А помнишь...

      Люблю спокойные вечера: никто не мешает насладиться тишиной, можно думать о чём только захочешь, наблюдая за прекрасным закатом на берегу озера. Не хватает лишь одного… тебя. Я просто не могу не думать о тебе. Какой ты сейчас? Как давно мы не виделись? Где ты? Пытаюсь всеми силами забыть твою личность, но безуспешно. Почему ты бросил меня? Ты задел меня буквально за живое. А ты вспоминаешь меня? Я уже не помню, когда ты уехал; каждая минута вдали от столь любимого человека длиться чуть ли не вечность. Теперь я уже не вижу смысла жить: для кого, зачем — не ясно. Ты хоть знаешь, что я чуть ли не каждую ночь глотаю успокоительные и снотворные пачками, чтобы хоть как-то сомкнуть глаза, вспоминая твой голос и тот полный холода взгляд при нашей последней встрече?! Понимаешь, как тяжело далась наша разлука?!       А ты помнишь, когда мы впервые встретились? Я никогда не забуду, как ты прятался за своего отца, крепко сжимая штанину его брюк. Тогда ты был очень стеснителен и лишь одним добрым словом можно было вогнать тебя в краску и… О, Боже, это было просто умопомрачительно! Я всегда старался говорить тебе больше комплиментов, не редко обнимал и брал тебя за ручку, из-за чего ты бывало сильно смущался и избегал меня; порой пытался поцеловать тебя, но ты каждый сякой раз убегал к отцу в порыве эмоций, а я оставался один на площадке вместе с грустью, сидя на качелях. Мне было от силы лет 8—9-ть; я был выше тебя и старше, а также гораздо сильнее, поэтому иногда, когда позволял случай, подхватывал тебя на руки или садил себе на шею (спину), катая возле здания, где работали наши родители. Но обидным было то, что ты никогда не отвечал мне взаимностью на мои чувства — всегда отстранялся. Мы играли почти каждый день на пролёт, даже не смотря на то, что ты пытался со мной не контактировать, я всё равно видел, как тебе было весело со мной. Я любил слушать твой звонкий смех, наблюдать за твоей реакцией на мои действия. Но потом пришёл он… Сначала я пытался подружиться с ним, так как новых друзей никогда не помешает иметь. Только… Я видел, как ты уделял большее внимание ему; видел, как ты был с ним открыт и даже не нервничал или смущался; видел, какие испытывал эмоции рядом с ним. Даже когда я звал ТЕБЯ играть в мяч или в классики, ты звал этого придурка. Каждый раз, когда тот падал, пускал слезу — гладил его по голове, подбадривал и целовал в лоб (щёку), не забывая сказать, что он молодец и ничего страшного, что он нам испортил всю игру! Когда немец плакал или растраивался ты обнимал его крепко-накрепко и гладил того по голове, угощая ириской, которые чуть ли не всегда таскал с собой в корманах. Даже не смотря на то, что те выглядели на вид простовато — были весьма вкусными. Вообще я всегда удивлялся твоей запастливастью и бережностью: буквально каждую копейку ты берёг, а если что-то да покупал, то только немного, зная, что больше ты не съешь. Тебя называли «Щедрой душой», что было не редкостью. Ты никогда не просил ничего взамен — отдавал и даже не старался упомянуть про то, что тот или иной человек должен. Но неприятный осадок оставался всегда, когда ты разговаривал с Германией, не замечая меня; говорил, какой он умница, пока я пытался привлечь к себе внимание любыми способами, а ты отпихивал меня, мол: «Отстань! Не видишь, я занят! Иди пока один, МЫ потом к тебе присоединимся» Иногда, когда я звал ТЕБЯ гулять, ты либо говорил, что не можешь, так как уже договорился с ним, либо звал его с нами. Да, чёрт возми, меня до дрожи пробивала ревность! Мне не приятно осознавать, что ОН чем-то лучше меня! Что я не так делаю? Что?!       Уже в подростковом возрасте (мне было тогда, примерно, лет 14—15-ть, а тебе еле-еле 13-ть) я не мог не прижать тебя к стенке или влюблённо наблюдать за тобой на уроках. Школа была моим единственным спасителем, способом видеть тебя ежедневно, не считая воскресенья и субботы. Я старался проводить с тобой гораздо больше времени, садась вместе в столовой, за одну парту, приглашая к себе в компанию друзей по-разговаривать о чём-то, но некоторые мои одноклассники каждый раз были против. Частенько навещал или провожал до дома, не забыв «вырвать» портфель у тебя из рук и нести самому. А что ты?.. Всегда отталкивал меня, кричал, порой матерился, несильно бил по рукам, ногам и в грудь, иногда давал в лицо. Было больно не физически, а морально. Да и так получилось, что эту немецкую скотину перевели в наше учреждение. Мало того, что тот загубил мне всё детство, которое я хотел проводить только с тобой, Россией, и больше ни с кем, так ещё тот хочет испортить всё окончательно! Мне итак было очень тяжело добиться хотя бы несильной твоей улыбки, Раш, а потом.? Ты вообще не хотел видеть меня. Это самое неприятное ощущение, когда тебе безумно нравится человек, а он даже не хочет сказать тебе «Привет» или просто пожать руку в знак приветствия. Да. Да, я не редко заводил Германию за угол какого-нибудь здания и угрожал. Да, я говорил, что ты, русский Триколор, был моим, мой и останется моим! Я не хочу, чтобы кто-то ухаживал за тобой, кроме меня. Не хочу, чтобы кто-то вообще смотрел на тебя, кроме меня! Но ты, не замечая моих слов, как сильно я тебя люблю, возненавидел. Т-ты… Ты хоть понимаешь, каково это… быть отвергнутым?! Знаешь, как трудно понимать, что твоя любовь отстраняется от тебя и хочет быть с другим?! Конечно же НЕТ! Ведь у тебя есть Германия! Он ведь всегда тебя подбадривал, когда тебе было грустно и одиноко; он заботился о тебе, когда ты болел; он навещал тебя каждый раз, когда ты не отвечал на звонки и сообщения; он, твою мать, любил тебя все эти годы и не забывал даже на секунду! Так ведь?! Ты хоть когда-нибудь видел, как человек страдает из-за неразделённой любви? Нет… Скажите мне на милость, почему я кое-кого санкциями закидываю, проживая при этом в Нью-Йорке, пока ты лижишься там с этой свиньёй?!       А ты помнишь… Когда я в первый раз признался тебе, что люблю? Помнишь, что я подарил тебе поцелуй? Помнишь, что это было на том самом холме, где мы когда-то любили багать, играя в догонялки? Т-ты ещё сказал мне… ч-что… не хочешь видеть меня и отдаёшь предпочтение только… Германии… Ты бросил меня, толкнув и «вонзив нож прямо в сердце» Тогда мне всё казалось в замедленной съёмке. Я не ел, не спал, не пил, отец, беспокоясь обо мне, звонил врачам, а те говорили, что у меня обычное переутомление и что это часто бывает с подростками. А где же был ты?.. Я пытался покончить с собой!.. Россия, скажи… ты хотя бы испытываешь ко мне хоть какие-то чувства? Ты хотя бы любил меня как друга, товарища, человека в конце-то концов?! Переживал, когда меня не было поблизости? Прошу, ответь!

А я ведь всегда был рядом с тобой, dumbass…