул на своё отражение в зеркале и возненавидел себя. Я вдруг понял, что тот я, это не настоящий я. Я... - Валеска слышит лёгкую дрожь в его голосе. - Я не был убийцей. Я не мог позволить себе стать таким. Существует черта. Черта, которую нельзя пересекать. Никогда. Брюс замолкает, прикусывая нижнюю губу. Он собирается с духом, чтобы продолжить. - Я думаю, - медленно и осторожно произносит он. - Думаю, он хотел, чтобы я сделал это. Что он бы счастливо умер, зная, что я сделал это. Он хотел, чтобы я убил его, тогда он доказал бы свою правоту. Доказал, что в глубине души мы все убийцы. Мы просто ждём, когда для нас загорится "зелёный свет". Да, это так похоже на Джерома. Наверное, он был бы счастлив умереть и от руки Джеремайи, если бы это доказало верность его суждений. - Возможно, он был прав, - тихо выдаёт Брюс, обращаясь больше к самому себе. - Прости, что? - спрашивает Джеремайя. - Джером. Возможно, он был прав. Возможно, по своей сути, как бы не старались это изменить, что бы мы не делали и не обещали, мы всё просто животные. Убийцы. Джеремайя хватает Брюса за руку. Она холодная и немного дрожит. Джеремайя ненавидит видеть Брюса расстроенным и опечаленным, но ещё больше ненавидит думать, что Джером мог быть хоть в чём-то прав. - На самом деле, ты в это не веришь. Я знаю, что нет. Брюс качает головой. - Ты не знаешь. Ты даже не представляешь, что я сделал. Что... - Мы все совершали ошибки, делали то, о чём сейчас сожалеем, чем не гордимся, - перебивает Джеремайя нерешительным тоном. - Честно говоря, Брюс, не думаю, что ты можешь сказать мне что-нибудь такое, что заставило бы думать о тебе хуже. - Это... - начинает Брюс, но тут же замолкает на полуслове, глядя на Джеремайю широко раскрытыми глазами и быстро моргая. На его лице странная смесь смущения и неловкости. При тусклом освещении трудно определить, но Джеремайя думает, что Брюс, возможно, даже покраснел. А он ведь всё ещё держит его за руку. - Я не шучу, - искренне говорит Джеремайя, не нарочно наклоняясь ближе к лицу Брюса, сталкиваясь с ним взглядом. Он действительно так думает. Джеремайя и представить себе не может, что Уэйн когда-нибудь сможет его разочаровать. Брюс вздыхает, отводя взгляд, но всё же рассказывает: - Месяц назад... я был... я прошёл через... нечто ужасное. Я много пил и веселился... и всё такое. Купил клуб. Теперь, когда думаю об этом, не понимаю, как можно было позволить семнадцатилетнему сделать это. - Как я заметил, что почти все в этом городе, не слишком озабочены следованию законам, особенно, когда речь идёт о деньгах, - с грустной усмешкой соглашается Валеска. - Ты не ошибаешься, но всё же... В любом случае, люди, с которыми я тусовался не были мне друзьями. Грейс и Томми, хоть он и осёл, были моими приятелями на всех этих увеселительных мероприятиях... Все остальные были незнакомцами, которых мы брали с собой просто за компанию. Я знал, чего они все от меня хотят, и хотя это было так очевидно, я продолжал развлекаться с ними. Мне даже это нравилось, из-за этого я не мог находиться с людьми, которые искренне заботились обо мне. И, честно говоря, тогда я был настоящим мудаком. Особенно по отношению к Альфреду и Селине, - Брюс поднимает взгляд на своего собеседника. - Я бы тебе тогда не понравился. Джеремайя соглашается, но лишь отчасти. Такой свободный, совсем несдержанный, саморазрушительный Брюс Уэйн имел свою привлекательность. - И что случилось, Брюс? - Я купил нож на аукционе. Он был старым, невероятно старым, за ним устроила настоящую охоту Барбара Кин. Мне захотелось узнать, что такого важного в этом ноже, почему она так хотела его заполучить, что в нём важного, помимо цены, - Брюс глубоко вздыхает. - Я отнёс его эксперту в музей Естественной Истории. Ночью