***
Когда у Осаму течка — для Чуи наступают тяжёлые времена. А так как у него жутко нестабильный цикл, который всё время колеблется туда-сюда и не имеет никакого постоянства, эти самые тяжёлые времена практически никогда и не заканчиваются. Да ещё в этом плане природа наказала Дазая самым жестоким образом, течки у него проходят просто ужасно, с температурой, резями в животе, невыносимо сильными феромонами и постоянным желанием сию же секунду почувствовать в себе альфу. А Накахара каждый раз едва не сходит с ума, едва почувствовав, как усиливается сопровождающий омегу запах мяты, смешивающийся с чем-то ещё, таким сладким, непонятным. Каждый раз Чуе кажется, что он держится из последних сил, но сдаваться на милость он не хочет — Осаму по-прежнему ему неприятен, совершенно не хочется переводить отношения с ним на такой этап, и поэтому альфа со всей силы пытается задавить свои инстинкты. Тоненький дымок от горящей сигареты медленно поднимается к потолку. Полутёмная комната, тщательно задёрнутые шторы, горящий на тумбочке ночник, двое лежат на широкой кровати, стараясь отодвинуться как можно дальше друг от друга. Всё максимально просто. И противно. Нет, сказал, качая головой, Огай Мори, так не пойдёт. Раз вы истинные друг друга, вы должны постоянно держаться рядом, и днём, и ночью. Решайте, кто к кому переберётся, сказал он. Долгий это был спор, но после небольшой драки дело всё-таки решилось — Чуя никуда не сдвинулся, а Дазай у него в постели. Накахара курит редко, в основном в моменты жестокого стресса или злости, но когда этот паразит с таким соблазнительным запахом поблизости — он смолит одну за одной. Обнимает рукой подушку, краем глаза глядя на омегу. Осаму лежит на животе рядом, весело болтая ногами, как расшалившийся ребёнок. Вернее, почему «как», по сути, он ведь и есть ребёнок, просто кошмарно избалованный и жестокий… Мягкие бинты покрывают его худое тело на манер мумии, совсем не давая разглядеть светлую кожу, одеяло накинуто на бёдра, в тонких руках зажата самая любимая книга с очаровательным названием «Самоубийство для чайников», хотя вот в плане самоубийств Дазай уже далеко не «чайник», а почти эксперт. Встрёпанные сильнее обычного волнистые чёрные волосы, задорно поблёскивающий глаз, нежно-розовые скулы. И запах мяты. Чуя нервно сглатывает и отворачивается от него, раздражённо делая очередную затяжку и глотая горький дым. Соблазнительный, зараза. Такой красивый и вкусно пахнущий. — Я же, кажется, тебя не раз уже просил, чтобы ты не курил в комнате… — вдруг капризно тянет Осаму, поглаживая тонкими пальцами желтоватые странички и косясь на напарника краем глаза. Он терпеть не может запах дыма, и Накахара прекрасно об этом знает. Это единственное, в чём они в плане вкусов ночной жизни не совпадают абсолютно, хотя Дазай иногда и может из чистой вредности взять сигарету и, кашляя, затянуться. — Если тебя дым раздражает, можешь валить спать на диван, я тебя верёвками тут не привязываю. И вообще, кровать изначально была моей территорией, — Чуя фыркает и подпирает ладонью голову, зажав сигарету подрагивающими пальцами, — так что лежи тихо и не возникай. Ты вон про самоубийства на ночь читаешь и виски хлебаешь, я же тебе ничего не говорю, хотя мне это тоже не нравится. На тумбочке с другой стороны кровати в высоком стеклянном стакане поблёскивают остатки коричневой жидкости. Помнится, Осаму пристрастился к этому в первый же день, как оказался здесь — тогда они с Чуей распили на двоих целую бутылку крепкого виски, чтобы перестать соображать и не думать, как противно лежать в одной кровати. Накахара виски не любит, он всегда больше тяготел к вину, от чего-то более крепкого у него утром начинается жуткая мигрень. Но тогда под рукой оказался лишь виски. И, к слову, он хорошо ударил по неокрепшим юным мозгам — ни Чуя, ни Осаму утром не помнили, каким образом очутились в постели и как уснули. Альфе тогда казалось, что Дазай об этой ночи помнит гораздо больше, но предпочитает хихикать в кулак и помалкивать. Омега осторожно выпускает из пальцев книгу, поворачивая голову и наблюдая за альфой. Осаму внимательно смотрит на каждое движение, на то, как Чуя, зажав сигарету зубами, ерошит мягкие рыжие волосы, падающие ему на лицо, слегка щурит поблёскивающие голубые глаза. Тёплый свет лампы словно растворяется, едва коснувшись льда его бледной кожи, длинные ресницы отбрасывают на щёки чёткие, как пером очерченные, тени. Дазай кусает губы. Вот в такие моменты всерьёз верится, что Накахара альфа — он похож на красивого сытого хищника, который, хотя и кажется расслабленным и довольным, на самом деле находится настороже и готов в любую секунду среагировать на малейшую угрозу. Осаму нервно сглатывает, пододвигаясь к нему поближе и укладываясь на подушку. Округляет слегка глаз, отчего его лицо становится очень похожим на мордочку любопытного маленького ребёнка. — Чуя… — А? — с некоторым раздражением отзывается тот. — Можно спросить у тебя кое-что? Накахара медленно поворачивает к нему голову и слегка поднимает брови, показывая, что внимательно слушает. Дазай опять легонько кусает губу и тянет к нему руку, накрывая его ладонь своей и поглаживая его пальцы. — …Ты не хочешь заняться со мной сексом? Чую как кипятком ошпаривают; полупрозрачные, как льдинки, глаза в секунду наливаются кровью, он резко отдёргивает руку и поджимает губы. — Не хочу. И я тебе сто раз это говорил, хватит уже лазейки искать! — Но это так странно… — Осаму медленно хлопает длинными ресницами. — Ты ведь альфа, да ещё и мой истинный, почему ты не реагируешь на мою течку? Накахара презрительно хмыкает: — Может, это потому, что ты уже со всей мафией перетрахался? Пардон муа, я не любитель хлебать из общей тарелки. — А что прикажешь делать? — плаксиво тянет омега, обнимая подушку и вжимаясь в неё. — Тебя я раздражаю, ты притрагиваться ко мне лишний раз не хочешь, а у меня половое созревание в самом разгаре, и я безумно хочу, как ты говоришь, трахаться, грубиян! — Так я тебе что, мешаю? — Чуя щурит глаза. — Если тебе невтерпёж, спи, с кем хочешь, мне всё равно, ко мне только не привязывайся! Всё, гаси свет, хватит с меня уже этого дерьма, даже слышать обо всём этом не хочу, — гневно фыркнув, он тушит сигарету в пепельнице и отворачивается, плюхаясь на подушку и накрываясь с головой одеялом. — Спокойной ночи, Дазай. Желаю тебе спать так крепко, чтобы никогда больше не проснуться. — Вот спасибо. И тебе слюной во сне не захлебнуться, злючка-колючка, — ворчливо отзывается Осаму, обиженный на его поведение, щёлкает кнопкой настольного светильника и вжимается головой в подушку. Подумав секунду, он густо сглатывает и придвигается поближе, перекидывая руку через талию альфы и нащупывая его ладонь под одеялом. — Чего делаешь, ублюдок? — дёргается Чуя. — Ничего, просто хочется тебя обнять, — омега прикрывает глаз. — Спи, я не помешаю. Побудь хотя бы моей мягкой игрушечкой, а то мне одиноко. Накахара зло скрипит зубами, но не противится, вновь закрывая глаза и шумно выдыхая. Они лежат молча какое-то время, Осаму уже тихонько сопит, уткнувшись носом в плечо альфы. Счастливый он, быстро засыпает, независимо от того, где, в какое время и с кем лежит. Чуе иногда кажется, что если даже засунуть омегу в мусорный бак, он пошевелится и преспокойно уляжется на его дно, согнувшись в три погибели. С его-то ростом. Как бродячая собака — где устал, там и лёг спать, дождь на голову не льёт, и хорошо. Накахара же в этом плане капризен сверх меры, спать он