Порнхам

Антон классно трахается. Он это знает, его партнеры это знают, режиссер это знает тоже, поэтому Антон трахается еще и много, даже столько, что опасается к тридцати стать импотентом. Это прикольно, это прибыльно, и в этом нет ничего плохого, какая разница, как кто проводит молодость — Антон, например, в чужих телах на камеру. Он выщелкивает огонек зажигалки, прикуривает, стоя у черного входа студии. Под расстегнутой рубахой гуляет ветер, кожу липкую холодит приятно, ему прогуляться тоже хочется, но сцена еще недоснята, а значит, еще минут сорок придется ебаться до победного конца. Он с наслаждением втягивает условно свежий воздух — пыльной дороги, дыма и выхлопов — на площадке еще хуже, от запаха пота, спермы, резких душащих освежителей глаза слезятся. На площадке душно — бездушно; людей там нет, сплошные уставшие грязные совокупляющиеся тела. У его партнера — имя вылетело из головы через пять минут после знакомства — не стоит; Антон хмыкает под нос: соблазнился высоким заработком гей-порно, а сам натурал натуралом. Концепт вроде простейший и банальный: два друга разговаривают по телефону, в процессе первый начинает дрочить на фотки второго, второй чует неладное, приезжает, трахает. И не стоит. Стас кормить таблетками не хочет, молодой, мол, организм, иди, дрочи, перекур. Вообще Стас старался снимать качественные красивые видео, которые и к искусству было б не позорно причислить, и Антон в них участвовал с куда большей радостью, чем в этой нелепой халтуре: но заказчик, срочно, выручай. Он вздыхает, трет лицо ладонью, смазывая жирный слой тоналки, на белом рукаве остается рыжий след, — зря согласился. Не то, чтобы он звезда такая, сам выбирал сценарии, но был востребован: жилистый, выносливый, хорошо смотрится в кадре — идеальный актив. К тому же гей, куда ни плюнь, одни плюсы. Антон возвращается на площадку, Стас машет рукой, хер с ней, дрочкой, еби так, дедлайны. Парнишка хнычет неверибельно, ненатурально (но и не по-гейски, Антон не знает — как это, по-гейски), дрожит под ним, Антон мучительно вспоминает, на какой серии «Игры престолов» остановился. Потом вспоминает, что надо бы гречу взять, как раз прислали смс об акции. Потом вспоминает, щуря глаза на прожекторы, что скоро лето и нужно купить авиаторы. Качает головой, чтоб еще раз… *** Антон особо не смотрит порно со своим участием. Он вообще теперь порно не смотрит — на работе хватает. И секса ему в обычной жизни не особо хочется, и отношений, пробовал пару месяцев встречаться с одним, но тот не оценил способа заработка Антоном им на кондомы, с тех пор он особо о работе не распространялся; но по барам ходит все так же, в бесполезной надежде встретить кого-то. И любить стало сложнее. Он контактирует с кучей людей, насмотрелся всякого: рвоты до, во время, после минета; выделений и запахов, трещин сфинктеров, ни о какой романтике и речи быть не может. Теперь не о содержимом штанов думать хочется и как бы поскорее переспать, теперь он задумчиво разглядывает скулы, разлет бровей, пальцы с острыми костяшками, говорить хочет — о жизни, например, не принципиально, да только пятиминутный одноразовый знакомый трогает слишком навязчиво за колено, смотрит, голову наклоняя, губы лижет противно. Раньше он с трепетом думал, что же скрывает мешковатая футболка, есть ли родинки на худом теле, но порно-индустрия враз выбила подобные нежные мысли; особой фантазии не нужно — от парня резковато пахнет потом, значит, в душе был несколько часов назад, насколько же плохо все будет, когда он разденется, даже думать мерзко. Антон брезгливо отбрасывает чужую ладонь, выскакивает на улицу, торопливо заказывая такси. Дома он тратит несколько минут, чтобы найти трансляцию последней игры Тамбова, тащит с кухни пиво, чем черт не шутит, съемки только через пару дней и можно расслабиться. Матч вполне интересный, но в голове все равно крутится этот тусовочный парень — вполне красивый даже, только неинтересный. А трахаться с теми, у кого опилки в голове, уже не в радость. Дима говорит — он выебывается. Деньги есть, секс есть, теперь еще души захотелось — совсем дурак; бери, что дают — когда дают — и не морщись. Антон говорит — Дима завидует. Он шарится в сети, на сайт с тремя иксами заходит, сам не знает, с чего вдруг, по рабочему паролю, в закрытом доступе, отечественный же рынок, равнодушно разглядывая превью взрослых видео. Скучно-скучно-скуучно. Был бы пистолет — выстрелил бы в стену. В пару кликов переходит в раздел моделей-мужчин, разной степени обнаженности, со смазливыми мордашками, некоторые даже красивее того парня. Листает ниже, находя свой профиль. Категория «худые», что ж, на правду не обижаются. Роликов достаточно, Антон не открывает, припоминая неприглядное содержимое. Вот здесь он хорошенький ученик, пришедший на репетицию по скрипке, в костюме, дешевом, прокатном, но сидел красиво; вот здесь оргия предпраздничная, они в красных колпаках, Оксана притащила им даже цветные красные гондоны, а Антон, насколько он помнил, трахнул кого-то рождественским леденцом; вот здесь он ковбой, седлает быка; вот здесь вполне обычный сантехник… Он цепляется взглядом за описание «Сексуальный сантехник пришел на вызов и обнаружил, что стояков было два…» и давится пивом. — Че, бля? — Антон машинально кликает по ссылке, переходя во вкладку видео в уверенности, что описания к видео должны выглядеть совсем не так. Дескрипшн состоит из одного предложения, но к нему прилагаются хэштеги, по которым, Антон уверен, больше ничего похожего не найти: #стойнележи #лижипоканекончил #кончилзакурил #х_аrs. Он щурится, вчитываясь в слипшиеся буквы, давит в себе тихий смешок. Второе открытое видео с ним ограничивается безвкусным и простым: «Молодой гей разрабатывает тугое очко приятеля». Ах да, вот почему он не смотрит порно. Он просматривает еще пару описаний, но все выглядит так же убого, и это наверняка шутка адалт-копирайтера, которую просто не заметили. Антон лениво пролистывает ниже, когда видит на превью широкую дырку и свои же пальцы внутри. Морщится, невольно потирая подушечки друг о друга, стараясь стереть липкое воспоминание, прокручивает кольца. В тот раз ему пришлось делать римминг — «такой язык пропадает, Антоооош!» — а потом пихать в партнера хуеву тучу игрушек, которые тот едва удерживал внутри, так как анус смахивал на ведро. — Бля, — охает он, во все глаза глядя на заголовок. «Над пропастью не ржи». Хэштеги соответствующие, книжные, #Hold_in #чужойколfelt #поднёбомголубым #x_аrs. Антон ржет, сползая с дивана. — Имя героя не так пишется на английском, дурачье, — сообщает он экрану. — А за песню респект.