###
Без пяти час Оливер стоит на улице, прислонившись к стене; у него в руках два горячих стаканчика кофе, и он всеми силами пытается сохранить невозмутимое выражение, пока представляет себе лицо Барри, который, конечно же, ждет его, поглядывая на часы прямо сейчас, как смотрел и все утро. Барри выходит через две минуты; когда он видит Оливера, его глаза загораются. Он опускает голову, пряча улыбку за своим шарфом, и идет к нему; Оливер щурится на него в лучах холодного, но яркого солнца. — Тебе лучше не ошибиться, — предостерегает Барри, забирая стакан со своим именем. Оливер поднимает в воздух ладонь, на которой он написал точный заказ Барри черной ручкой; чернила чуть смазались, но все еще читались отчетливо. Барри закатывает глаза: — Хвастун, — он пробует кофе и поднимает на Оливера прищуренный, оценивающий взгляд, в котором сверкает такая неподдельная радость, что у Оливера не остается никаких сомнений в том, что по его лицу, несмотря на его попытки казаться серьезным, Оливер может читать его мысли. — Может быть, сегодня удача на твоей стороне. Оливер поднимает брови. — Удача? — Больше поблажек не жди. — Да мне хватит и одной этой, — Оливер обвивает рукой его плечи, притягивая к себе, пока они идут. — Теперь я знаю, как тебя подкупить. — Не рассчитывай, что оно так и будет срабатывать. — Возможно, — говорит Оливер, — я найду и другие способы.###
— Возможно, — говорит Барри и, чтобы скрыть серьезность своих слов, игриво кусает Оливера в плечо, пока они лежат рядом на животе, смотря телевизор. — Мне нравится, просыпаться раньше тебя и собираться на работу, пока ты еще спишь. Оливер закатывает глаза: — Хорошо. Никому из нас не придется менять работу в ближайшее время, всех все устраивает. Барри смеется; Оливер перехватывает его серьезный взгляд, положив голову на руки. Он улыбается, искренне и радостно улыбается, но он говорит серьезно — и Оливер чувствует легкое напряжение, исходящее от него, пока он подбирает слова, пытаясь пройти по тонкой грани между шуткой и тем, что он боится, но хочет сказать. — Есть вероятность, — говорит он; Оливер смотрит на него, Барри смотрит рекламу автомобиля, — маленькая и недостоверная, что я бы хотел просыпаться с тобой и дальше. Оливер проводит языком по своим зубам; он чувствует на кончике своего языке сладкий ответ с привкусом любимого кофе Барри. — Маленькая вероятность все еще вероятность, — отвечает он так же безмятежно и поднимает брови. — Вполне возможная вероятность. Барри улыбается ему. Когда утром Оливер собирается на работу позже него, на его комплекте ключей висит брелок с кораблем из Звездных Войн.###
— И, может быть, — Барри вытягивается на диване, — я даже не имею ничего против твоих дурацких привычек, которые раздражают всех вокруг тебя, и это одна из причин, по которой у тебя так мало друзей. Оливер закатывает глаза и наклоняется к его лицу, опираясь на спинку дивана. — Ты принимаешь меня и мои привычки, потому что я тебе нравлюсь, — говорит он тоном «это очевидный факт». Барри делает вид, что читает, и старательно игнорирует его присутствие, несмотря на то, что его губы против воли растягиваются в улыбке. — Я просто ненавижу одиночество, — говорит он. — Именно так обычно люди и сходятся. — Выбирая между тем, чтобы терпеть одиночество и терпеть тебя, я выбираю тебя. Ты терпимее. Это твой плюс. Когда мы встретились, ты вот меня терпеть не мог. — А кто тебе сказал, что это изменилось? — удивляется Оливер. Барри переводит на него взгляд, решая, ударить ли его подушкой и потерять потенциальную возможность поцелуя или проигнорировать его шутку и