может только в своей кровати, на своей подушке, под своим одеялом и в полной темноте и тишине. Его раздражают малейшие внешние воздействия и звуки, порой достаточно постороннего шороха, чтобы альфа проснулся и больше не смог заснуть. Благо, Осаму спит очень тихо, он не храпит, не толкается ногами, не лезет обниматься — сегодня первый такой случай — не болтает во сне всякие глупости, он вообще не шевелится особо, только тихо сопит, как кот. И Чуя иногда думает, что хоть в чем-то ему повезло с омегой, хотя непонятно, кому из них повезло больше — будь Дазай шумным, Чуя бы в лучшем случае выгнал его спать обратно на диван, а в худшем придушил подушкой. Впрочем, это неважно, спит Чуя последнее время всё равно очень плохо. Он словно находится в каком-то странном состоянии — альфе кажется, что он всю ночь просто лежит с закрытыми глазами, а в какой-то момент вдруг просыпается и понимает, что всё-таки спал. Это ужасно раздражает, у Чуи после такого обычно головная боль, агрессия и недовольство на весь день и желание поубивать всех вокруг. И оттого сладко спавший всю ночь Осаму, утром с цветущим видом и здоровым нежным румянцем на щеках выползающий на кухню и чирикающий «Доброе утро, малыш Чуя», бесит его ещё сильнее. И сегодня, похоже, альфе опять не уснуть. Хотя сегодня хоть есть весомая причина — у Дазая течка, и он сводит с ума своими феромонами. Накахара осторожно, чтобы не разбудить, высвобождается из его рук; как можно тише ступая босыми ногами по тёмному ковру, он идёт на кухню, включает свет. Приближается, потирая глаза, к шкафчику, тянется к верхней полке и вытаскивает оттуда бутылку. У всех своё по вечерам — у Осаму виски, у Чуи вино. Наполнив вытащенный из того же шкафчика бокал, альфа медленно опускается на стул, сжимая его хрустальную ножку тонкими пальцами. — Забавно… — он хмыкает и осторожно прихлёбывает красную жидкость. — А Мори-сан ведь на полном серьёзе думал, что раз мы истинные, то нам хорошо вместе… Ну ещё бы. Босс ведь не знает изнанку ситуации, ни Осаму, ни Чуя своим видом не показывают, что в их отношениях что-то не так. Вся мафия в курсе — безалаберный Дазай обожает валить на напарника тяжёлую работу, а Накахара, хоть и орёт на всю округу «Чёртова мумия, да провались ты пропадом, ненавижу тебя!», на самом деле никому не позволит тронуть своего омегу и скорее сам его забьёт до смерти ногами, чем подпустит к нему врага. А Огай, усмехаясь, наблюдает за их драками и явно с усмешкой думает, что они только на людях дерутся, а едва остаются одни, мигом кидаются в объятия друг друга. По крайней мере, вечные засосы на теле Осаму и синяки на его лице весьма красноречиво об этом говорят. Другие члены мафии деликатно отводят в сторону глаза, когда видят эти собственнические следы, смущённо покашливают, когда юная парочка опять начинает громко спорить — ну влюблённая молодёжь, что поделаешь. И мало кто вообще догадывается о том, что Чуя никогда не притрагивался к напарнику и даже не знает, каковы на вкус его губы и кожа. Откуда же тогда следы? А ответ прост — яркие засосы Дазаю оставляют низшие гангстеры, которым он с удовольствием во время течки отдаётся. Омеги и так в период течки сходят с ума, а у Осаму это отягощено ещё и бушующими гормонами, в такое время он становится совершенно неуправляемым, и если ему захочется заняться сексом, его не остановит ничто. Чуя уверен, что его омега даже не помнит, сколько у него уже было партнёров и с кем он лишился девственности. «Мессалина мафиозного розлива», — ворчливо называет его про себя Накахара при виде очередных следов страсти на его белой коже. А Осаму лишь ухмыляется, замечая явное презрение на лице своего альфы — он не видит в своём поведении абсолютно ничего необычного и тем более позорного. Чуя несколько раз видел это собственными глазами. Видел, как его истинный омега, самый молодой главарь мафии, правая рука босса и мастер пыток, по вечерам ускользал в подвал, где обычно держали заключённых. Сначала Накахара совершенно не придавал этому значения, мало ли по каким делам Осаму мог шастать туда, в конце концов, они ведь не женатая пара, чтобы омега отчитывался альфе о каждом своём шаге. Но потом Чуе стало элементарно любопытно — Дазай поступал так только в те дни, когда его вовсю крутило от течки, и он постоянно лез к Чуе ласкаться, а альфа всячески колотил его по рукам за малейшую попытку прикоснуться; и Накахара решил проследить за напарником, о чём впоследствии горько жалел. В тот вечер Чуя просто увидел, как двое каких-то шкафов в тёмных костюмах жадно обцеловывают Дазая. Тот, прижавшись к стене, сладко постанывал, позволяя разматывать свои бинты и покрывать прикосновениями изуродованную шрамами нежную шею. А мафиози так и вились вокруг него, как пчёлы над цветком, один лизал за ухом кончиком языка, второй постепенно расстёгивал его одежду, присаживаясь на корточки, гладил обеими руками, целовал живот. Эти альфы буквально облизывали его со всех сторон, как леденец; и Чуя отчасти понимал, почему они так увлечены, Осаму и впрямь безумно вкусно пахнет, когда у него течка, даже самому Накахаре порой очень тяжело держать себя в руках, чтобы не наброситься на него. Нет, это не удивило, Чую скорее поразило то, как реагировал на такие действия гордый, хладнокровный и жестокий Осаму, которого, казалось, на эмоции было почти не пробить — с блаженной улыбкой он запрокидывал назад растрёпанную голову, стонал, легонько скребя длинными ухоженными ногтями грязную стену, сгибал в колене ногу, выгибался навстречу прикосновениям. Всякое уродство завораживает. Альфа чувствовал какое-то омерзение, но и взгляд отвести не мог. Стоял Чуя совсем рядом, притаившись за одной из колонн, и ему было не только прекрасно всё видно, но и хорошо слышно. — Сегодня я сзади, — прошептал один из мафиози, расстёгивая пуговицу на брюках омеги. — Ещё чего, ты в прошлый раз был, сегодня я, — с придыханием возразил второй, запуская руку за расстёгнутую рубашку. — И потом, ты не умеешь нежно, а нашему главарю так не хватает ласки. Да, Дазай-сан? — усмехнувшись, альфа лизнул ухо Осаму и, дёрнув в сторону край рубашки, с силой сжал пальцами распухший сосок, на что Дазай издал громкий гортанный стон и запрокинул голову. — Мне всё равно, кто из вас где, — со злостью прошипел он сквозь зубы, — не передеритесь только, а то обоим сердца повыдираю. Его резко повернули к стене лицом, дёрнули за бёдра, заставив выгнуться; брюки с тихим шуршанием упали на пол, мафиози с силой ударил его ладонью по ягодице, Осаму вскрикнул и царапнул стену ногтями. На коже наверняка красный след остался. Альфа, ухмыляясь, пододвинулся поближе, пристраиваясь, и резко толкнулся бёдрами вперёд. Осаму кричал, пока в лёгких воздух не закончился; сорвав голос и захрипев под конец, он закатил глаз и похабно высунул кончик языка. Мафиози вновь хлопнул его по заднице и начал двигаться, сразу же быстро и сильно, не дав даже толком привыкнуть. — Да-а, вот так, сладкий, — протянул второй мафиози, наблюдавший за этим зрелищем, и, встав сбоку, потянул омегу за чёрные волосы, наклоняя его голову к своему паху. — Давай, ртом тоже работай. И Осаму, совсем не противясь, слегка морщась от мощных толчков, расстегнул пуговицу на его брюках, вытащил член и взял в рот головку, обхватив её губами и с причмокиванием посасывая. Выгнув спину, поскрёбывая ногтями стену и переступая на месте ногами, он медленно двигал головой назад и вперёд, пока другой альфа уже яростно долбил его сзади. В какой-то момент омеге