* До него доходит — х_аrs — ник копирайтера, видимо, пародия на компанию по контенту в США X-Art, и он без раздумий по нему переходит, обнаруживая множество своих же видео, и, несмотря на способ подачи, это льстит — похоже этот Арс нехило по нему задрачивается. — А что ж ты не «Arse», если уж такой каламбурщик, — фыркает Шастун. Заголовок для групповухи в новогодних колпаках, которую он пролистнул, не глянув, тоже творчество Арса: «Голубой огонек»; там же обнаруживается «Репетитора скрипки нерадивый ученик трахает своим смычком», на это Антон даже переходит, чтобы взглянуть на теги, и они его не разочаровывают: #скрипичныйключемувзад #инетольковзад #атолькамолодец #х_аrs. Пролистнув с десяток, Антон обнаруживает, что Арс неплохо может в отсылки — к новому сериалу Нетфликс — в виде «Половое воспитание от неутомимого дома» для видео с сексом на ковре у камина c элементами БДСМ. С тегами Арс разошелся, выдав серию — #вдомехолодно #некакудиккенса #нодикиприсутствуют #дикинемоби #яочленахавы #х_аrs. Предпоследнюю специально поди указал, чтобы было понятно, что с ума он пока не сошел. В одном из роликов Антон даже трахнул негра, обмен, бля, актерами с иностранной студией, и Арс, очевидно, оценил это, озаглавив это: «Показывает американцу настоящего бога» с издевательским #gayman #геймания #неодиндома #х_аrs. Антон трет бровь, «не один дома» — этот фильм тут к чему? Гуглит персонажей в итоге, довольно средняя шутка про мистера Среду — Одина; к тому же у этого Арса, очевидно, усмехается он, трудности перевода. Через полчаса у него голова болит от такого пиздеца, чего только стоит тег #темныеаллеи про примитивный сюжет проктолог — пациент. Антон выясняет несколько вещей: 1. Фантазия у этого умника безгранична 2. Составляет описания он только к видео с участием Антона либо, скорее всего, в других не указывает тег 3. Антон ему нравится — по крайней мере, он не заметил ни одного язвительного тега в свою сторону, даже некоторые комплименты. Одно видео совсем старенькое, первое, отмеченное Арсом, он там снимался с Эдом — наверное, одно из немногих, где он реально получил удовольствие, не только от секса в итоге, на камеру и пару раз без, но и от общения, от сладкого на двоих дыма, от соприкасающихся бедер, от запертых туч в глазах. Из-за специфической внешности Эда потом заметили и предложили сниматься в Нидерландах, может даже, платили больше, они не списывались — Эд тогда тронул его по плечу, скользнул ладонью по шее, подхватил сумку и свалил туда, в серые тучи, в страну свободы. Антон кликает на ролик, не читая описание, смотрит, как Эд опускается перед ним на колени, целует лодыжки, не морщится даже, берет пальцы в рот. Антон облизывает губы, чуть сдвигает жесткую ширинку. Ему тогда было щекотно, и он ржал в подушку, радуясь, что рожа в кадр не попадает, а Эд только ухмылялся, прикусывая косточку на щиколотке. Антон закрыл глаза, вслушиваясь в наигранные не его стоны, вспоминая черную от татуировок кожу под пальцами, узость тела, быстрые резкие движения. И за кадром: пот градом, мат, пререкания со Стасом, Эд сидел на траве тогда — на траве, на члене, ему было непринципиально; Стас же ратовал за здоровый образ жизни на площадке. Арс развлекается и здесь — «Парень совершает Cuming out перед другом», Антон смеется под нос — о, мистер, вы из зе кэпитал оф грейт Британ или где — тот добивает цепочкой тегов: #татуажналице #мальчикгей #ногуотсоси #х_аrs. — Да что ж ты будешь делать, — хмыкает Антон и закрывает сайт от греха подальше. Но из головы не выбрасывает. ______ *поднёбомголубым — имеется в виду песня «Холден Колфилд не стал старше» группы Исток, где есть строчка «под небом голубым, над пропастью во ржи» *** Стас запаривается со сценарием. Готика, свечи, крась, говорит, Антон, ногти в черный. Поднял всю команду в три утра, поехали в заброшку, какие уж тут пары. Эд, кстати, вместо Антона на роль вызываемого демона бы здорово подошел, даже по тоскливому взгляду Стаса ясно, но деваться некуда: актерский гей-состав довольно ограничен, а натуралы не часто соглашаются присовывать мужикам даже по повышенным ставкам. Они едут: трясутся в фургоне всей джаз-бандой, его партнер тощенький, неприглядный, Ваня, вроде, зависает в «Квире» — настроиться пытается; Антон брезгливо смотрит на неровные скачущие строчки порно-рассказа на маленьком экране смартфона, отворачивается, утыкаясь лбом в стекло, бьется тут же чуть ли не до искр перед глазами на очередной выбоине, ударяется еще и копчиком, — еду я по выбоине, буду я ей выебан — но пейзаж все равно красивый. Зеленоватые поля сливаются в одну светофорно-разрешительную полосу, в глаза бьет раннее уже майски сильное солнце, Антон мается, затыкает уши наушниками, выкручивает громкость на максимум, чтобы не слышать глупые рассусоливания Стаса, и так все понятно: нерадивый паренек вызывает демона, тот его трахает на полу, игры с воском, камшот, какие нахуй реплики. Через пару дней Антон заглядывает на сайт, проверить этого Профессора (идиотских хэштегов и дурацких смешных названий) Икс, и кофе этим утром оказывается особенно вкусным. Арс пишет: «Вызвал из Тартара своим тартаром на руны», дополняя это меткими метками #анусдоминус #жжемсвечкиипопки #попанепозвалииславабогу #х_аrs. *** Он отворачивается от беспощадного бельма прожектора, щурится, пытаясь в сумраке разглядеть Оксану. Вытирает сперму с живота краем влажной от пота простыни, задумывается невольно — что бы сказал об этом Арс? — фыркает мыслям. Как бы пошутил над сценарием учитель-ученик с легкой асфиксией? Кусает губы сухие, шершавые, улыбается. Написал бы что-то вроде: «кайфуюотсобак», намекая на собачий кайф? Учитывая последующий догги-стайл, вполне возможно. Или бы вспомнил «Стиль собачки»? — Оксааан! — орет он, углядев-таки девушку. Она уделяет своему кофе и своему смартфону больше внимания, чем ему, даже не дергается. — Что