Это все батуты твои

      Владимир встречает Даню слабеньким тусклым солнышком, едва пробивающимся через седые облака, и холодным ветром, который забирается под легкую весеннюю куртку. На вокзале так шумно и многолюдно, что начинает болеть голова, измученная долгой — целых три часа — поездкой из Москвы на поезде. Киреев поудобнее перехватывает свою дорожную сумку со всеми необходимыми вещами и быстренько ретируется к выходу, где его уже должен ждать Кирилл, ради которого парень и решил по собственной воле подвергнуться пытке российскими железными дорогами.       Кирилл действительно ждет. Стоит чуть сбоку от главного входа с сигаретой в зубах и переминается с ногу на ногу — замерз, думает Даня, значит, давно ждет. От вида озябшего Палмдропова, высматривающего в выходящих людях одно знакомое лицо, у Дани сердце начинает щемить от резко накатившей нежности к этому придурку, который в начале весны выперся на улицу в одном худи. И плевать, что худи теплое и под ним еще, как минимум, футболка — у Киреева все равно на секунду включается режим «заботливый парень», которой хочет отругать Кирилла за безалаберность и заставить надеть шапку. Однако всего секунды раздумий хватает, чтобы понять, что это было бы слишком. Поэтому Даня только хмыкает своим мыслям и подходит к продрогшему насквозь парню.       Кирилл улыбается так широко и счастливо, что Даня успевает подумать, что ради этой улыбки можно было и потрястись три часа в поезде. Палмдропов выбрасывает бычок и разводит руки, чтобы обнять Киреева, как только тот подойдет на достаточно близкое расстояние. — Дане-е-ек, — тянет Кирилл и заключает парня в крепкие объятия, скорее чтобы немного согреться о тепло чужого тела, нежели показывая, как он рад его видеть. — Здорово, — Даня неловко отвечает на объятия свободной рукой и жадно втягивает запах табака и одеколона, исходящий от парня. — Ну че, какие у нас планы? — интересуется Киреев, отступив на шаг и перекинув сумку в другую руку. — А ты сильно устал? — спрашивает Кирилл, махнув рукой в сторону автопарковки, давая немое указание двигаться туда.       Даня, если честно, действительно, сильно устал — ему пришлось проснуться в шесть утра, чтобы уже в одиннадцать быть здесь, пережив трехчасовую поездку на поезде. Но встреча с Палмдроповым и его счастливые глаза придали парню новый заряд сил — словно батарейку поменял. Так что в целом сейчас он абсолютно готов к любому движу, который предложит ему Кирилл. — Не особо, — отвечает Даня, стараясь не отстать от быстрого шага Анатольева. — Тогда заебись. Меня сюда друг на своей тачке привез, и сейчас он отвезет нас в батутный центр. — Батутный центр? — недоверчиво переспрашивает Даня. — Кирь, ты уверен? — Да не ссы, сальтухи я тебя делать не заставлю. Просто… ну это… — Кирилл останавливается около нужной машины и поворачивается к парню, выглядит при этом немного смущенно. — Я подумал, в общем… ну это, наверно, романтично будет, типа. Ты, я, батуты.       У Дани по лицу расползается дурацкая улыбка, которую чисто физически не получается сдержать. — А я и не знал, что ты романтик, Кирюх, — от сильнейшего желания прижаться к Палмдропову и поцеловать его начинает покалывать в кончиках пальцев. — Поехали на твои батуты.       Анатольев тоже улыбается, правда, все еще немного смущенно. Конечно, это ведь его первый опыт в однополые отношения, тут надо осторожно, потихонечку, не делая резких движений, выдворять из подсознания накопленную проживанием в России гомофобную хуйню. Если б вы только знали, сколько времени прошло от зарождения их чувств до момента, когда Кирилл смог принять их — что-то около года, наверное. Он прошел все стадии принятия — сначала отрицал, потом злился, пытался найти компромисс или другое объяснение происходящему, к концу впал в депрессию — но все-таки принял это и смог произнести злосчастное «я, кажется, люблю тебя, мудила» на какой-то всратенькой вписке в Питере.       Дальше пошло легче, но все равно с каким-то натягом. Данька адаптировался довольно быстро — он-то всю жизнь прожил в Москве, а там все равно с этим проще, чем в провинциальных городах. А вот Палмыч, кажется, до сих пор не может спокойно реагировать на какие-то нежности, вроде подержаться за руки или чмокнуть в щеку. Киреев каждый раз почти физически ощущает, как с его губ готово сорваться что-то типа «как-то слишком по-пидорски», но он сдерживается, за что Даня ему очень благодарен.       Но в остальном все, действительно, шло легче. То есть, например, они самозабвенно сосались уже через десять минут после признания Кирилла. А через неделю — трахались как кролики на съемной хате в Питере, забив хуй на подготовку к баттлам и на друзей, которые звали их побухать. Они просто наслаждались друг другом почти два дня, отключив телефоны и выходя на улицу только в магазин за сигаретами и пельменями. И, если честно, это были лучшие два дня в жизни каждого из них.       