явно стало не хватать воздуха, Дазай резко подался назад, кашляя и едва не захлёбываясь слюной, и заменил рот рукой, поглаживая член с набухшим узлом. Осаму выглядел безумным, его волнистые волосы окончательно разлохматились и спутались, глаз горел, щёки пламенели ярким румянцем, губы сильно опухли, а расхлябанные, развязанные бинты, уже насквозь мокрые, свисали с шеи и запястий, обнажая страшные шрамы, так тщательно спрятанные от посторонних глаз. В какой-то момент омега резко прогнулся, вскинув голову и крича хриплым голосом, мафиози шумно задышал, красивое лицо Дазая забрызгали крупные белые капли. Осаму слизнул одну из них кончиком языка и громко выдохнул, сильнее упираясь ладонями в стену. Второй альфа вдруг обхватил его за талию обеими руками, потянул к себе, развернул и, подхватив под коленки, поднял. По бёдрам юноши уже стекали беловатые струи, падая на грязный бетонный пол. Не дав Дазаю даже выдохнуть, мафиози опять принялся с силой толкаться в него бёдрами. Потянулся было к губам, но Осаму резко отвернул в сторону голову, на лице явственно мелькнула гримаса отвращения. Ну конечно, как любая проститутка, согласен на всё, но губы — святое, не трогать, убью. Стоявший спереди мафиози, ухмыляясь, стянул с него пиджак вместе с рубашкой, отбрасывая их в сторону, прижался к тощей костлявой спине, обцеловывая трясущиеся плечи. Осаму вдруг широко распахнул глаз и опять закричал; теперь оба альфы были в нём, проталкиваясь внутрь поочерёдными движениями. Дазай казался таким маленьким, таким хрупким в их мускулистых руках... Чуя, увидев это, передёрнулся, представив, как омеге больно. Но он, затаив дыхание, продолжал следить, альфа даже не знал, сколько примерно времени прошло. Он видел, что Осаму уже выдохся, омега уже даже не кричал, лишь закатывал глаза и хрипло постанывал, расцарапывая ногтями плечи поддерживающего его альфы. Но мафиози и не собирались его отпускать, судя по распухшим узлам, произошла сцепка, что означало, что в ближайшие пару часов омеге из их рук не вырваться. Накахара дёрнулся, невольно подумав о том, что Осаму после такого даже двигаться не сможет; а потом скривился, вспомнив, что Дазай уже не первый раз проделывает такой трюк, а значит, ему привычно. И потом, он ведь не плачет и не просит остановиться, ему, похоже, это даже нравится. Мазохист чёртов. Когда плоский живот напарника в очередной раз забрызгало спермой, и он в изнеможении упал в руки мафиози, Чуя поджал губы и, вдруг осознав, что если продолжит наблюдать за этим, его стошнит, тихонько пошёл к лестнице наверх. «Прекрасно. Твой истинный не только бесит тебя своим присутствием, он ещё и шлюха, которая легко отдаётся кому попало в течку. И это ему, блин, всего шестнадцать лет! Страшно представить, что в таком случае дальше будет. Влип ты, Чуя, ой, как влип…» Мрачные мысли такого рода крутились в голове, и юноша понимал, что если раньше у него была хоть какая-то надежда на нормальное решение этой ситуации, то теперь он точно ни за какие коврижки не притронется к Дазаю. Пусть тот и дальше трахается с кем попало, Накахара ничего ему не скажет. Но и держаться будет как можно дальше от него. …Осаму тогда вернулся домой лишь под утро. Чуя услышал возню в коридоре, вылез из-под одеяла и вышел в прихожую, прислонившись к косяку и скрестив на груди руки. Омега поднял на него полусонный, мутный глаз: — Приветик, Чуя, — беззаботно улыбнулся он. — А ты чего не спишь? Тебе разве на работу не надо сегодня? — У меня выходной, — равнодушно бросил Накахара, оглядывая его. Осаму даже не удосужился застегнуть пиджак и нормально завязать бинты, и на красивой вытянутой шее поверх шрамов были отчётливо видны многочисленные засосы. А уж когда он, присев на маленькую скамеечку, чтобы снять обувь, поморщился и поёрзал, Чуя сощурил глаза. Да, мафиози явно выдрали его по полной программе. — Да? Тогда я, с твоего позволения, тоже останусь дома. А то что-то я нехорошо себя чувствую, всё болит, набегался за сегодня. — Ага, набегался. Ври дальше, — фыркнул Чуя, Осаму кашлянул и изумлённо уставился на него. — Скорее уж напрыгался по чужим членам. Что, жопа зудит? Омега залился краской и приоткрыл было рот, но альфа его оборвал: — Не отпирайся, я видел, как ты трахался с какими-то гангстерами в подвале! — А я и не думал отпираться, — Дазай развёл руками и хмыкнул. — Своё свободное время я могу проводить так, как захочу, а то, что ты, малыш Чуя, мне завидуешь, уже только твоя проблема. — Ничего я не завидую, мне вообще на тебя наплевать, — Накахара скривился. — Ну конечно. Осаму, как-то нехорошо ухмыляясь, приблизился к нему и уткнулся носом в макушку, обнимая за талию. — Не лезь ко мне обниматься. От тебя чужим одеколоном несёт, меня стошнит, — Чуя скорчил гримасу и принялся выворачиваться из его объятий. — Ой, Чуя-Чуя. Думается мне, тебя не одеколон раздражает, — Дазай тихонько фыркнул, — а запах другого альфы. Сколько ты ещё будешь ломаться и притворяться, что не хочешь меня? Мне эта игра в недотрогу уже надоела. — Что, невыносима мысль, что кто-то тебя, такого прекрасного, не хочет? — Чуя язвительно усмехнулся и поднял на него глаза. — Представь себе, у меня вообще ничего не шевелится при твоём этом запахе, иначе я бы давно уже выгонял тебя спать в коридор во время течки. — Ути-пути, — Осаму перекривился и уткнулся носом в его шею, — какие же мы гордые и недоступные. Знаешь, Чуя, по-моему, это тебе надо было омегой родиться. — Завидуй молча, кретин. Я не считаю, что пол — это то, чем можно гордиться, но я рад, что я альфа. Я хотя бы лишён сводящих с ума инстинктов и желания трахаться со всеми подряд. Я не смог бы делать, как ты, потом не знал бы, куда себя от стыда деть, — Накахара с силой оттолкнул его от себя. — Ещё раз скажу, мне насрать, чем ты там занимаешься. Только вот разреши дать тебе совет, — он ухмыльнулся, — говори своим партнёрам хоть презерватив надевать. А то залетишь, и тогда тебе уж точно будет очень весело. — Учту, — ядовито протянул Дазай и скинул с плеч тяжёлое пальто. — И тебе об этом напомню, когда ты сдашься на мою милость. Чуя презрительно фыркнул. — Топай в душ, звезда порнобизнеса, а то ты весь в сперме. Даже не вздумай ко мне ложиться, пока не смоешь с себя всю эту дрянь, — и он, развернувшись, пошёл в комнату. Осаму показал ему язык. — Мерси за совет, Чуя, без тебя я бы точно ни за что про душ не вспомнил. Вода в ванной шумела довольно долго, Чуя за это время уже почти уснул и в полусне почувствовал, как омега, влажный и чистый, благоухающий шампунем, осторожно улёгся на свою сторону постели. Альфа слегка приоткрыл глаза, чувствуя, что это был ещё не конец разговора. — Слушай, Чуя… — он не ошибся, голос Дазая сразу же нарушил тишину. — Чего? — пробурчал Чуя. — Скажи, а почему ты не хочешь это сделать? — Осаму слегка повернул к нему голову. — Это бы решило разом кучу наших проблем. Ты не был бы такой злой от недотраха, а мне бы не пришлось заниматься сексом с посторонними альфами, у меня бы был ты. Один постоянный партнёр — это всегда лучше, чем толпа, знаешь, меня все эти оргии так выматывают… — Бедненький, оргии его выматывают, сейчас расплачусь от жалости, — Чуя поморщился и притянул к лицу колени. — Я видел твою оргию. И мне теперь противно даже думать о том, чтобы прикасаться к тебе таким образом. — Ты напрасно злишься. Даже если бы этого не было, я бы всё равно тебе девственником не достался, — омега тяжело вздохнул. — Как, по-твоему, из-за чего я так страдаю, почему моё тело так отчаянно