тебе? Оксана ни его, ни других актеров не уважает — не за что — он и не обижается, заматывается в чей-то халат с белесыми потеками, бежит босым за ней, чувствуя, как к ступням прилипает пыль. Некстати вспоминается история, как один актер поскользнулся на сперме и сломал палец. Смотрит то под ноги, то на спину Оксаны, которой на него настолько очевидно похуй, что даже не тормозит. — А кто у нас выкладкой на сайт занимается? На тот, в котором портфолио есть наши, — спрашивает он ей вслед. — На многих есть ваши, но мы в основном за границу продаем, ты совсем дебил? — Оксана останавливается, наконец, смотрит соответствующе, как на дебила. — Вот на этом, — он выхватывает ее телефон под протестующий вопль, открывает вкладку. Она отбирает гаджет, бросая на Антона раздраженный взгляд, — Арс бы сказал, взгляд «гад же ты» — но на сайт все же смотрит, не гася экран и робкую его надежду. — У Матвиенко спроси, он и постит, — бросает она. *** Сережа слушает путанные объяснения, смотрит равнодушно на размахивания руками, кривится. Антон не ебет, где его телефон, чтобы показать, и Оксана ушла, и в беспомощной злости он смотрит на Сережу. — Не понимаю, о чем ты, — наконец бубнит он. Антон разочарованно вздыхает и лопатками чувствует его взгляд, уходя. *** — Here I am! — проникновенно говорит Антон. «Ну, охуеть теперь» — читается в глазах Вани, но он сладко улыбается, лежа в луже софитов на огромном траходроме: — Сюрпрайз, свитхарт, — на большее его способностей не хватает, — Кам ин. Антону больше всего хочется «аут», родителям бы еще признаться заодно, что не только педик, но еще и в порно снимается, отправили в Питер учиться на свою голову. Антону хочется «аут», домой, стоп-игра, перерыв; но это по-детски, а у них тут, видите ли, взрослые игры — у них заказчики и чтоб актеры говорили на английском, у них машущий сценарием Стас, у них актеры на виагре, у них попытка номер пять снять это, Стас плюет на принципы. — Свитшот, бля, — бормочет он под нос, появляясь в кадре. Через полтора дня — когда покончено с монтажом — он каждые полчаса обновляет страницу порно-сайта, нетерпеливо дожидаясь нового описания. В результате не выдерживает, тычет в лицо Матвиенко экраном, тот фыркает: — На кой черт тебе сдался мой копирайтер? Отъебись, сказал же. — Сереж… — Нахуй иди, а? Настроение немного скрашивает сам Арс, смеясь над ним хэштегами #herrбольшой #херяамновжопунедам #мойсладкийхер #х_аrs. *** — Сереж! — Персональные данные, бля, ты тупой? *** Антон курит. Антон курит. И снова курит. К Сереже больше не лезет, травится сигаретами, чтоб душу не травить. Ходит снова на пары, в парки, развеяться. И только тогда, пиная мысками кроссовок воздух, сушит весла, греет мослы под персиковым закатным солнцем, задумывается: а действительно, на кой черт ему это сдалось? Ну, устраивает парень стенд-апы про его стояки, и что? А если это вообще девушка? Вряд ли, конечно, но мало ли, и ему это — надо ли? А вдруг Арс вообще из Владивостока, например? Или Архангельска? Или Краснодара? Вдруг Арс зимний наоборот — красноарский? Глупо это, конечно. Глупо, он все понимает, но все равно отчего-то взглядом цепляется за хэштеги — сам будто за решеткой, в клетку пойманный, заходит после каждого снятого ролика невольно на сайт, улыбается одобрительно, брови хмурит иногда на непонятные совсем. Но заходит, ему все еще заходит. Тональника нужно больше, чем обычно. Антон отшучивается, мол, в противовес нарастающему солнцу, выцветает, а синяки под глазами темные — как две тучи — так то гроза в начале мая, все по канонам. И он почти убеждает себя, что все прекрасно, все, как у Мильковского, глаза закрываю, тебя забываю; в сердце у него осень чахлыми листьями сохнет. Сережа рушит это одним: — Ты все еще заинтересован? Антон динамично трахает гору мышц под собой огромным резиновым дилдо, в кадре только его ладони и двигающаяся между ягодиц игрушка — эти сюжеты, где дрищ нагибает качка, оказываются неожиданно популярны, а Стас пользуется, не дурак же, — в кадре не видно его зевающего лица, поэтому он позволяет себе поднять голову. Антон понимает сразу, улавливает в темных серьезных глазах три буквы, не те, на которые его обычно шлют: Арс. Виду не подает, вздергивает брови, Сережа качается с носка на пятку. — Арсений, — нехотя поясняет он. В студии жарко, потно и вонюче, но Антона вдруг окатывает чем-то теплым, весенним — Арсений — где-то внутри, зажигает сухие листья яркой светофорной зеленью, он косится на покрытую испариной спину, ревностно загоняет дилдо глубже, и мужик сдавленно охает, роняя русую голову на скрещенные руки. Антон беспричинно на него злится, проворачивая запястье, — «полегче, Шаст!» — потому что он вот так запросто услышал об Арсении, потому что Антон выпрашивал информацию почти месяц, потому что даже просто имя «Арсений» слишком свежее для окружающих, в том числе и для него, Антона, тоже. — Ну так что? — раздраженно спрашивает Сережа, устав ждать реакции. Антон оглядывается, проверяя, кто их слышит, кроме тела под ним и Стаса за объективом камеры. Оксана вдали закатывает глаза и пьет кофе через трубочку, даже с втянутыми щеками Антон видит ее недовольно поджатые губы. — Почему только сейчас? — выдавливает он. — Антон, меняй, — оповещает Стас. Он хмурится, собираясь сказать что-то вроде: «Заинтересован!», что-то вроде «дай его телефон, прямо сейчас, пока я трахаюсь, я запомню!», вроде «спасибо». Антон ничего не говорит, потому что Стас протягивает розовый вибратор размером с его предплечье. Они снимают несколько пошлых мокрых поцелуев под скептичным взглядом Сережи, во время которых Антон молится, чтоб тот не передумал и не свалил. — Потому что он мой друг, — бросает Сережа, когда Антонов язык ищет чужие гланды. В этих пяти словах тщательно скрытая забота и еще более замаскированная угроза, штампованное «если ты причинишь ему боль…», и Антону от этого тепло. Как только Стас дает отмашку, он улыбается, тут же поворачиваясь к Сереже. — Поэтому ты мариновал меня месяц? — хмыкает он весело. Сережа хмурится еще сильнее, сраный он Ворчун. — Ждал, пока ему исполнится семнадцать. Антону холоднеет, промораживает даже слегка, как снежком за шиворотом, он ждет окрика Стаса нанести еще больше рыжей тоналки, под этой