Но с тех событий минуло уже четыре месяца, последний из которых они вообще не виделись. Даня был занят дома в Москве, а Кирилл вернулся во Владимир, чтобы покорять батуты и гробить свою печень. Да, у них все еще оставалось интернет-общение и звонки по фейстайму, но это совсем не то. Так что, в итоге, Киреев в конец соскучился и купил билеты на ближайший поезд к парню своего сердца.       До батутного центра они добираются минут за сорок. Друг Кирилла, который соизволил поработать водителем, оказывается вполне нормальным парнем. Рассказывает какие-то забавные истории всю дорогу и заливисто смеется с любой шутки. Он довозит их до нужного здания и сваливает по каким-то другим своим делам, оставляя ребят наедине. Даня не знает, свалил он специально, потому что знает об их отношениях, или нет, но радуется этому, как ребенок, потому что остаться с Кириллом один на один, прижать его к любой вертикальной поверхности и впиться в его холодные, отдающие табаком губы хочется просто пиздец как сильно. — Милости прошу, — очень официально произносит Кирилл, распахивая двери в зал с батутами. — Вот тут я и обитаю последние несколько лет. — Тут здорово, — тихо говорит Даня и вдыхает в легкие специфичный запах резины. — Ага, — кивает Кирилл, — Не хочешь попробовать? — Хочу, — уверенности в его голосе больше, чем он сам ожидает.       В зале помимо них почти никого нет — только две какие-то девчонки занимаются чем-то вроде акробатики в дальнем углу. Даня неуверенно ступает на пружинистую поверхность батута, крепко вцепившись в ладонь Кирилла. Ощущение прохладных пальцев на своей руке предает ему силу и какую-то легкость. Палмдропов заходит на батут сразу за Даней, но намного тверже и увереннее. Киреев неловко покачивается, а Кирилл задорно улыбается, словно задумал какую-то невероятно уморительную штуку. — Не ссы, Данек, от батутов еще никто не умирал. Готов? — Если я отвечу нет, меня это спасет от необходимости прыгать? — Неа. — Тогда готов.       Кирилл шире растягивает улыбку и сжимает чужую горячую ладонь чуть сильнее, прежде чем резко оттолкнуться ногами от резиновой поверхности батута.       В целом это оказывается намного легче и круче, чем Даня мог предположить. Они, наверно, целый час прыгали, держась за руки и вытворяя всякую несусветную дичь. Но Киреев быстро устает и сваливает на твердую поверхность, чтобы посидеть, отдохнуть и посмотреть, как Палмыч выпендривается, старясь впечатлить его всякими трюками и сальтухами.       Если честно, сальтухи Палмдропова — отдельный вид искусства. Данька буквально не может глаз от него оторвать — чуть сбившееся дыхание, небольшая испарина, выступившая на лбу, капелька пота, которая медленно срывается с виска, скользит по контуру лица, шее и скрывается за воротником футболки — хочется проследить ее путь языком, прихватывая зубами чуть солоноватую тонкую кожу. Невозможно красиво. Невозможно возбуждает. Кирееву приходится сглотнуть ставшую вязкой и густой слюну, чтобы его голос звучал хоть немного ровно. — Эй, прыгун, заканчивай давай. Я бы перекусил где-нибудь и завалился домой отдыхать, — в голосе парня слышится легкая хрипотца. — Лады, погнали, — отрывисто бросает Кирилл и, сделав в воздухе последнее сальто, твердо приземляется на ноги прямо рядом с Даней. — Выпендрежник, — театрально закатив глаза, говорит Киреев.       Ребята заходят в раздевалку, и Палмдропов идет к своему шкафчику, чтобы достать оттуда свежую футболку и переодеться, Даня же падает на скамейку и лениво наблюдает за парнем, чуть прикрыв глаза. Все в общем-то кажется вполне безобидно — ровно до того момента, как Кирилл стягивает с себя футболку. У Дани резко перехватывает дыхание и замирает сердце. Вид обнаженной спины Анатольева снова делает слюну вязкой и еще больше распаляет возбуждение, появившееся в батутном зале. Бледная кожа, слегка выступающие позвонки, острые линии лопаток — все это отдается покалыванием в пальцах от желания потрогать. Киреев снова сглатывает и медленно поднимается со своего места, делая пару коротких шагов к парню. — Ки-ирь, — протягивает он, привлекая к себе внимание Палмдропова.       Кирилл оборачивается и сразу встречается с затуманенным возбужденным взглядом Дани. — Ты пиздец нетерпеливый, чувак, — широко улыбаясь, говорит он и тоже делает шаг к Кирееву.       