***
— Занятно, — рассеянно говорит Мэй Чансу, проворно перебирая исписанные листы. — Сведения выглядят правдоподобно, но это не рука моего человека. Впрочем, — он тут же обрывает сам себя на полуслове, — это ничего не значит. Если сломать запястье и затем срастить его, почерк может остаться прежним. Если проделать это несколько раз, рука ослабеет, изменится нажим кисти... Он продолжает рассуждать вполголоса о связных и паролях, прорехах в шпионской сети и о слухах, что его человек попал в плен — а следовательно, мог подвергнуться пыткам, а затем сбежать. Потом замолкает и погружается в свои мысли, отложив свиток на столик. Нихуан всё это время сидит молча и неподвижно, сложив руки на коленях и плотно сжав губы. Если она и вспоминает письма в своей сандаловой шкатулке, написанные совсем чужим, нисколько не похожим на манеру Линь Шу стилем, то ничего об этом не говорит.***
— Нет-нет, ваше высочество, не тревожьтесь, — Мэй Чансу останавливает приподнявшегося было принца движением руки и тут же, досадливо морщась, начинает заново растирать бедро. — Просто ноги затекли. Они всегда затекают... Его движения размеренны и привычны, а гримаса быстро соскальзывает с лица. Цзинъянь может распознать бездумные от частого повторения жесты, если видит их. У Линь Шу было двенадцать лет, чтобы создать эти привычки, и для них имеется причина. Цзинъянь опускает глаза на пиалу в своих руках и делает то же, что и Мэй Чансу, единственное, что может для него сделать: заставляет себя не обращать внимания.***
Линь Чэнь — лекарь, и чужая боль не отдаётся в нём эхом. Если бы это было не так, он бы не смог лечить. Его подход профессионален и деловит, к тому же, он никогда не знал Линь Шу, этого мифического героя, сиятельный образец для постоянных сравнений. Как всегда при мысли о нём, Линь Чэнь начинает раздражаться. По правде сказать, его бесконечно злит это коровье страдающее выражение на лицах принца и княжны, стоит им заметить малейший признак хвори Чансу. Наверное, поэтому он и рассказал княжне Му и генералу Не Фэну с супругой все смачные подробности лечения от яда Огня-Стужи. То, что в глазах Линь Чэня есть признак несомненного улучшения, постепенного возвращения телесной гармонии, для них ещё один повод помучиться об утраченном. Да видели бы они, на что бывал похож Чансу в действительно плохие времена! А тут — ходит, дышит, на слуг ругается. К постели не прикован, чашку до рта доносит, по нужде сам выбирается — чего им ещё надо?! Линь Чэнь присаживается рядом с Мэй Чансу, привычным жестом ловит запястье, прижимает кончиками пальцев пульс. Чансу даже не поднимает склонённой головы от бумаг, только перехватывает свиток одной рукой. — Не тревожься, — мягко говорит он, не отрываясь от чтения. — Со мной всё в порядке. Он безнадёжен: он слишком долго носил внутри собственную боль и не понимает, что чужая бывает мучительнее своей, когда любишь.