требует подобной разрядки? — Ага, видел я, как ты страдаешь. Ты так стонал, пока эти мужики тебя долбили, что там небось все пленники с ума посходили. — Да я не об этом, глупый, — Осаму обиженно насупился. — Просто омеги ведь обычно могут управлять своими желаниями. А я не могу, для меня секс — потребность, примерно такая же, как в еде или в воде. Как думаешь, из-за чего? — Некоторым от рождения тройная порция гормонов достаётся, — Чуя дёрнул плечом, — ты, видимо, из таких, да ещё и с головой не дружишь. — А вот и нет. У меня не было такого. А потом Мори-сан меня лишил невинности, и у меня начало сносить крышу. Альфа дёрнулся и сжался в комочек. Прекрасно. Мало Дазаю мафиози, он, оказывается, ещё и с боссом спит. Понятно теперь, отчего он в шестнадцать лет уже один из руководителей. — Первый секс всегда пробуждает такие желания, — не замечая его реакции, Осаму повернулся на спину, глядя в потолок, — особенно, когда происходит в таком возрасте. Мне четырнадцать было, течки только-только начались. Ты бы меня понял, если бы у тебя было нечто подобное. — Если ты думаешь, что я после такой речи проникнусь к тебе жалостью и соглашусь тебя трахнуть, то иди на хер, сам решай, на чей, дорогу знаешь, — выплюнул Чуя. — Ещё раз скажу, ты мне не нравишься. И точка. Дазай осторожно пододвинулся к нему и, перевернув на другой бок, прижал к себе, обнимая обеими руками. Альфа скрипнул зубами и попытался вывернуться, но омега держал его неожиданно цепко. — Ну тогда и не злись, Чуя. Уж прости, я ничего не могу со своими желаниями поделать, мне буквально крышу сносит, а пальцы уже не удовлетворяют. И если ты не хочешь свои обязанности альфы исполнять, то уж не бесись, когда я найду кого-нибудь, кто будет это делать за тебя. — Да кому ты врёшь? Крышу ему сносит… Ты и не пытаешься со своими желаниями справиться, Дазай. Просто плывёшь по течению, слушаешь тело, а не голову. Да и вообще, чего ты передо мной оправдываешься, если тебя всё устраивает? — Чуя устало прикрыл глаза. Осаму грустно покачал головой. — Я просто всё ещё надеюсь, что когда-нибудь ты избавишь меня от этого. Накахара опять злобно заскрипел зубами. — Не надоело ещё, сволочь? Чего ты в меня вцепился? Учитывая то, что я сегодня видел, рискну предположить, что ты недостатка в желающих тебя выебать альфах явно не испытываешь. — А я хочу тебя, — капризно протянул Осаму. — Хочу с того самого времени, когда впервые тебя увидел. И то, что ты не сдаёшься, только сильнее меня заводит. Этим низшим-то только знак подай, и они мигом кинутся облизывать, а это скучно. Чуя слегка скривился. — Ты говоришь это из-за течки, болван. — Злой ты, — расстроенно отметил Дазай и, выпустив его наконец, повернулся на бок спиной к нему, вжимаясь головой в подушку. — Я, может, готов тебе сердце своё отдать, а ты… — У тебя нет сердца, — буркнул Накахара, вдруг ощутив неприятное беспокойство. — А если и есть, то ты никому его за просто так не отдашь. Повисло гнетущее молчание. — Вот как… — неожиданно равнодушно бросил омега. — Ну, тебе, видимо, лучше знать. — А? — дёрнулся было Чуя, но Осаму ему уже не ответил. Альфа приподнялся на локтях, глядя на спину напарника, обтянутую чёрной футболкой, тяжело вздохнул и опять улёгся на подушку. Никогда он не поймёт, что бродит на уме у этого омеги. И сколько бы Чуя ни пытался убедить себя, что ему наплевать — не получалось. Почему-то он всё равно каждый раз после подобного чувствовал какую-то ревность, словно что-то кололо его изнутри, несильно так, но противно. Бутылка уже пуста почти наполовину, а Чуя всё ещё крутит в пальцах ножку бокала и смотрит перед собой ничего не выражающим взглядом. Проводит пальцами по стеклянным краешкам, сосуд отзывается мелодичным звоном. Очередная бессонная ночь. И снова всё из-за него. Альфа даже отсюда, из кухни, чувствует запах мяты. И с отвращением ощущает, как в животе всё завязывается в узлы. Мерзко до ужаса, аж злость на самого себя берёт, но природа отчаянно пытается взять своё. И, наверное, именно сейчас тот самый редкий момент, когда Чуя за навязанного ему напарника готов проклинать обожаемого босса всеми известными ему проклятиями. Накахара устало моргает и опускает голову на сложенные руки. Его всегда развозило с пары бокалов — глаза уже слипаются, а в голове клубится туман. Дазай и сегодня бегал туда, Чуя это знает. Вернулся напарник всего пару часов назад, хорошо хоть не под утро, как обычно. И от него опять невыносимо разило чужим одеколоном и запахом другого альфы. Чуе в такие моменты всегда ужасно хочется затолкать его пинками в ванную, пустить из крана кипяток, чтобы уж точно не оставить следов, лично вылить ему на голову все шампуни и всё жидкое мыло, которое только в доме найдётся, и растереть его до красноты грубой мочалкой, чтобы от него только не доносились эти не противные сами по себе, но ненавистные альфе ароматы. Накахара Чуя ненавидит своего омегу. Но и не хочет знать, как им обладает кто-то другой.***
Ночевать в неприметных маленьких гостиницах во время зачисток давно уже стало обычным делом. Мори отправляет созданный дуэт из молодых мафиози в самые разные точки по всей Йокогаме, дня не проходит, чтобы у него не нашлось для юной парочки каких-нибудь поручений. Иногда эти задания бывают совсем лёгкими, но куда чаще — весьма тяжёлые и занимают много времени, порой даже несколько дней. Домой не набегаешься, поэтому приходится подыскивать поблизости тихие гавани, чтобы просто переночевать. И странным образом в это время Чуя ощущает себя спокойней — наверное, потому, что Осаму спит не у него за спиной, а на соседней кровати, на расстоянии вытянутой руки. Близко, но всё-таки не в одной постели, по крайней мере, он не может вдруг среди ночи пододвинуться поближе и обнять, зарываясь лицом в рыжие волосы и бессовестно лазая ладонями по животу. Когда они первый раз оказались в таком номере, Дазай попытался было предложить сдвинуть кровати, но Чуя живо пресёк эти его очередные попытки сблизиться. Нет уж, лучше им по отдельности. Зачистка требует много сил, ночью надо хоть попытаться выспаться, а не отпихиваться от любвеобильного омеги. И сегодня они опять ночуют где-то на краю света. Задание не позволило закончить себя за день. Пар от горячей воды поднимается к потолку, делая волосы и кожу на лице влажными. Чуя тяжело вздыхает и, уткнувшись подбородком в колени, смотрит на свою руку. На ладонях всё ещё осталась въевшаяся кровь. Использование «порчи» каждый раз заставляет альфу умирать. И речь не о физических страданиях и травмах, которые она может нанести. Физически Чуя останется целым, если Осаму вовремя его остановит, но ещё долго будет заторможенным и сонным, как зомби, и станет ощущать мерзкий привкус крови во рту. И ещё, конечно же, его будет мотать из стороны в сторону, как пьяного, а перед глазами начнут мелькать красные точки. После такого лучше всего хотя бы день вообще не вставать с кровати, просто спать, и тело само вскоре придёт в норму. Да только кто же ему позволит столько времени лентяйничать. Даже если Огай Мори допустит такое, Дазай, не желающий без напарника выходить на дело, тоже мигом захандрит и останется дома, а отдыхать, пока в радиусе километра вертится это чудо-юдо, Чуя не может, Осаму всё равно потребует к себе внимания и не даст ему поспать. Альфа дёргается, услышав, как по двери барабанит кулак, и со стоном закатывает глаза. Помяни чёрта. — Чу-у-у-уя, ну долго ты там ещё? — капризно тянет Осаму из коридора. — Ты там не утонул? Не должен был, ты же