вдруг бледнее луны. Сережа усмехается ему в лицо, кивает чему-то своему. Луна-то червивая, думает Антон, он сам червивый, как то яблоко, слишком блядь, слишком грешен. — Рад, что ты понимаешь, — цокает языком, у Антона в голове звучит щелчком плети. — Подойдешь потом ко мне, дам его адрес. Антон уныло смотрит на Сережины сгорбленные плечи, не знает, хочет ли адрес. Не то, чтобы он ждал сорокалетнего мужика по ту сторону экрана — подсознательно, может быть, желал, чтобы разочароваться и не думать больше; не то, чтобы он ждал девчонку — может быть, желал, чтобы не хотеть; может быть, он ждал Арсения. У Арсения смешные подписи, и он смотрит гей-порно, Арсений друг Сережи, а Сережа не дружит с кем попало, с Антоном, например, не дружит, вообще не смотрит на него, потому что Антон от макушки до пят грязный, он грязный прямо сейчас, измазанный вазелином, мыслями, работой. Арсений его не осуждает, и от этого капельку легче. Арсений смотрит его видеоролики и пишет теги про аллеи Бунина, Арсений, скорее всего, учится в школе и проходит это на литературе, Арсений — еще ребенок. Антон вытирает пот. — Твою рожу даже снимать не хочется, такое ощущение, что ты сейчас обосрешься, — сообщает Стас. — Арсений, — отвечает ему Антон рассеянно, но в тему: так и чувствует приближающийся словесный понос, наружу-изнутри, дело шляпа. Но. Антон выдыхает через нос — всегда есть это «но», которое сознание всегда выискивает, когда есть за что зацепиться: но ведь Арсению уже, а не еще; но ведь только к его роликам Арсений оставляет забавные комментарии, а Антон пролистал половину контента; только его Арсений называл богом завуалировано как #трахубога (это действительно убого, что он помнит их наизусть) и одновременно сатаной в сутане в том ролике на церковную тему. А еще Арсений видел его член. Поэтому Антон берет адрес и улыбается немного нервно. *** Не решается. Он проверяет адрес в 2ГИС (Питер!), смотрит в гугл-мэпс, без толку ищет Арсения в друзьях Сережи, друзья у него закрыты, а Антон не добавлен. Антон снимается в порно, где играет очень плохого учителя, у ученика которого не решается уравнение. Сочувствую, братан, хочется сказать Антону, потому что он не решается тоже. Отодрать этого парня, кончить ему на лицо, на линзы очков — да, решить задачу на доске — да, он же не совсем тупой, а пересесть на другую станцию метро — невозможно. То, что они снимают ролик на школьную тему, кажется ему самым большим издевательством. Он смутно может представить завязанный галстук Арса, хотя, скорее, драные джинсы, жвачку за щекой и непрезентабельный вид. Потому что Арс ведь тоже плохой мальчик, он же зарабатывает на порно? Нет, вспоминает Антон, Арс делает отсылки на Сэлинджера, значит, галстук оставляем. В фантазиях Антона Арсений выглядит как плод любви (смесь, детская, блять) Джона Бендера и Брайана Джонсона, криминальный умник, а сам он — определенно «безнадежный случай».* Он может представить Арсения, сидящего за партой, и щеки розовеют. Смотрел бы Арсений на него сейчас? Ему было бы стыдно? Не Арсу, Антону. Стас удовлетворенно кивает — Шастун не снимался недели три-четыре, закрывал хвосты в универе, и не разочаровывает теперь. Антон ждет Икс-Арса, теперь, когда он знает, что за ником скрывается школота, это, к удивлению, еще более волнительно. Арс, видимо соскучился по его роликам, он так и пишет «#cockучился», и Антон улыбается, проводя пальцем по белым буквам. Не то, чтобы он цитировал порнофильмы, но, знаешь, Арсений, он соскучился тоже. Даже если школота, даже если из-за прыщей его лицо смахивает на улицу красных фонарей, Антону наплевать — он хочет его увидеть. _________ *Персонажи фильма «Клуб «Завтрак» *** Антон предпочитает наворачивать круги, в метро не спускаясь вовсе, предпочитает откладывать до последнего, пока не лопнут железные башмаки, пока он не найдет голубую траву, что крушит железо и сталь. Но понимает, конечно, что сопротивление бесполезно, когда оказывается за пару улиц от адреса, почти стершегося с листка, но въевшегося в память намертво, ничем не вытравить. Антон обещает себе больше не курить шмаль — потому что голубая трава внутри него прорастает насквозь. Он задирает голову, сквозь зеленые котовские стекла на небо щурится — на зеленый, дает он себе установку, можно. Что именно «можно» не уточняет даже в мыслях, просто — можно. Пока что у него только неуверенное «может?», пока он думает, что его ролики смотрит подросток (как будто это новость, но черт возьми), он думает, дрочит ли Арс? Все дрочат. Даже Оксана наверняка, но вряд ли на порно, конечно. У них уже такая профдеформация, что от порно не только не встает, но и падает. Он видит зеленые светофоры, пугается тут же — не так сразу. Досчитаем до ста зеленых знаков? Нет, тут же кусает губы он, слишком много, слишком долго. Облака летят зеленоватые, подошва кроссовок зеленым отливает, сквозь очки у него весь мир — сплошной знак «можно». Антон и сам не знает, чего так боится, не трус же. Ему б разозлиться, что какой-то парень устраивает клоунады, и как об этом еще не узнали люди и это не торчит в ущербных мемных группах, и он решительно разворачивается. Антон думает, с таким настроем все пойдет по маслу. С другой стороны, у Берлиоза тоже все по маслу шло. *** Он успевает накрутить себя до такой степени, что в конечном итоге действительно злится. Шагает широко, успевает выкурить две сигареты, через ступеньку, решительно жмет на звонок. Дверь у Арса обычная, подъезд исцарапанный признаниями, даже не скажешь, что там живет малолетний извращенец — хотя как должна выглядеть дверь извращенца, тут же задумывается он и приходит к выводу, что такой и должна: обычной. — Кто там? — настороженно спрашивают за дверью. — СтопХам! — брякает он и тут же морщится: тупее ничего нельзя было сказать? — У меня нет машины, — сообщает голос с нотками веселья. — ПорнХам, — исправляется Антон, ухмыляясь. — Сантехника вызывали? Дверь распахивается, чудом не съездив ему по носу. Антон видит только ослепительную улыбку: — У меня так кран течет! — радостно, будто услышав верный пароль, говорит двусмысленно парень-точно-Арс и отступает вглубь. Отступает спиной вперед, натыкается тут же на что-то в темноте, шипит. Щелкает выключатель, и одновременно