продолжить — и тогда, возможно, находясь в опасной близости от его лица, Оливер рано или поздно все же не выдержит. — Мне не нужно, чтобы это менялось, — говорит он наконец в попытке уйти от разговора и одновременно с этим признаться: мне нравится все в тебе, без изменений; его сердце пропускает два удара, пока он надеется, что Оливер распознает эту двусмысленность. Оливер распознает. — Тогда тебе повезло, — говорит он серьезно. — Потому что я слишком уперт, чтобы меняться. Барри не понимает, шутит ли он. Но Оливер наклоняется, чтобы поцеловать его, и это уже неважно.###
— Наверное, это заразно, — говорит Барри, когда они поднимаются по лестнице в квартиру вечером, после сеанса в кино. — Ты везде приносишь с собой эту атмосферу собранности, но вырезаешь из нее все неловкое. Это как вырезать бумажную снежинку, только вместо бумаги у тебя серьезность, а ты срезаешь все, что относится к эмоциям. — Оскорбительно, — отвечает Оливер. — По-твоему, я выгляжу как человек, который бы стал вырезать снежинки? — Ты выглядишь как человек, который бы не дал вырезать их другим или который ошибся бы где-то и срезал лишнее, — Барри закатывает глаза. Оливер останавливает его на ступеньке за руку и разворачивает к себе. — Вырезай, — говорит он, скрещивая руки на груди. Барри качает головой: — Не скрещивай свои ножницы, в психологии это означает, что ты не настроен ничего вырезать. — Ты сам сказал, что я не дружу с вырезанием снежинок... — Ты срезаешь много лишнего. — Если я не буду срезать лишнее, это будет просто сложенный лист бумаги. — Об этом я и говорю! — Барри импульсивно сжимает его плечи. — С тебя сложенная бумага, с меня форма; так мы делаем идеальные снежинки, только в последнее время я чувствую себя так, будто ты... притупляешь мои ножницы. Оливер моргает: — Это самый отвратительный эвфемизм, который я когда-либо от тебя слышал. Барри сдается и кусает губу. Оливер рассматривает его лицо. — Что не так со снежинкой, давай помедленнее. — Я хочу вырезать снежинку, но чувствую себя так, будто не делал этого лет десять и боюсь ошибиться, но я не могу попросить тебя о помощи в этом, потому что ты срезаешь много лишнего и вообще не любишь ничего вырезать, а я... у меня не получается в одиночестве. Я не хочу разбираться со снежинками один. Брови Оливера сходятся на переносице, пока он пытается сосредоточиться. Ему хочется сказать: давай перейдем на простой язык, но он понимает, что этот разговор продолжается как раз потому, что простой язык не упростил бы сейчас ровным счетом ничего для них обоих. — Хорошо, — произносит он наконец; Барри беспомощно смотрит на него. — Давай я... не буду мешать тебе, но попытаюсь помочь. Я срезаю много лишнего, ты боишься ошибиться; направь меня. Что я должен сделать? Что ты хочешь, чтобы я сделал? — Перевези свои вещи ко мне, — выпаливает Барри на одном дыхании; Оливер моргает. — Все. Перебирайся ко мне. Я... я хочу полный дом снежинок и я хочу, чтобы это был новый год для тебя тоже. Для нас обоих. Оливер чуть хмурится. — Ты не срезал лишнего? — Пока еще нет, — осторожно отвечает Барри и тут же в тревоге смотрит на него. — Я поторопился? — Нет, — Оливер силится подобрать фразу, которая не выйдет за границы их секретного языка. — Я думаю, что это будет отличным началом подготовки к Новому году. — Я тоже не умею их вырезать, — признается Барри. — Раньше было легче, но ты усложняешь так много вещей. — Сказал человек, с которым мы до сих пор говорим эвфемизмами. Барри слабо пожимает плечами: — Может, так легче? Оливер копирует его жест: — А может, и нет, — он делает паузу и добавляет