не настолько маленький, правда? Ау, ответь! — Заткнись! — взвывает Чуя, задетый за живое. — О! Живой! — обрадованно восклицает омега. — Ты уже второй час в ванной торчишь, я начинаю беспокоиться. Ты заночевать там решил? В ванне очень неудобно спать, может, тебе подушку с одеялом туда принести? Судя по громкому сопению, он присел на корточки и прислонился носом к замочной скважине. Накахара морщится и трёт пальцами виски. — Да я готов на улице спать, только бы тебя, сволочь такую, не видеть. Сейчас выйду, домоюсь только. — Может, откроешь дверь? — Дазай скребёт створку ногтями. — Нахрена? — Спинку тебе потру! — Сдурел?! — Чуя аж подскакивает от такой наглости. — А что такого? — искренне недоуменно спрашивает Осаму. — Сам до лопаток не дотянешься, а это так приятно, потереть там мочалкой… Это и вправду могло бы быть приятным, да только Чуя знает, что Дазаю в жизни не придёт в голову позаботиться о нём таким образом. Нет, у этого разговора другая цель. — Уйди, — отрезает Чуя и сжимается в комочек. — Ну открой, я помогу тебе помыться, быстрее получится! — обиженно бубнит омега. — Но я голый! — Понятное дело, не в костюме же отмокаешь! Действия происходят уже по инерции — Чуя хватает с полки тяжёлую бутылку с дешёвым шампунем, одну из тех, которые предусмотрительный персонал всегда ставит в ванные даже таких маленьких гостиниц, и с силой запускает ей в створку. Бах! Бутыль сминается почти в лепёшку, а из-за двери раздаётся сдавленное «ой!» и грохот — Осаму явно шарахнулся от двери и, споткнувшись об угол шкафа, едва не упал. — Пошёл нахер отсюда, я сказал! Спинку он мне потереть вздумал, так я тебе и поверил! — Шампунем швыряться необязательно, — обиженно отмечает Дазай. — Чего ты такой нервный, Чуя? Ну ладно, ладно, уметусь. Вообще пойду в холл схожу. Пить хочется, может, там автомат какой-нибудь есть… Тебе взять что-нибудь, если он там будет? — Обойдусь, — буркает Чуя, злясь на себя самого за такую бурную реакцию и на Осаму за его безответность. Ей-богу, Чуе бы в разы легче стало, если бы омега хоть разок как следует съездил ему кулаком по лицу. А пока он на все оскорбления лишь смущённо улыбается и хихикает, Накахара чувствует себя последней тварью, обижающей маленького ребёнка. Но ругательства у него срываются уже по привычке. — Как скажешь. Входная дверь захлопывается. Альфа с измученным вздохом тянется к лейке душа. И впрямь пора уже вылезать, как раз, пока напарник ушёл — натягивать промокшую под дождём одежду нет никакого желания, можно завернуться в полотенце и быстренько шмыгнуть под одеяло, пока Дазай не вернулся. Чуя вылезает из ванны, снимает с сушителя огромное, похожее на простыню, махровое полотенце и тщательно закутывается в него. Выйдя из заполненной паром комнаты и как можно тише ступая по мягкому ковру, Накахара останавливается перед зеркалом, пытаясь пальцами расчесать перепутанные пряди волос, и окидывает взглядом место ночёвки. Номер неожиданно просторный, и обе кровати походят на двуспальные, широкие и с двумя подушками. Кто бы мог подумать, какая-то захудалая гостиница на окраине города, а обстановка получше, чем в центре. Альфа тихонько садится на кровать и, слегка развернув полотенце, тщательно вытирается. Входная дверь опять тихо скрипит, Чуя подскакивает и судорожно пытается нащупать края сброшенного полотенца. — Я взял тебе на всякий случай капучино в баночке, подумал, вдруг захо… Осаму, держа в руках две одинаковые светло-коричневые банки, замирает на пороге, широко распахнув глаз. Чуя с визгом заворачивается в полотенце. — Чёрт, зараза, мог бы хоть предупредить, что идёшь! — Господи, да чего ты? Можно подумать, я голых альф ни разу не видел, — Дазай хмыкает и, присев напротив, протягивает ему банку. Чуя забирает её, тронув его пальцы своими, и несмело кивает в знак благодарности. — Ты, кстати, абсолютно обычный, ничего выдающегося, пардон за каламбур. — А ты откуда… Откуда знаешь? — альфа нервно сглатывает. — Нет, без футболки ты меня видел, не только сейчас, а вот остальное… Осаму смущённо кашляет и отводит в сторону взгляд. — Говори давай! — опять начинает закипать Чуя. — Ну… Ты прости, конечно, я надеялся, что ты не узнаешь… — омега кусает губу. — В общем, я пару раз подсматривал за тобой, пока ты в ванной был… Чуя мигом заливается огненной краской. — И дрочил небось ещё на меня, скотина?! — Ну было… — Осаму качает головой. — А что мне делать? Я и так о тебе только мечтаю, можно уж пару раз позволить себе слабость такую. Как будто я виноват, что мой истинный альфа, к которому меня так тянет, меня не хочет! — Конечно, ты не виноват! — взрывается Накахара. — Сначала спишь со всеми подряд, потом ко мне приходишь и удивляешься, почему я тебя не хочу! — Не-е-ет, — Дазай ухмыляется и грозит ему тонким пальцем, — неправильно, Чуя! «Спишь со всеми подряд» — это как раз следствие из того, что у нас с тобой нет отношений! Если бы ты не строил из себя принцессу-недотрогу, мне бы не пришлось искать никого на стороне! — Нашёл виноватого? Молодец, а теперь отвали, — крысится Чуя. — Ну уж нет, не сегодня. Хватит, я и так уже чересчур долго терплю. Пора уже плюнуть на свои принципы и изнасиловать тебя. Осаму медленно ставит баночки на тумбочку между кроватями. Его лицо внезапно принимает холодно-отстранённое выражение, глаз пустеет, став похожим на стекляшку с точкой зрачка внутри. Он быстро встаёт с постели и подходит к напарнику; Чуя живо перехватывает его протянутую руку за запястье и с силой выворачивает её. Дазай скрипит зубами от боли и вдруг усмехается краешком рта. — Ты можешь сломать мне руку, Чуя… — с придыханием шепчет он, опираясь на кровать коленом и наклоняясь почти вплотную к альфе. — Но я тебя всё-таки поцелую. Чуя даже не успевает отпрянуть от него, и омега, оказавшись вплотную, жадно прикасается к его рту. Голубые глаза на секунду широко распахиваются, потом опять прищуриваются в приступе ненависти. Уронив с плеч полотенце, Чуя с силой пихает омегу в грудь ладонями, но Осаму не отстраняется, наоборот, сильнее углубляет поцелуй и обнимает юношу обеими руками, притискивая его к себе. Такой жадный, горячий… И опять безумно пахнущий мятой… Накахара невольно чувствует напряжение в низу живота и, зажмурившись, опять пытается отстраниться. Бесполезно, Дазай крепко его держит. Омега явно твёрдо решил именно сегодня и сейчас, пока они здесь наедине, перевести отношения на новый этап. И Чуя ничего не сможет ему противопоставить. Напористый омега, который тебе противен, что только может быть хуже… Жадный поцелуй словно вышибает из лёгких весь воздух; Осаму наконец с громким «чмок» отлепляется от своего альфы, тяжело дыша и облизывая губы. — Ублюдок, ты что себе… — едва отдышавшись, омега снова затыкает вспылившему Чуе рот, вновь целует, только уже более глубоко, сильно, с языком, ощупывая им поверхность рта. Полотенце мигом оказывается отброшенным в сторону, а Чуя — прижатым спиной к кровати; Дазай усаживается ему на бёдра, не прекращая поцелуя. Его рот кажется таким сладким, таким нежным… И Чуе в этот единственный момент внезапно резко становится всё равно на то, что его омегу трогал кто-то ещё. Под животом продолжает противно тянуть. А аромат мяты щекочет ноздри. — М-м-м… Прекрати уже феромоны пускать, я с ума сойду… — стонет Чуя, еле отлепившись от губ напарника. — Ты же знаешь, что они не от меня зависят. Думаешь, мне хорошо? — Осаму утыкается носом в его подбородок. — Знаешь, как это противно, когда на тебя все только и смотрят, как на течную