Антон втискивается в узкую прихожую. Арс потирает бедро, неодобрительно глядя на острый край тумбы, но тут же натягивает улыбку — под слабым светом Антон проваливается в его ямочки — поправляет челку. В его волосах розовая заколка, и Антон нагло вдруг склоняется, разглядывая на замершего под его взглядом Арсения, заколку, блестящую с изображением белобрысой куколки. У Арсения глаза широкие и ждущие за стеклами очков, у него вместо прыщей родинки рассыпаны, у него широкий черный свитер — Арсений, что называется, «мимими». — Антон, — он протягивает ладонь для рукопожатия. Мокрая, думает с ужасом Антон, глядя, как Арс тянет руку к нему. Сейчас скажет еще что-то типа «да тебе и смазка во время дрочки не нужна». — Арсений, — смущенно отзывается Арсений, и кожа у него тоже холодная и влажная, и Антон рад встретить еще одну такую же рептилию. Арс молчит, пока он разувается, не отступает только ни разу, Антон почти утыкается ему в колени. — Скажешь что-нибудь? — интересуется он, выпрямившись. — Олух, пузырь, остаток, уловка, — тут же выдает Арсений, хлопая глазами. — Че, бля? — Внезапный экзамен поттерианы, — фыркает весело Арсений и шустро сваливает. Антон идет за ним, смиряясь с мыслью, что Арсений не только дрочер, но и задрот. *** Антону требуется время, чтобы осознать, что Арсений в принципе так общается. Он достает даже с виду дешевое вино из шкафчика, ставит на стол бокалы — один низкий и круглый, а другой для шампанского — улыбается извиняющееся, но с дразнилкой, протягивает Антону штопор. — Ты мастер по пробкам, — и глаза искрятся радостью. Шаст смеется: — Не прикидывайся невинным. — Я невинный и есть, — Арсений пожимает плечами. — А хочется быть винным, открывай скорее. Он разливает вино, кислятиной веет на всю кухню, Арсений прячет лицо за бокалом, пьет торопливо — привык, видимо, чтоб родители не спалили. — Что за фигня, Арс? — медленно спрашивает Антон, дождавшись, пока Арс допьет. Щеки у него розовеют, наливаются виной. Или вином, скорее. Или солнцем, оно так греет через стекло, что Антон сдвигается, упираясь плечом в прохладную стену, дышит сладким запахом малинового цветка на окне. Арсений сидит в своем свитере, сложив руки на клеенчатой белой в синюю клетку скатерти, в лучах этих обжигающих, и светится сам, как тот сумеречный вампир. Арсений пожимает плечами. — Сережа не хотел давать твои контакты, — продолжает Шастун. Вино горчит на языке, стягивает, невкусно, он кривится. Арс настороженно ловит это движение, скукоживается в огромный черный комок. Грачи, блять, прилетели. — Какие контакты? — въедливо спрашивает Арсений, и когда Антон открывает рот, чтобы пояснить, тут же торопливо перебивает: — Да я понял. Я хотел пошутить про половые контакты, но не получилось. Не обращай внимания, я часто не в тему, когда нервничаю. — А ты нервничаешь? — Антон щурится, у Арса уши такие умилительно розовые. — А сам как думаешь? — огрызается в ответ Арсений, наливает себе вина. Бордово-водянистая клякса остается на белом квадрате скатерти, Арсений вместо тряпки использует пальцы. Облизывает, чтоб ни капли впустую. Брови ползут вверх, и Арс осекается, замерев с пальцами во рту, глаза растерявшиеся, как у обосравшегося неожиданно даже для себя кота. А потом взгляд — как по тумблеру переключается — наливается хитростью, он тянет пальцы наружу медленно, с хлюпом. Антон подпирает щеку рукой — такое он уже видел. В солнечном свете его улыбка переливается, Антон улавливает на белых зубах тонкую проволоку. — Не возбуждает? — грустно спрашивает Арсений. — Меня мало что уже возбуждает, — признается Антон, осознавая, что не соврал. Напоминает: — Что за фигня, Арс? Такое повышенное внимание только ко мне, я проверял. Арсений пьет, зажевывает яблоком с темным мягким пятном, обкусывая его по кругу. Губы у него алые — вино красит. — Ты мне понравился, — говорит он очевидное, до этого момента неозвученным облаком висевшее над ними. — Но я не думал, что ты заметишь. Надеялся, конечно, но не думал. Кстати, без грима ты гораздо красивее. — А Сережа… — Сережа бы еще год тянул, — фыркает Арсений. — Но это умереть как долго. Антон удивленно прокручивает кольцо, скользит пальцами по тонкой ножке бокала. Арсений наблюдает за движениями кисти, как за уличным художником: поглазеть для зевак всегда бесплатно. А Антон смотрит на него, понимает, что мелкий ведь еще, и все эти теги, описания, специально, чтобы внимание привлечь. У Арсения солнечные зайчики осколками на стенах, на щеке, в стеклах очков блики почти софитные, слепят, у Антона вся магия сказочного ожидания разбилась. — Трахнуться со мной хочешь? — равнодушно спрашивает он. Арсений вспыхивает еще сильнее, смотрит только на его ладони, под его взглядом Антон сжимает их в кулаки. — Нет, — Арс вздергивает голову, смотрит уверенно, но Антон чувствует откровенный неприкрытый пиздеж. Арс, видимо, тоже чувствует что-то подобное, потому что спешно переводит тему: — Шарлотку будешь? Мама испекла. Антон поднимается, под пристальным выжидательным взглядом огибает стол, задевает ногой стул, хмельно, Арс чуть расслабляется, смотря на него через полусомкнутые веки; Шастун нависает, упираясь руками в стол и стену над его плечом. Вино слегка ведет, Антону, конечно, привычно, а вот Арс качается в его сторону, взгляд с поволокой — даже за очками видно — съезжает на его губы. Арсений моргает, Антон склоняется ниже. — А поцеловать хочешь? — хрипло спрашивает. Арс в ответ подается к нему так резко, что Антон едва успевает подставить ладонь, в которую тот впечатывается губами. Смотрит Арсений обиженно, но не отодвигается, влажно дышит куда-то в линию сердца. А потом он чувствует горячее мокрое касание языка. — Не брезгуешь? Арс дергается назад, затылком прямо в стену, затянутую в цветастые обои. — Я снимаюсь в порно, совсем дурак? — устало вздыхает он. — Заметался пожар голубой, — начинает декламировать Арсений, расплываясь в лисьей улыбке, ладонь к груди патетично прикладывает. — Мне бы только смотреть на тебя, видеть глаз… карий омут. — Только не Есенин! — обрывает Антон, вытаращив глаза. Не хватало ему еще перевирания любимого поэта в гейщину и похабные отсылки к анусу. — Как скажешь. Антон кивает, успокаиваясь, как Арсений — этот доморощенный хулиган — добавляет: — Я умею быть покорным. *** Через свои всратые теги Арсений с ним общается. Антон это не сразу понимает, но когда понимает — охуевает. После отснятого ролика с инцестом двух братьев (Антона радовало только то, что они совсем не похожи), после которого он едва дышать мог — снимали с бессчетным количеством дублей, так как все, что могло пойти не так, пошло: что не должно было падать, падало (рыжий мальчик капризно дул губы и тянул «бра-атик», Антона тянуло блевать); что не должно было ломаться, вдруг ломалось — линза камеры разбилась вместе с надеждами уйти побыстрее, остальное же просто шло по пизде. Арс потом пишет: #порноубраззерс #дайпобратски #атыизбратска #x_ars. Антон закрывает лицо ладонью, той самой, в которой зажат телефон. Пиздец. Вопрос Арса — шутка, конечно, и можно проигнорировать с чистой душой; но с другой стороны, он добавил его в друзья вк, и Антон может среагировать, также в шутку, типа заметил-заценил, например, написав: «я из Воронежа», и он даже представляет радостную реакцию в виде какого-нибудь задроченного «#воронежный» в ответ, но разве ему это надо? Окей — Арс красивый, умный и ебанутенький в самом прекрасном смысле, но у них разница в пять лет, у них слишком много секса с одной стороны и предположительный полный ноль с другой, у них все обречено на полный провал, потому что бросать Антон не собирается, а заводить отношения с Арсением и трахаться налево-направо — ни в какие рамки; Арсений такого не заслуживает. Когда Антон встречался (и его бросили со скандалом), он даже и не задумывался — заслуживает или нет, в принципе было как-то поебать, им было весело вдвоем — Дима потом качал головой «а ты как думал» — он, Антон, не думал, и в итоге не слишком и расстроился. С Арсением, даже «до» Арсения он думает, что слишком отвратный для него. Что думает сам Арсений, Антон не спрашивает. Арсений с ним общается, повторяясь в каламбуре с «come», просит #cumback, но Антон приходить к нему не хочет, фыркает только — это у тебя, Арсений, камбэк: тега. *** — И ты считаешь, к тебе подкатывает мелюзга? — Дима скептично улыбается, топя окурок в пепельнице. Антон хмыкает, но глаза опускает, крутит нервно кольцо на мизинце. Оно широкое, больно врезается в кожу, оставляя красноватые следы. — Сколько ему, семнадцать? Не так уж и мало, Шаст. В тишине звучит веское: «Малый повзрослел», и Дима многозначительно кивает. В качестве фона поет Макс Корж, он поет весь вечер уже, Антон думает, что его хватило бы на целый «наполеон». Антон задается вопросом, как так вышло, что он начал думать каламбурами. Антон качает головой, отказываясь общаться. Говорить вслух не хочется — между ними открытый порносайт на экране смартфона, и что может быть ущербнее, чем смотреть порно двум мужикам, тем более с участием одного из них. — В смысле, — Дима чешет большим пальцем подбородок, — мозги-то должны быть. Да и с чего ты взял, что он на тебя запал? Антон молча открывает видео с групповухой, где Арс называет его «душкой компании». У Димы такое лицо — то ли восхищение, то ли «ой долбоеб»; Антон подозревает, что у него такое же, когда он думает об Арсе. — Он меня в кино позвал, — бурчит он, сверля взглядом клеенку. Она такая же, как у Арса — клетчатая, правда, с прожженными сигаретами дырами, и обои у него похожие, цветастые, безвкусные. Антону кажется, что все старые, не видавшие ремонта, квартиры одинаковы: с крохотной кухней, где едва помещаются четыре стула, вечно сквозящим окном, на раме которого по зиме стынет иней, календарем за лохматый год с полуголыми девчонками (девчонок у Арса на календаре нет, у него репродукция Левитана и затертый томик Толстого вместо подставки под горшок с гортензиями), но все одна херня. — Каким образом? — заинтересованно спрашивает Дима. — Через идиотский тег? Написал прямо в описании, решив, что ты слишком дуб, чтоб ребусы разгадывать? — В личку, — нехотя отвечает Антон. — Так и написал: «пойдем в кино?». — А ты че? — Ниче, — передразнивает он. Не говорить же, что уже набрал положительный ответ, но стер. *** «Пойдем по крышам гулять?» *** — Антон, давай вино пить? — Откуда у тебя мой номер? — Какая разница? Ну, так что? — У меня съемки завтра. *** — А че ты вообще ходил к нему, раз теперь динамишь? — спрашивает Сережа, нависая над ним; Антон по самые яйца в чьей-то глотке. — Чтобы разочароваться. Антон сжимает пальцы в чужих мокрых волосах, дергает, Стас ворчит, что Матвиенко отвлекает. — Разочаровался? — Нет, — признается Антон, поднимая на него глаза. — Очарован. Сережа качает головой. *** #негейапидор Антон вздыхает на полный разочарования тег, звонит ему сам. Арсений сипло дышит в трубку — заболел, что ли? — но нет, просто обиделся. — Хочешь в кино? — Нет, — капризно отвечают ему. Антон удивленно моргает — в смысле «нет»? — А куда хочешь? — осторожно спрашивает. — А у тебя права есть? — тут же интересуется Арсений, обида в секунду сменяется энтузиазмом. — Да, — Антон хмурится. Арсений непонятный, ну какая машина? В Питере быстрее на метро ездить, а из опыта водителя у него только права, полученные со второго раза. — Поедем в Карелию? В его голосе и шутливые интонации, и надежда, и что-то, что дает понять — откажешься сейчас, и я больше не напишу. Антон сверлит взглядом полуголых девчонок на календаре в ярко-красном кружевном белье, которым фломастером дорисовал члены, Арсений терпеливо молчит. Заранее знает, что сдастся — хоть они и виделись один раз, хоть он и не отвечает ему на сообщения, хоть у него и нет машины и уверенности — он очарован. — У меня машины нет, — выдыхает он. — У Сережи есть, — отмахивается Арсений радостно. — Всегда мечтал побывать в Рускеале. *** У Арсения растрепанное гнездо волос и заспанный взгляд, но улыбка такая же яркая, так же переливается проволока брекетов, на щеке след подушки и от варенья черничный, Антон не рискует стереть. Он закидывает ноги на панель, Антон закатывает глаза, вспоминая нахмуренные брови Матвиенко и какие-то затирания «если с моей ласточкой…». Все нормально с Арсением будет, хмыкнул он тогда в ответ. Арсений копается в рюкзаке, выуживая книгу, Шастун приглушает тут радио, а потом и вовсе выключает, когда Арс начинает читать вслух: — Настало утро, и золотые блики молодого солнца заплясали на едва заметных волнах спокойного моря.