неуверенно. — И, наверное, нам понадобится немало снежинок, чтобы наловчиться делать это легко. Лицо Барри чуть проясняется. — Я не хочу, чтобы это приелось. — Никто не вырезает снежинки просто так, — Оливер внимательно смотрит на него, следя за реакцией. — Потому что если ты планируешь заваливать меня снежинками постоянно, я рассмотрю переезд более придирчиво. Барри закатывает глаза и разворачивается, топая по ступенькам, будто ребенок. — Все любят снежинки. — Все, кому не приходится вырезать их в ответ, — соглашается Оливер, поднимаясь следом. И не видит, как Барри улыбается себе под нос.###
— ...и собака, — заканчивает Барри. Руки Оливера лежат на его спине; он перемещает их вниз до его поясницы и снова вверх до лопаток; Барри упирается ладонями в кровать, нависая над ним и кусая губу, чтобы не улыбнуться. — Кому-то придется вставать на час раньше, чтобы погулять с ней, — говорит Оливер. — И этим кем-то будешь ты, — невинно отвечает Барри. — Возможно, я найду способ выкупить себе этот час сна, и тогда выгуливать ее придется тебе. Он касается обнаженных лопаток Барри кончиками пальцев и рассматривает его лицо — серьезно, вдумчиво; надеясь, что Барри не заметит перемену в его настроении и не встревожится, потому что практика показала, что серьезные темы им намного проще обсуждать в легкой, игриво-шутливой форме. Так же, как практика показала, что его пальцы — и руки в целом — творят чудеса, когда ему нужно выиграть парочку аргументов. Барри наклоняется, чтобы поцеловать его; Оливер прижимает его к себе и перекатывается, оказываясь сверху, прежде чем отстраниться. Барри откидывается на подушку и смотрит на него; и его глаза сияют. — На чем мы остановились? — спрашивает Оливер, притворно хмурясь. — У нас будет большой двухэтажный дом, электрокар, кинотеатры по субботам, тайская кухня по вторникам и собака... — Лабрадор! — Ты выдержишь конкуренцию? Барри легонько бьет его по плечу. Оливер опускает голову, чтобы поцеловать его обнаженное плечо. — А тебе мы заведем вредную-вредную кошку, — говорит Барри. — Сиамскую. — То есть мне кошка, а собака все-таки твоя? — Кошки терпеть меня не могут. — Мне ты тоже не очень нравился. — Тебе не нравится все, у чего спектр эмоций больше, чем два — злость и грусть. — Это, — возмущенно начинает Оливер и делает паузу, — правда. Барри смеется. Так заразительно и легко смеется, что Оливер опускает голову и целует его снова; и Барри приходится уйти от поцелуя, чтобы отсмеяться. — Мы будем такой типичной гей-парой из фильмов, которая носит сочетающиеся свитера и шейные платки; будем обсуждать то, чего не понимаем, и все фразы начинать с «а вот мой муж...», и ты даже спустя тридцать лет будешь говорить, что ты терпеть меня не мог, когда мы только познакомились, можешь себе это представить? — Выходи за меня. Барри перестает смеяться и внимательно смотрит на него; его брови сдвигаются в настороженности, пока он пытается понять по лицу Оливера, шутит тот или нет. — Это как раз то будущее, которое я хотел, — говорит Оливер, усмехаясь; это звучит нервно и его голос дрожит, но он это игнорирует, продолжая. — Пока ты не сказал, я даже не знал, что мне нужны одинаковые свитера, электрокар, собака и дурацкие украшения с оленями на елку; спорить о том, что посмотреть и куда сходить. Выходи за меня. Давай поженимся. Давай до конца жизни спорить, какой фильм Звездных Войн лучший и какая пицца вкуснее; давай станем той скучной, домашней парой, погрязшей в счетах и бытовых делах. Барри смотрит на него, а потом поднимает указательный палец. — «Новая надежда» и Четыре сыра, — говорит он