шлюху? — Будто ты ей не являешься, Дазай. Сколько альф у тебя уже было? — омега неопределённо покачивает головой. — Вот то-то и оно. И удивляешься ещё, что на тебя так пялятся. Руководитель-омега — ещё куда ни шло, хотя уже странно, но вот когда он при этом в течку отдаётся низшим гангстерам в грязном подвале — уже даже звучит противно. — Чуя… — Осаму тихонько скрипит зубами и прижимает пальцы к его губам. — Заткнись, я и так знаю, что ты мне скажешь. Альфа приподнимается на локтях; густо сглотнув, он кладёт ладони на тонкую поясницу. Легонько проводит ими вверх, к груди, надавливая, чуть щурится, видя, как морщится от последнего движения омега. Дазай, прикусив губу, пододвигается ближе к нему, Чуя изумлённо дёргается, почувствовав, как упирается ему в живот твёрдый член; тесные брюки уже совершенно не скрывают мощную эрекцию. Осаму тихонько стонет, потираясь об него пахом, прижимается, дрожа, всё теснее, обвивает руками шею, сдавливает коленями бёдра. Аромат мяты усиливается, Накахара едва удерживается от стона. Как же сильно он течёт. И как же трудно становится удержаться самому альфе, сейчас, когда Дазай очутился в его руках. Действуя скорее импульсивно, чем осознанно, Чуя тянется к нему и сам прижимается к припухшим губам. Замирает, вздрогнув, жмурит глаза, боясь даже шевельнуться. Обычно, видя в кино влюблённую парочку, Чуя кривился, он всегда считал, что поцелуи только на экране выглядят очень романтично и красиво, а на деле это мерзко и негигиенично. Но вопреки его ожиданиям, это оказывается совсем даже не противно — мягкие нежные губы едва-едва прихватывают его собственные в ответ, бархатный язычок обводит по контуру зубы и старательно ощупывает нёбо. Глубокий поцелуй, с языком, словно вынимающий всю душу. И Накахара старается не думать о том, на ком Дазай натренировался так целоваться. Уж точно не на напарнике он это делал. Разомлевший, с замутнёнными глазами, альфа с громким похабным «чмок» отрывается от него и опрокидывается на спину, раскинув в стороны руки и шумно дыша. Сквозь стихийно возникший в глазах туман он едва различает, как Осаму в секунду выскальзывает из мешающей одежды и опять прижимается к напарнику, накрывая его ладони своими. Пальцы сплетаются; и Чуя слегка морщится, чувствуя, как царапают кожу махровые краешки бинтов. Теперь он ощущает, как соприкасаются их тела, кожей по коже, и это странным образом заводит… — У тебя нет ощущения, что мы молодожёны, и у нас первая брачная ночь? — омега с усмешкой утыкается носом в его щёку, наблюдая за замутневшим взглядом. — Совсем нет… — хрипит Чуя, судорожно прихватывая ртом воздух. Он всё ещё пытается бороться со своими эмоциями и держать себя в руках, но получается уже совсем плохо. — Зануда. Мог бы хоть попытаться пофантазировать немного, — с некоторой обидой тянет Осаму, водя кончиками пальцев по его лицу. Накахара мотает головой, высвобождаясь из плена его пальцев. — Слушай, если уж ты решил, делай быстрее. Не надо всей этой ерунды ласковой, у меня зубы от одной мысли о ней сводит. — Да что ты, — Осаму хихикает. — Ты же даже не знаешь, что это такое. Это называется прелюдия, дурачок, — он опускает руку, накрывая ей уже полутвёрдый член. Чуя со стоном отворачивает голову, слегка запрокидывая её назад. Дазай, с удовольствием наблюдая за его покрасневшим лицом, наклоняется и прижимается к уху. — Но не волнуйся, я научу тебя азам взрослой любви. Хочешь, минет сделаю? — альфа дёргается, прикусив губу. — Я умею… Не дожидаясь ответа, омега целует альфу в скулу и отстраняется; Чуя по-прежнему смотрит куда-то в сторону, не желая поднимать на него глаза. И почему ему сейчас безумно стыдно за все эти вещи? Он так и чувствует, как горят щёки и уши. Такого не должно было случиться… — А-а-а-ах! — он дёргается и вскрикивает, когда Дазай дотрагивается языком до головки; зажимается, пытаясь закрыться от него. Омега облизывает губы и ухватывает его за колени, разводя бёдра. — Не дёргайся, глупый. Это не больно. Ляг поудобней и расслабься, так и тебе самому проще будет, и мне. — Как ты можешь настолько просто говорить о таких вещах?! — со стоном Чуя вцепляется пальцами в простыню, сминая её. — Это омерзительно… — Это только сначала противно. А потом привыкаешь, и даже нравиться начинает, — Осаму хмыкает и, обхватив его член пальцами, издевательски медленно проводит ими вниз, к основанию. Не обращая внимания на то, как Чую от такого прошибает судорога, он вновь берёт в рот головку, обведя её по контуру, и опускается по члену вниз, заглатывая его в самое горло. Накахара слезящимися глазами наблюдает за ним; он не первый раз видит, как Дазай сжимает губы, и как подрагивают его влажные длинные ресницы, не первый раз слышит, как тот с причмокиванием посасывает возбуждённый орган. Но только в этот раз всё происходит с ним самим; одно только осознание этого уже сводит с ума, заставляя даже засомневаться в реальности происходящего. Альфа со стоном откидывается на постель, сжимая пальцами прядки чёрных волос на затылке. — Не… Не надо, Дазай… — хриплым голосом шепчет он. — Я…Я не как те гангстеры, я не хочу… Не хочу, чтобы ты делал такую мерзость… — Не хочешь? — Осаму, хмыкнув, отлепляется от него, заменяя на время рот рукой. — Да ты посмотри, какой у тебя стояк. Если это «не хочу», то что тогда происходит, когда ты возбуждаешься? — он облизывается и прикрывает глаз. — И знаешь, по-моему, я погорячился, говоря, что ничего в тебе выдающегося… Размер ого-го, даже удивительно. Хотя я подозревал. Ну должен же твой мелкий рост хоть чем-то компенсироваться. Чуя со всей силы дёргает его за волосы, омега зло шипит и скрипит зубами. — Ещё одно слово, и будешь трахаться с низшими в грязном подвале до конца жизни. Осаму ухмыляется, но не находит, что ответить, и вновь обхватывает губами его член. Слегка надавливает языком на маленькое отверстие на головке, щекочет языком крайнюю плоть, прихватывая её зубами, наклонившись пониже, легонько облизывает кожу в районе лобка, давит языком на набухший узел. Альфа, раскинувшись на мягком матрасе, уже не пытается сопротивляться ему, лишь тихонько стонет, прислушиваясь к своим ощущениям. Не хочется думать, откуда у Дазая такой опыт, но он и впрямь оказывается умелым, буквально пара минут — и Чуя морщится, чувствуя покалывание в паху. Тут же он слышит тихий вскрик Осаму; вздрогнув, Накахара резко открывает глаза и видит, как по красивому лицу стекают мелкие белые капли. Дазай, хмыкнув, облизывает губы и, пытаясь пальцами вытереть вязкую жидкость, плюхается на бок рядом с ним. — Видишь? Ничего смертельного. Хорошо же, а ты ныл — омерзительно, омерзительно… Чуя прикрывает глаза, наблюдая за ним. Прикусывает губу и тянется к нему, прижимаясь ко рту и проскальзывая по лицу тонкими пальцами. — У тебя очень вкусные губы, ты знаешь об этом? — с придыханием отмечает альфа, опустив ресницы. — Вот губы мои точно никто не пробовал, первый поцелуй я очень тщательно оберегал. Так что ты первый и единственный, кто говорит мне такое, — омега, улыбнувшись, прижимает его к себе, закидывая ногу на бедро. Чуя за коленку тянет его на себя, пристраиваясь; а Осаму вдруг дёргается и отлепляется от него. — Подожди-ка… Я забыл. Дазай с трудом дотягивается до своего брошенного на пол пиджака, поднимая его, вытаскивает из кармана шуршащий целлофановый квадратик. — Помнишь? Ты мне сам говорил предохраняться, — с усмешкой произносит он, пытаясь сорвать хрусткую обёртку. Но вспотевшие скользкие пальцы никак не слушаются его. — Чёрт, да