Теперь они стоят довольно близко. Даня осторожно поднимает руку и завороженно касается голой ключицы парня, скользя по горячей коже подушечками пальцев. Кирилл дает ему время вдоволь насладиться ощущением мягкой кожи под пальцами и, когда чужая рука, наконец, отдаляется, притягивает Даню к себе и целует — страстно и жадно, будто пытается одним поцелуем заполнить их месячное отсутствие. По груди Киреева разливается чувство полнейшего восторга и счастья, когда чужие губы завладевают его собственными, а тонкие пальцы зарываются в волосы, чуть царапая кожу головы.       Даня делает мягкий, но настойчивый шаг вперед, подталкивая Кирилла отступить назад, и слышит недовольное шипение, когда парень обнаженной спиной упирается в холодный металл шкафчиков. Палмдропов за это прикусывают чужую нижнюю губу до легкой боли и проталкивает язык в горячий влажный рот. Киреев слабо стонет, позволяя ему вести, и скользит руками по полуобнаженному телу: широким движением проводит по спине, нежно касается живота, ведет вверх, задевая пальцами сосок. Дане хочется буквально закричать от переполняющих его эмоций — настолько ему сейчас хорошо.       Кирилл чуть оттягивает чужие волосы и запрокидывает голову, открывая доступ к шее, и забирается горячими, слегка подрагивающими пальцами под чужую футболку, ощущая приятное тепло. Даня припадает губами к открывшейся шее, покусывая, посасывая, облизывая, оставляя яркие отметины, клеймя — «только мой». Палмдропов, наконец, стягивает с парня футболку и льнет ближе, жаждя больше касаний, больше ощущения обнаженной кожи к коже, больше тепла.       Даня скользит губами ниже, прихватывает ключицу, проводит по ней языком. Оставляет влажную дорожку поцелуев до сосков. Вбирает левый сосок в рот, чуть прикусывает до легкой сладкой боли, срывая с губ Кирилла хриплый полустон, играется с ним языком, прижимая к небу и слегка втягивая. Палмдропов прикусывает губу, сдерживая очередной стон, треплет чужие волосы, водит руками по разгоряченной коже, гладит ее, сминает — кажется, от крепких пальцев останутся синяки на плечах и спине. Даня скользит поцелуями ниже, и ему приходится опуститься на колени.       Киреев видит перед глазами насколько возбужден Кирилл, ведь свободные треники не могут скрыть его эрекции. Он подцепляет дрожащими, влажными от жара пальцами резинку штанов и тянет вниз вместе с трусами. Поднимает на Кирилла расфокусированный, затуманенный желанием взгляд и облизывает пересохшие губы — Палмдропов готов кончить от одного только вида такого Дани. Палмдропову кажется, что он умер и попал в рай, когда Даня игриво облизывает головку члена и берет в рот почти до половины. Весь мир резко сжимается до ощущения влажного горячего — такого невъебенно пиздатого — рта на члене.       Даня сосет настолько старательно, насколько может, словно отрабатывая за весь этот злоебучий месяц без минетов — старается брать глубже, скользит по члену языком, втягивает щеки, создавая во рту невероятно жаркий вакуум, и гортанно стонет, добавляя еще больше ощущений. Даня ловит хриплые, томные, приглушенные стоны Кирилла, и это — лучшая награда за его старания. Палмдропов сильнее сжимает волосы на голове Киреева, желая управлять процессом, и Даня позволяет ему направлять себя, потому что на сопротивление или попытку хотя бы просто связно мыслить не остается никаких сил.       Собственное возбуждение упирается в грубую ткань джинс и отчаянно требует к себе внимания, посылая импульсы возбуждения, желания и неудовлетворения по всему телу. Даня торопливо расстегивает ширинку и стягивает джинсы, насколько удается — они неудобно повисают на бедрах, но Киреев не обращает на них никакого внимания, прикасаясь, наконец, к себе. Даня начинает спешно дрочить себе, потому что от стонов Кирилла и ощущения его члена во рту к херам сносит крышу и медленнее просто не получается.       Киреев довольно быстро подводит и его, и себя к краю наслаждения. Он чувствует, как чужие пальцы все сильнее и отчаяннее цепляются за его волосы; слышит, как чужие стоны становятся все громче и исступленнее — и начинает сосать еще старательнее, видимо, чтобы вообще не оставить ничего от Кирилла, который уже срывается в оргазме, не успев даже предупредить Даню и вытащить член из его рта. Киреев не очень-то этому удивляется и сглатывает сперму, поднимая на парня влажные глаза. — Дань, ты — пиздец, — рвано, хрипло и слишком томно говорит Кирилл, пытаясь восстановить дыхание — этого хватает, чтобы Даня тоже сорвался в оргазме, выплескивая на пол белесые капли. — Это все батуты твои, — задыхаясь от наслаждения и ощущения абсолютного счастья, отвечает Киреев и, будучи не в силах подняться на ноги, приваливается спиной к стене.       Кирилл усмехается, медленно оседает на пол, копируя позу парня, и опускает голову на чужое горячее плечо, чувствуя себя совершенно умиротворенно.