того же дня, кто-то вломился в музей и убил его. Брюс высвобождает руку, чтобы схватиться за голову, начав слегка дёргать за тёмные пряди. Джеремайя хочет снова коснуться его. Успокоить. - Внук того эксперта, Алекс, взял нож и спрятался, - продолжает Брюс, склонив голову. - Нам удалось найти его, мы поговорили. Оказывается, он учился в той же старшей школе, что и я. Он знал меня. Или обо мне. По-видимому, я несколько... - Знаменитый? - предполагает Джеремайя. Брюс поднимает голову и кивает с печальной улыбкой. - Но они нашли нас. Нашли нас, он убил Алекса, а я... я просто стоял там, - голос Брюса срывается на последнем слове. Это многое объясняет для Джеремайи. Брюс винит себя в смерти мальчика и, без сомнения, его деда, потому попытался похоронить все чувства, заглушить крики совести и вины в спиртном и бесконечных гулянках, а когда даже это не помогало, начинал ненавидеть себя. - Его поймали? - осторожно спрашивает Валеска спустя пару минут напряжённого молчания. - Человека, который убил твоего друга? Брюс отворачивается, очевидно, не решаясь полностью открыться, но всё же скомкано отвечает: - Его поймали. Вроде как. В любом случае, он оставил меня. Но я просто... не мог справиться с этим. Алекс был мёртв, абсолютно всё пошло под откос, вышло из-под контроля. Уэйн резко встаёт с дивана, едва заметно дрожа, и начинает ходить по комнате. - Я оттолкнул Альфреда, фактически уволил его, не только потому, что он продолжал вмешиваться, пытаясь остановить меня от саморазрушения, но и просто потому, что он был живым напоминанием о родителях, об обещаниях, которые я дал, а затем нарушил. Я просто не мог выносить это, каждый раз, когда сталкивался с ним. Я видел разочарование вместе со всё ещё теплящейся любовью ко мне, и мне становилось тошно. После того, что я сделал, он пытался спасти меня, и я... Я не мог с этим справиться. - Брюс... Учитывая всё, что ты видел, всё, что тебе удалось пережить, никто не будет винить тебя за то, что ты немного... - Джеремайя делает абстрактный жест пальцами, вызывая у Брюса сдавленный смешок. - Так что расслабься немного. И... это не твоя вина. Брюс смотрит так, словно не верит ему ни на йоту, но всё равно благодарен за эту ложь. - Ну и что же случилось потом? - спрашивает Джеремайя. - Похмелье, в конце концов, стало слишком сильным, - отвечает Брюс, саркастически изгибая бровь. - А также появилась одна женщина, Айви Пеппер. Её интересовало то, над чем работала компания. Она, ну, она накачала меня наркотиками и оставила умирать. Джеремайя вскидывает голову, лицо его выражает крайнее возмущение. - Вообще-то вон там, - Уэйн небрежно указывает на ковёр у ног Валески. - О, нет, всё в порядке, - поспешно добавляет он. - Джим и Люциус вовремя прибыли с противоядием. Джеремайя напряжённо вздыхает, все ещё не совсем успокоившись. Имя Айви Пеппер ему знакомо, он смутно припоминает недавнее убийство одного бизнесмена и рыжеволосую женщину по новостям, разглагольствовавшую о растениях. Он мысленно делает пометку больше узнать о ней. - В общем, умирая, я увидел нечто ужасное, из-за чего непроизвольно очнулся. Джим и Люциус уже стояли надо мной с лекарством. - Значит, смертельная галлюцинация, вызванная наркотиками, дала тебе что-то вроде прозрения? Надо запомнить. - Я этого не говорил, - смеётся Брюс, но быстро успокаивается. - Мне показалось, что я очнулся, реально пришёл в себя впервые за много месяцев. Наверное, я вспомнил, кем должен быть. Брюс отворачивается, лениво вертя в руках пресс-папье. В комнате воцаряется тишина, нарушаемая лишим тихим потрескиванием поленьев в камине. Джеремайя пользуется возможностью, чтобы рассмотреть Уэйна. Полюбоваться длинной линией его спины. У Джеремайи всё ещё было небольшое