отрывайся ты уже, зараза… — Дай сюда, нетерпеливый, — Чуя выдёргивает пакетик у него из рук, чертыхаясь, высвобождает резиновый кругляшок из плена. Осаму наблюдает за движениями его пальцев, томно поблёскивая глазом и прикусив губу; дёргается и вскрикивает, когда альфа резко переворачивает его на живот и с силой ударяет ладонью по ягодице. — Ай! — он выгибает спину, чувствуя, как горит ударенное место — рука у Чуи тяжёлая, на коже наверняка красный отпечаток от ладони остался. — Аккуратнее, а то мне ещё понравится! — Ты у нас, я смотрю, пожёстче любишь, — хмыкает Чуя ему в ухо, пододвинувшись поближе. Осаму хитро смотрит на него через плечо. — Люблю, я этого и не скрываю. Знаешь, какое это острое удовольствие? А в этом и прелесть острого кайфа — ты на него подсаживаешься. Те мафиози нежными не бывали никогда, я слишком их с ума сводил своей течкой, чтобы они ласково действовали. Я люблю грубый секс, так что можешь не нежничать особо. — Понял, — ухмыляется Чуя, тяня его за волосы и прикусывая подбородок. Осмелев, он впивается поцелуем под ухо, ладонями поглаживая грудь омеги, до боли зажимая пальцами набухшие соски. Никакой робости и нерешительности уже нет хода в этот мир зарождающегося удовольствия. Осаму тихонько стонет, запрокидывая голову, губы альфы обжигают кожу, в животе всё завязывается в узлы и сладко сжимается. А голову не покидает неприятное ощущение: омеге кажется, что вот-вот вся эта картинка померкнет, и Дазай проснётся дома, услышав с кухни злобный вопль «Эй, скумбрия, хватит уже подушки давить, я разогревать по два раза не нанимался!». И всё это окажется просто далёким и нереальным сном. Из горла вырывается громкий гортанный стон, когда Чуя плавным, но довольно жёстким движением оказывается в нём. Осаму вцепляется пальцами в подушку, шумно дыша и глядя перед собой распахнутым глазом. Тонкие пальцы касаются губ, надавливая на нижнюю, и нагло забираются в рот. — М-м… — облизывая его пальцы, проскальзывая по ним языком, Осаму сам резко подаётся назад, ударяясь о его бёдра и вызывая у себя резкий взрыв боли. Но терпеть невозможно, он и так слишком долго ждал этого момента. Чуя свободной рукой тянет его за растрёпанные чёрные волосы и начинает размеренно двигаться. Омега отчаянно жмурит глаз, подаваясь назад, навстречу ему, стараясь помочь достать до простаты. Всё-таки, пожалуй, в том, что у тебя были до этого связи, есть и какие-то плюсы — романтика первого раза очень сильно преувеличена, обычно это лишь стеснение, страх даже прикоснуться к партнёру и боль в теле; а так тебе уже привычно, и, когда занимаешься этим со своим истинным, практически сразу начинаешь получать от этого удовольствие. — Ах! Ааах! М-м-м… — омега выгибается до боли в пояснице, сжимая почти онемевшими пальцами подушку. — Ещё!.. Ещё, Чуя!.. Сильнее!.. Сорвавшись на бешеный темп, Накахара выполняет почти все пожелания напарника. Ему и самому уже всё равно, впервые в жизни наплевать на все свои принципы, страсть этого соединения захватила почти полностью, вытеснив из головы все посторонние мысли. Теряя голову, Чуя целует его везде, где только может дотянуться, оглаживает руками по всему телу, с силой проталкиваясь в узкий проход. Его стоны плавят сознание, подстёгивая на всё более смелые действия. Альфа с силой дёргает омегу на себя, поднимая его; Осаму со стоном запрокидывает ему на плечо голову, закинув назад руку и сжимая рыжие прядки волос на затылке, выгибает спину, чувствуя, как тот до боли стискивает пальцами соски, прикусывает плечо. Прикрыв слезящиеся глаза и прикусив губу, юноша уже сам приподнимается, легонько царапая ногтями лопатки партнёра. Закатившийся, помутневший глаз, высунутый кончик языка, стекающие со лба капельки пота, прилипшая к нему встрёпанная чёрная чёлка, высоко вздымающаяся грудь — просто ходячий разврат, а не омега. Едва не задыхаясь от усиливающегося запаха мяты и собственных эмоций, пьянея от солёного привкуса кожи, Чуя почти яростно прижимает Осаму к себе, ускоряя ритм движений и уже с силой вдалбливаясь в него. — Чё-ё-ёрт… — стонет он в ухо, Дазай дёргается, закашлявшись. — Почему ты такой узкий?!.. Омега усмехается краешком рта, вывернув шею и глянув в его покрасневшее лицо. — А это я нарочно, — хихикает он, оттягивая прядки рыжих волос, — чтобы ты не обзывался. Он уже сам увеличивает темп, прикусывая от боли губы, нащупывает руку альфы на талии и, взяв её за запястье, переносит на свой член, заставляя обхватить. С шумным выдохом Осаму едва не заваливается вперёд, Чуя придерживает его свободной рукой за живот. Резким толчком войдя в него до конца, альфа с силой сжимает пальцы на затвердевшей плоти, надавливая на головку, вцепляется зубами в плечо омеги. Накахара слышит крик напарника, жмурит глаза и сильнее прижимает его к себе рукой, чувствуя, как на пальцы брызгает сперма. А спустя секунду и сам, не выдерживая, отчаянно подаётся назад, в секунду сдёргивая противную резинку и прижимая член к бедру омеги. Из тела уходят остатки напряжения, оставляя за собой лишь покалывание. Чуя прижимается к спине Осаму, зарываясь носом в его спутанные волосы, пытается отдышаться. Омега поворачивает голову, слегка касаясь дрожащими губами его скулы, улыбается самым краешком рта, поворачивается в его руках и ложится на подушку, увлекая его за собой. — Мой малыш Чуя… — нежно шепчет он в ухо, обнимая обеими руками за шею. Чуя молчит, прикладываясь к его губам и с надрывом прихватывая воздух. Ему кажется, будто в комнате разом исчез весь кислород, до того трудно становится дышать. И Дазай, похоже, испытывает то же самое — весь мокрый, раскрасневшийся, с горящим глазом и влажными встрёпанными волосами, он тяжело дышит в самые губы альфы, ползая ладонями по его спине. Накахара вздрагивает, когда он сжимает его бёдра коленками, опять придвигаясь вплотную. — Я же просил не называть меня так… — бессильно шепчет Чуя, прикрывая глаза. — А я всё равно буду, — омега смеётся, потираясь носом о кончик его носа. Столько нежности в этом движении, что становится как-то не по себе. — Ну конечно. Ты никогда меня не слушаешь, — с тяжёлым вздохом отзывается Накахара, оттягивая его волосы и дотрагиваясь губами до шеи. Скользнув пальцами за бинт, мягко отводит его в сторону, проводя подушечками по тёмным шрамам. Медленно моргнув, переводит на следы взгляд. Чуя впервые их видит так близко. Впервые за всё то время, что Дазай находится рядом с ним. Осаму улыбается, заметив его взгляд; запрокидывает голову, позволяя ему водить по тёмным следам кончиками пальцев. — Когда-нибудь я расскажу тебе, откуда каждый из них взялся, — потянув его пальцами за подбородок, Дазай прикасается к его губам и хитро щурит глаз. — Если захочешь, конечно. Видимо, именно это следует принимать за высшую степень доверия. Чуя целует длинную борозду от удавки и подтягивает омегу к себе за бёдра. Осаму дёргается, чувствуя, как набухшая головка опять с силой упирается в него. — Подожди, Чуя… Стой, я не соглашался! — он с криком выгибается, вцепившись в подушки, из глаз брызгают мелкие слезинки. — Дай передышку! — Нет уж, — Чуя хмыкает и с силой толкается в него разом до самого конца. Он видит, как в расширенном глазу плещется боль. Он подаётся назад, чувствуя, как раздулся узел. — Ты же сам хотел. Вот тебе и сцепка, теперь я тебя долго не отпущу. Осаму, содрогаясь под ударами его бёдер, ухмыляется краешком рта и плотнее обнимает его за шею, притягивая к себе. — Вот как? — хмыкает он, слегка морщась и кусая губы. — Знаешь, а я и не