* Он смотрит на дорогу, вслушиваясь в размеренный спокойный голос Арсения, и в его голове над океаном взлетают чайки. Арсений через полтора часа затихает, затихают и крики птиц, замирает и свежий соленый запах, все возвращается, сжимается до серого форда в цепочке других машин. Арс засыпает, умостившись в дикую неудобную позу, и Антон поглядывает на него краем глаза, на светофорах прямо скользит взглядом по розовой ушной раковине — шумит ли внутри море, поют ли океаны? — по белой коже, по мягкому широкому воротнику, по расслабленным пальцам, в которых едва держится Джонатан Ливингстон, вот-вот вылетит. Радио не включает, пусть спит себе. На очередной десятисекундной светофорной остановке Антон осторожно вытаскивает книгу, ладони у Арсения холодные-холодные, красный свет горит — «нельзя!», поэтому Шаст их не трогает; Арс их тут же тянет к себе, под щеку, умащиваясь удобнее. Шастун опускает козырек, чтобы солнце не светило Арсу в глаза. Он ведет с двойной осторожностью, ползет медленно, но, проснувшись, Арс все равно заявляет, что его укачивает. — А меня ни капли не штормит, — пожимает плечами Антон и советует открыть окно. Арсений смотрит на него секунду, на книгу об океане и чайках на панели, куда он ее точно не клал, улыбается: — Тебя ни капли, а меня на полбутылки. И открывает окно, высовываясь туда восторженным щенком. Антон включает магнитолу, Сережин диск, песни летние, Арсений смеется, подпевает неловко, и высокий голос похож на мяуканье, и Антон совершенно очарован. «Смотри не проеби»* — советует веселый голос, и Арсений отворачивается от окна, чтобы лукаво заглянуть ему в глаза. Губы шевелятся, пропевая одновременно с певцом «ты предлагаешь зайти и никаких «нет», и Антон меланхолично думает, что еще совсем немного, еще один глупый каламбур и последующий за ним смех, еще один бьющий в глаза Арсения луч, на который он сморщится забавно, еще одна песня, и Антон влюбится без всяких оглядок назад. Так ведь оно бывает — не думал, не гадал, никак не ожидал, а наткнулся, споткнулся, и на руинах руин обнаружил свою Арктиду, Гондвану, болезнью заразился — Гипербореей, ему бы операцию — пластилин*, хмыкает иронично сознание — ему бы чистое сияние разума, а не парня на соседнем сидении, который замолчал уже давно, смотрит мягко, по-майски тепло. Он не атлант небо держать, выдерживать такие взгляды, буквально голубые, ему всего-то двадцать два, он сутулится за рулем, и краснеет-краснеет-краснеет пятнами. Арсений смеется тихо, и соскальзывает с этого безмолвного напряжения, заявляя, что самый голодный в мире человек. С собой, конечно, они ничего не взяли, решив, что там разберутся. В придорожной кафешке Антон покупает им калитки, с кашей Арсению и себе с картошкой, после чего удостаивается серии шуток на тему Антошки-картошки и: — Почему себе не с пшенкой, Антон? — Не люблю, — жмет плечами Антон и получает взгляд «а я офигеть люблю». — Пшенкантон, — тычет ему в щеку пальцем Арсений. — Пшел в жопу. Потом Антон смотрит, как Арсений прыгает вокруг машины, очки скачут на его лице тоже, и он сует их в руки Антону, чтоб не мешали. Щурится на солнце, потягивается, разминая ноги, танцует под одобряющие сигналы проезжающих машин — и вот этот момент. Одна нога Арсения попадает в полузасохшую грязную лужу, он матерится тихо, просит салфетки, которых, конечно же, нет, тащится к пыльной траве за лопухами или подорожниками приложить к своему разбитому чистоплюйскому сердцу. Он стоит в три погибели, вытирая кроссовки, Антон задумчиво разглядывает его, пока Арсений прыгает на одной ноге, поднимая вверх испачканную, чтобы убедиться, что все вытер, и Антону хорошо видно кляксу на втором, и вот этот момент он бережно сохраняет в памяти, чтобы помнить, когда именно влюбился. Арсений торжествующе ему улыбается, распрямляясь, и виноваты в этом вовсе не солнце в его темных волосах, отчего они играют таким каштановым, не романтичная музыка по радио, это просто Арсений, и Антон падает головой на руль, сдаваясь. — Бип-бип, Ричи! — вопит Арсений, забираясь в машину. — Че сигналишь? — Ричи — это ты! — тут же возражает Антон, протягивая ему очки. — Ну и чудь…есно, — Арсений тратит секунду посреди слова на каламбур и надевание очков. — Я обожаю Ричи! Арс балаболит о Рускеале и Кинге, в продолжение темы называет Антона «королем секса, бес…порно», и Антон смеется над каждой его шуткой. — У тебя в голове слова в «Поле чудес» играют? Арсений жует жвачку, дуя розовые пузыри, и ухмыляется. ___________ *Первая строчка книги Ричарда Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» *«Смотри не проеби» — строчка из песни Операции Пластилин «Космонавты» Бред ниже это та же группа, песня «моя Гиперборея» *** Они пьют марциальную воду (марципановую по словам Арса, но ничего подобного, железо оседает во рту), доезжают, наконец, под чтение эпоса Калевалы — Калывана, по словам Антона, — до Рускеалы, и замирают среди испещренных прожилками мраморных камней, смотрят сверху вниз на темно-бирюзовое озеро, на одинокую лодочку, и солнце, опускаясь, так красиво играет и подсвечивает воду, что Арс шагает совсем к краю ближе, и Антон хватает его за запястье — ответственность и все такое. Арсений переплетает их пальцы, смотря в сторону; его выдают стремительно краснеющие щеки, Антон сжимает его пальцы, которые теплеют, наконец, улыбается, и Арсений выдыхает. У него глаза светятся не хуже воды на дне каньона: — Надо будет приехать в июле, морошка созреет. — У тебя лицо как шокшинский кварцит, — сообщает Антон некстати, набравшись карельских знаний, Арсений краснеет еще сильнее. Ему кажется, что здесь Арсений весь — карельский: пшенка внутри, сети рыболовные взгляда синего, Антон внутри себя готов чайкой речной кричать, ведь сердце взмывает ввысь. — Дурак, — Арсений отворачивается, полыхая ушами, Антон улыбается, смотря на углы лопаток под светлой футболкой. Он делает пару фотографий исподтишка, пока Арс не видит, ворует этот нежный момент, когда солнце розовеет вслед за Арсом, чтобы сохранить в памяти телефона как подтверждение: это действительно было. В кафе делают лучшую картошку по-деревенски, заворачивают в бумажный кулек, на нем проступают жирные пятна, и Арсений ковыряет