преимущество в росте, но он был уверен, что Брюс обязательно станет выше него. Он всматривается в лицо со светлой кожей, красивой линией подбородка, в густые чёрные волосы, которые очаровательно вьются. Он смотрит на его широкие плечи, скользит взглядом ниже, к талии и ещё ниже. Прекрасный - единственное слово, которое приходит на ум, и как нельзя лучше описывает Брюса. Джеремайе требуется вся выдержка, чтобы не встать и не прижаться к нему. Положить руки ему на бёдра и уткнуться лицом в шею. Склонить его над столом и... Джеремайя решительно обрывает эту мысль, пока она не зашла слишком далеко. Сейчас не время, он сомневался, что Брюс будет восприимчив ко всему этому. По крайней мере, сейчас. А может, и будет. Учитывая то, что он сам рассказал ему, молодой Уэйн не чужд глупых решений. Или удовольствия. Не то чтобы Джеремайя искал безумных поцелуев в тёмных углах клуба. Или дешёвый секс на одну ночь. Или... Джеремайя одним глотком допивает остатки чая. Всё равно. В истории Брюса есть что-то большее, чем подростковый бунт, спровоцированный смертью близкого человека, и Джеремайя отчаянно хочет знать больше. Он хочет знать всё о Брюсе. Чего он хочет, чего боится, о чём мечтает. Все грязные, уродливые, кровавые, ужасные мысли, которые у него когда-либо были. Он хочет знать, почему отказавшись от близких людей, он решил утолить печаль в различных развлечениях, которые так услужливо предлагал город всем тем, у кого есть приятная внешность и кошелёк полный денег. Он хочет знать, но не может настаивать. Брюс что-то скрывает от него, прячет от самого себя, но было бы настоящим лицемерием со стороны Джеремайи злиться на него за это. В конце концов, он делает тоже самое. В грозовом небе ударяет молния, короткая вспышка озаряет комнату, за которой почти сразу следует раскат грома. - Уже поздно, - наконец, говорит Брюс, поворачиваясь лицом к гостю. - Тебе не стоит ехать домой в такую погоду. Ты можешь остаться на ночь, если хочешь. - Если это не сильно затруднит, - поспешно отвечает Джеремайя. - Не хотелось бы причинять неудобства... На самом деле, он сразу же согласился, не особо раздумывая. Брюс пригласил его переночевать с ним под одной крышей, от единственной мысли об этом сильно кружится голова. Брюс качает головой и улыбается, его мрачное настроение как будто сходит на нет. - Никаких проблем. У нас более, чем достаточно места. В темноте он долго лежал без сна, прислушиваясь к звукам поместья и окрестностей вокруг него. Он вовсе не устал, мозг занят тем, что обдумывает всё, что узнал сегодня, а также фантазиями о Брюсе, спящем в своей кровати, так близко. Тем не менее, довольно скоро он проваливается в спокойный сон. На следующее утро он медленно просыпается, разбуженный солнечным светом, пробивающимся через занавески. Он чувствует себя хорошо отдохнувшим, и если и видел сон, то не помнит его. Воспользовавшись ванной комнатой, примыкающей к его личной отдельной спальне, он быстро принимает душ и переодевается в свою вчерашнюю одежду. Джеремайя благодарен самому себе, что уже по привычке стал носить с собой косметику и контактные линзы каждый раз покидая бункер, и сейчас ему не нужно беспокоиться о сохранности своего секрета. Он планирует рассказать Брюсу. Просто... не сейчас. Джеремайя намеревается вежливо, пускай и несколько спешно покинуть поместье. Почему-то ему становится максимально некомфортно здесь при дневных лучах, к тому же вновь взыграло параноидальное желание вернуться домой и спрятаться от мира. Но он натыкается на Брюса, вышедшего из своего комнаты в общий коридор. Джеремайя глупо пялится на уже одетого парня с босыми ногами и сильно растрёпанными волосами, в его мозгу словно что-то замыкает. Он позволяет уговорить себя остаться на завтрак.