против. С тобой я могу валяться в постели хоть целыми днями напролёт. И его шёпот тонет в новом жарком поцелуе. Шум дождя нарушает тишину, установившуюся наконец в номере. До утра уже совсем немного, ещё буквально пара часов — и придётся вставать, чтобы дальше разбираться с зачисткой. Чуя морщится в полусне, вжимаясь головой в подушку, пытается пошевелиться, чтобы лечь поудобнее, но это ему не удаётся. Ему в кои-то веки не хочется тревожить пригревшегося на груди омегу. Альфа медленно приоткрывает глаза, сонно хлопнув ресницами, и шумно вздыхает. Опустив замутнённый со сна взгляд, он внимательно смотрит на лицо Осаму; а тот, даже не почувствовав его движения, сладко сопит, вжавшись щекой в рёбра альфы и перекинув через него руку. — Чёртова скумбрия… — шипит сквозь зубы Накахара, морщась. Осмелившись всё-таки, протягивает руку, тронув кончиками пальцев его чёрные волосы. Они такие мягкие и пушистые, так и хочется гладить, гладить, перебирать, пропускать сквозь пальцы… Альфа презрительно кривится. — …Как долго ты ещё будешь продолжать одним движением рушить весь мой мир? В который раз уже такое случается, что Чуя живёт, твёрдо убедив самого себя в чём-либо, а в один прекрасный момент на горизонте появляется Осаму и играючи, одним взмахом ресниц заставляет его забыть обо всём? Накахара устал считать. С самой первой их встречи он регулярно исполняет этот трюк, ловко выводя напарника из равновесия. Чуя помнит, как тогда сломал ему рёбра; помнит, как Дазай лежал, придавленный к грязному асфальту каблуком ботинка, и смотрел на альфу прищуренным, хитро поблёскивающим глазом. Как он, разомкнув губы, негромко вскрикнул, и этот звук пошёл куда-то прямиком в мозг, заставив дёрнуться и прикусить губу; как прогнулось его хрупкое тело, едва-едва не переломившись в пояснице, а длинные тонкие пальцы проскребли по земле и вцепились в лодыжку Чуи, пытаясь хоть как-то отодвинуть. И как этот красивый, на вид такой слабый и хрупкий омега, даже избитый и со сломанными рёбрами, ухитрялся продолжать язвить и бесить тем самым и без того обозлённого альфу. Но отрицать, что какая-то искра тогда между ними всё-таки проскочила, Накахара не мог — как иначе объяснить то, что в итоге он круто перевернул всю свою привычную жизнь, согласился присягнуть на верность боссу мафии и оставить Овец? Почему он решился всё же пойти на подобное, хотя был до этого вполне доволен своим положением и не собирался ничего в нём менять? Ответ прост — Дазай. Осаму всегда получает то, что хочет, и на методы, которыми желанное может быть исполнено, ему зачастую наплевать. И сегодня ночью опять — Дазай долго и страстно хотел своего альфу, и он его получил. И плевать, что Чуя не очень-то доволен подобным поворотом, что альфа до этого постоянно бил его по рукам за малейшую попытку притронуться и шипел, что между ними ничего нет и ничего не может никогда быть. Накахара устало прикрывает глаза. Какая сумасшедшая ночь. Пролетевшая одним мгновением, будто её и не было, и оставившая при этом такой отпечаток внутри. — Эй. Чуя, ты чего? Альфа вздрагивает и, опустив взор, сталкивается со взглядом поблёскивающего тёмного глаза. Проснувшийся Осаму осознанно, совсем не сонно смотрит на него, словно и не спал вовсе. Весь растрёпанный, готовый, кажется, запутаться в своих же бинтах, с распухшими от поцелуев губами и множеством засосов… Красивый. Такой ребёнок с хорошеньким кукольным личиком… Посмотришь на него вот так, и ни за что не поверишь, что на нём уже даже пробу ставить негде. Но главное то, что сейчас, в этот самый конкретный момент, Осаму живой, уже совсем не похожий на каменную статую, которая цедит по слову в час и истязает предателей в пыточной. — Ничего, — Чуя слегка морщится, пытаясь отогнать подальше эти нехорошие мысли. — Ты уже пять минут лежишь и неотрывно на меня смотришь, — Дазай улыбается краешком рта. — Что, налюбоваться теперь не можешь? — Нет. Скорее не могу поверить, что у нас что-то было. Альфа вновь откидывается на подушку, шумно выдыхая. Осаму медленно хлопает ресницами и просовывает голову под его руку, быстро поцеловав ладонь и придерживая тонкое запястье. Поглаживает его пальцы своими, слегка надавливая на выступающие косточки. — А ты против? — задумчиво тянет он. Чуя на пару секунд замолкает, глядя в потолок. Против. Только есть ли смысл говорить об этом сейчас, когда всё уже случилось? Нет, конечно, он может дать задний ход, спихнув всё на сводящие с ума феромоны, да только Дазай всё равно от него теперь не отвяжется — вон как у него глаз горит, понравилось. Да и Чуя сам понимает, что сказать, будто подобное занятие не пришлось ему по вкусу, будет в корне неправильно. — Теперь уже, видимо, нет, — наконец произносит он и переводит взгляд на напарника. — Какой смысл говорить, что я против, когда всё уже случилось. — Ты такой ты, Чуя, — Осаму тихо смеётся, обводя контуры его лица кончиками пальцев. — Ты когда-нибудь замечал, как часто ты сначала что-то делаешь, а потом начинаешь искать оправдания своим поступкам? Чуя дёргается и косится на него зло заблестевшим глазом. — Ну, ну, не смотри на меня так убийственно, — Дазай осторожно отстраняется от него, садясь на коленки и тряся растрёпанной кудрявой головой. — Это ведь правда. Ты совсем не хочешь допускать мыслей о том, что ты сделал что-то лишь потому, что тебе так захотелось. Но знаешь, — он улыбается и касается его скулы пальцами, — мне нравится эта твоя порывистость. Я не могу предугадать некоторые твои действия, и меня это забавляет. Альфа перехватывает его руку и резко дёргает на себя; Осаму утыкается в его губы, на секунду широко распахнув глаз. И тут же, расслабившись, вновь улыбается. — Да твой, твой, успокойся уже, никуда я больше не денусь. — Конечно, не денешься, кто же тебе теперь позволит, — Чуя отлепляется от него и трогает пальцами подбородок. — Послушай меня. Учитывая то, что сейчас произошло… Так и быть, давай попробуем существовать, как пара, — Дазай вскидывает брови, в глазу появляется лихорадочный блеск. Он уже явно готовится закивать головой, но Накахара сердито обрывает его: — Но при одном условии. Ты заканчиваешь эти свои ночные оргии с низшими в подвале. Я больше не потерплю запаха другого альфы. Омега нервно кусает губу. — Если ты не можешь принадлежать мне полностью, — жёстко продолжает Чуя, сузив глаза, — то ты мне не нужен. Я ведь тебе уже говорил, не люблю хлебать из общей тарелки. И нечего так укоризненно на меня смотреть! Осаму шумно вздыхает и зарывается носом в его шею. — Вообще-то я и сам собирался это сделать, если у нас что-то получится. Если у меня будет постоянный партнёр, зачем мне эти оргии? Они мне и самому уже жутко надоели, противно, и задница потом зудит. — А сейчас нет? — Чуя хмыкает и убирает с его лба чёлку. — Можешь не верить, но нет. Ты всё-таки понежнее этих дуболомов будешь, — омега улыбается и целует его в уголок губ. — Но тогда и я поставлю тебе такое же условие, Чуя. Не смей смотреть на других омег, — в глазу мигом вспыхивает нехороший огонёк. — Смотри только на меня. — Как будто я когда-то на них смотрел, — альфа морщит нос. — Вот и умница, продолжай в том же духе. И всё у нас будет хорошо. Расслабившийся Осаму опять прижимается к его рту, обнимая альфу и поигрывая пальцами с прядками рыжих волос. А Чуя отчётливо ощущает нарастающее беспокойство. Никогда не подводившее его «чувство задницы» подсказывает, что ничего хорошего из этой затеи всё-таки не получится. Он ведь знает, что Дазай никогда его не послушается...