тихо, серьезным тоном, а потом поднимает брови. — Никогда даже не вздумай спорить об этом со мной. Оливер делает глубокий вдох. — «Империя наносит ответный удар» и Пепперони, — выпаливает он и смотрит, как лицо Барри меняется. — Тебе придется выйти за меня, чтобы это оспорить. Барри обдумывает его слова. — А собака? — Составим расписание? — предполагает Оливер; Барри цокает языком. — Я согласен гулять с ней три раза в неделю. — Четыре. — Три и четвертый открыт для обсуждения каждое утро, когда тебе будет лень вставать с кровати. Барри сдерживает улыбку: — Так значит, после всего, ты все-таки любишь меня. Оливер оглядывает его сияющее лицо. — Возможно, — соглашается он. — Есть маленькая вероятность, что это правда, и вероятность чуть побольше, что я только что срезал лишнего, когда предложил тебе пожениться раньше, чем сказал это. — О, — лицо Барри расслабляется, — это неважно. Ты сказал это еще когда запомнил, какой кофе я пью. Набор слов... особо ничего не меняет. Оливер с любопытством склоняет голову набок. — А ты когда сказал это впервые? Барри вдруг выглядит виноватым: — Когда сказал, что твоя голубая рубашка тебе не идет, потому что на самом деле я хотел ее себе и я начал встречаться с тобой только чтобы ее заполучить. Оливер смеется. Барри улыбается. — Если серьезно, то на прошлое Рождество, — говорит он вдруг. — Я вырезал снежинку, которую приклеил на твой подарок. Я не делал этого много лет. Это было основной причиной, по которой я выбрал этот эвфемизм, когда ты начал «притуплять мои ножницы», — Оливер морщится; Барри улыбается, — потому что говорить «я люблю тебя» было просто со всеми, кроме тебя. Оливер молчит несколько секунд, а потом с подозрением спрашивает: — Ты же понимаешь, что, если мы заведем собаку, ты будешь говорить ей это чаще, чем мне? — Это недостоверно. — Это факт. Я знаю тебя. Барри хмурится и кусает губу. Оливер борется с желанием поцеловать его. — Тогда для тебя я найду другую фразу или действие, — решает он наконец с упертостью ребенка. — Единственное, что я не сделаю даже ради тебя — это не признаю «Империю»... Оливер судорожно зажимает ему рот ладонью. Барри ошарашенно смотрит на него. — Мы продолжим этот спор после свадьбы, — говорит он и, отняв ладонь, порывисто целует Барри в губы. — А пока, если у тебя больше нет контраргументов... Он переворачивается снова; Барри оказывается над ним; они целуются несколько минут, пока Барри вдруг не отстраняется с серьезным видом. — Лабрадор. Электрокар синий. Я не разбираюсь в счетах, их оплачиваешь ты, и на Хэллоуин у нас парные костюмы. — Согласен, — Оливер делает паузу и добавляет, обхватив лицо Барри ладонями. — Видишь, для нас еще не все потеряно, мы еще можем стать типичной, скучной, домашней парой, которая даже не спорит. — Возможно, — Барри улыбается и прищуривается. — Но я не люблю загадывать. Любая вероятность может сбыться, и мы всегда можем быть... нескучными. У меня это точно получится, на твой счет не уверен. Оливер закатывает глаза. — Ты самый невыносимый человек, которого я знаю. — Наверное, — соглашается Барри. — Зато я твой невыносимый человек и ты только что подписался на пожизненную подписку «невыносимый Барри Аллен». — Утешает во всем этом только то, что ты меня любишь. — Люблю, — Барри улыбается. Оливер притягивает его к себе для поцелуя, но Барри неожиданно уходит в сторону. — А представь, какая ирония будет, если собака будет любить меня больше, чем тебя... Оливер подавляет вздох: — Никто не будет любить тебя больше, чем я. — Возможно. — Точно. Он тянет Барри к себе для поцелуя и чувствует, как тот улыбается.