Сломался

      Минсок знал, что ему ничего не светит. Никогда не будет так, как в низкосортных романах, где два героя влюбляются друг в друга, их чувства полностью и бесповоротно взаимны, и они, окрыленные любовью, мчаться подальше в закат.       На самом деле, Минсоку хватило бы и этого. Ему бы хватило просто немного внимания от Чонина, чуть больше, чем он дарит остальным. Чтобы Чонин думал о нем чуточку больше, чтобы иногда, будто случайно, прикасался к нему, после чего отворачивался, пряча румяные от смущения щеки. Это скорее предел его мечтаний, нежели обычное желание. Потому что Минсок не дурак. Он понимал, что с Чонином у них никогда не будет ничего общего. Тем более чувств.       Он не помнил, как и когда полюбил Чонина. Возможно, из-за того, что не считал нужным. Он просто любил, любил горячо и страстно, он буквально обожал Чонина. Ему было неважно, при каких обстоятельствах этот парень вдруг показался невероятно притягательным и манящим, в какой миг Минсок вдруг обнаружил ту неземную красоту глаз Чонина, и в какой момент он стал думать о нем чуть больше, чем постоянно.       Он просто жил им, им он дышал. Он трепетал даже от самых мимолетных взглядов в его сторону, его голос казался самой нежной и тягучей песней из всех, что он когда-либо слышал. Весь Чонин напоминал ангела, что упал с небес — он казался ему идеальным, будто он не человек, а произведение искусства. Он болел Чонином, болел как самой тяжелой болезнью, и с каждый днем понимание ее неизлечимости становилось все отчетливее.       Его сердце каждый раз разбивалось, реальность душила его своими когтистыми лапами, терзала его изнутри, сам Чонин разрушал его грезы, что теплились в его душе. Но именно Чонин был тем, кто это сердце из раза в раз собирал по крупицам своими улыбками, взглядами, немыми словами, которые будто звучали только в голове Минсока. Свет, исходящий от него помогал залечивать все сердечные раны. Этот парадокс сводил с ума, не давал спокойно жить и дышать, но похоже, Минсок был мазохистом. Он с упоением наслаждался этим.       Минсок вдруг понял, что Чонин стал его смыслом. Смыслом, чтобы рано просыпаться по утрам и узнать, проснулся ли Чонин. Идти завтракать в кофейню напротив, потому что там можно купить любимый кофе Чонина, он любил такие небольшие сюрпризы. Идти на работу или в магазин через пару кварталов, потому что ему по пути с Чонином, он любил его провожать до универа. И конечно, возвращаться обратно, чтобы совершенно случайно (как думал Чонин, и как абсолютно не считал Минсок) встретиться с парнем по пути домой.       Минсок построил себя из Чонина. Он недосягаем, как звезды на небе, как ветер, уносящийся вдаль. Но он приносил столько света и тепла, некого волшебства в его жизнь, что тот был готов прожить всю жизнь вот так. Ведь он ценил не те безответные чувства. Он ценил и дорожил только Чонином.       Когда он проснулся, стояла глубокая ночь. Телефон издавал, как показалась ему, самый противный звук, потому что он был раздражен, он хотел спать. На экране показался номер Чанёля, на что Минсок многозначительно вздохнул, мысленно выругался и приложил телефон к уху. — Если это опять твои приколы, я заблокирую тебя везде, где только можно, — монотонно произнес Минсок, скрывая все внутреннее раздражение. Первые секунды три на другом конце молчали, тяжело дыша в трубку. А после раздался тревожный, немного подрагивающий голос. — Я сейчас около полицейского участка, и я…блять, я… — Чанёль пытался связать слова в цельное предложение, но он был слишком взволнован, язык отказывался его слушать. — И что ты там забыл? — Ты срочно должен приехать, здесь просто…боже мой, хён, Чонина нашли мертвым на обочине, ты должен…       Звон в ушах заглушил остальные слова, доносящиеся с другого конца. Телефон выскользнул из рук, беззвучно упав на смятые простыни.       Он построил себя из Чонина. Но сломать намного проще, чем построить.       И Минсок сломался.