их, пока рассказывает о поступлении на экономический («зачем тебе это надо? — не знаю»), признается, что такая передышка ему была необходима, чтобы вырваться из череды бесконечных пробников и давления родителей и учителей. У Антона на носу защита диплома, который едва-едва дотягивает до приемлемого уровня плагиата, бесконечные съемки и орущий Стас, и он кивает — передышка ему нужна была тоже. — Не собираешься бросать? — аккуратно спрашивает Арсений. — Быть педиком в нашей стране довольно сложно, — уклончиво отвечает Шастун. — А если хочется трахаться, то поди отыщи еще желающего. Я нашел неплохой вариант. Он не говорит, что вариант вообще отстойный, что не возбуждает уже давно и другие особо не возбуждают тоже, что он начал опасаться, что и по любви не встанет тоже, что устал от этой грязи. Не говорит, потому что у Арсения глаза обидой блестят, и это красиво, а Шастун ужасный человек. — А если бы было ради кого бросить? — Самоуверенно, — Антон откидывается на спинку, склоняет голову, пристально разглядывая Арса. Хочется ли ему в лучших традициях порно называть его своим мальчиком и кончать на лицо? Или, может быть, совать в него по два вибратора одновременно, или кулак? Хочется ли ему шире раздвигать ноги и толкаться в красный теплый рот Арса, может, царапаясь тонкой кожей о брекеты? Хочется ли ему превратить Арса в «три икса Арса»? От одних мыслей об этом ему мерзко и тошно. У Арса, как из той песни, юный блеск глаз предсказывает лето, Арс качает глобусом как маятником и кричит «йоу-йоу-йоу!», Арсений под его взглядом заливается закатом — он и та цоевская звезда просто солнечные близнецы. — Поедем домой, — говорит Арсений. Антон кивает и весь путь до машины, пока Арс спотыкается о камешки и размахивает руками, а потом останавливается купить себе магнит и кожаный ремешок, который неожиданно пихает ему в руки, осознает — что бросил бы. *** Небо за окном темно-розовое, видимо, завтра будет ветер. Арсений кутается в толстовку, Сережину, из багажника, зарывается в нее носом, внутри от этого противно скребется. А потом, пока Антон не успел завести машину, Арсений, видимо, решает завести его сам — вот так просто протягивает руку и сжимает его через джинсы. И на этот раз смотрит прямо, не отворачиваясь. На высоких скулах алеют оставшиеся мазки уходящего заката, губы обкусанные нервно, и блядский боже, у него встает как в четырнадцать. — Ты чего делаешь? — охает Антон, невольно втягивая живот, бедрами случайно дергает, прижимаясь к ладони. Арсений скользит вдоль, оглаживает, давит, Шастун не находит в себе сил сбросить руку. Застывает на болте джинсов, скользит пальцами по круглой пуговице, задевая низ живота — из-под его прикосновений расползаются мурашки. Он дает себе обещание, что если Арсений расстегнет, то он отодвинется, скажет перестать и вообще сделает что-нибудь, но Арс, как чувствуя, трогает-трогает-трогает через ткань, и Антон дышит тяжело, и если загнанных лошадей действительно пристреливают, он вовсе не против, потому что в душе он танцует, — а Арсений убивает каждым вдохом. Антон перехватывает его руку, прижимает ближе, закрывая глаза: — Что ты делаешь? — Влюбляюсь в тебя сильнее, — хрипло шепчет Арсений. *** Он и сам не понимает, как они с Арсением начинают тесно общаться. Антон от нечего делать помогает с математикой, потому что сестра ему объяснять не хочет, не понимает тоже, Арсений шлет в ответ стикеры и скобки, и получает по лбу лично, потому что Антон их терпеть не может. — Но они же милые, — непонимающе говорит тогда Арсений, и Антон кривится. Тогда Арсений начинает названивать ему в скайпе, уверенно заявив, что он тоже милый и «не хочешь стикеры, смотри на меня», и тут же краснеет, потому что уверенным не был. Антон согласен, но молчит, предпочитает, чтобы Арсений краснел не в пикселях, а лично — он очень красиво равномерно краснеет, а не пятнами, как сам Антон. Арсению семнадцать — он покупает им двоим мороженое в стаканчиках наполовину белое, наполовину кофейное и посыпанное орешками, он цепляет их мизинцы вместе, скрывая за длинными рукавами толстовки, он тащит одно из колец Антона себе, то самое, которое оставляет розовые следы, на Арсении сидит как влитое — Арсений воплощение семнадцати мгновений весны. Арсению хочется везде платить за Шаста, и ему от этого смешно — «откуда у тебя деньги? — ворую у родителей», — он не понимает, шутит ли сейчас Арс или всерьез, тот слишком беспечно улыбается. — Больше так не делай. — Ага. — Арс, серьезно. — Ага. Они идут в кино, не на последний вовсе ряд, потому что какие к черту поцелуйные места и интимность, если Тони Старк дрейфует в космосе (Арсений жарко шепчет в ухо: «вокруг космос!»), Антон вспоминает буквальный в его случае совет: «Смотри не проеби!» и в сердце тяжело, а во рту слюна марциальная, железная. Арсений ничего не говорит про порно, и Антон малодушно радуется, но теги неуловимо становятся злее, язвительнее (#какиекчертубаки для секса на улице, в подворотне), а в #дождисьэндгея после фильма Марвел, он смутно улавливает предупреждение. Но пока Арсений продолжает молчать, продолжает лезть ледяными ладонями ему в рукав, то ли щупать пульс, насмотревшись на Шерлока, то ли греться, пока продолжает говорить «ничего», Антон будет молчать на эту тему тоже. Они продолжают сидеть на кухне, только уже Антона, на первом этаже через приоткрытое окно пахнет сладкой травой и одуванчиками, кричат дети, Арсений задумчиво разглядывает плакат с девчонками. На его лице причудливо играют тени, пятнышками и листочками деревьев со двора, очки лежат на столе забытыми, он подслеповато щурится — Антону происходящее кажется интимнее сотен порно-роликов. — Арс, сколько здесь градусов? — Антон качает желтой чашкой с утятами, в чашке плещется вино. — Не знаю, тащи транспортир, — меланхолично отвечает Арсений, зарываясь по пояс в холодильник в поисках еды. Находит позавчерашнюю уху, кривится на пятна жира на поверхности, убирает. — А ты знаешь, что прибор для измерения градусов в алкоголе называется «ареометр»? — Арсометр, — хмыкает в ответ: — Показывает метр восемьдесят восемь. — Ты дурак? Антон включает музыку, динамик слегка хрипит, но это даже хорошо, так душевнее. Арсений качается под Eighteen, чудом не задевая коленями стулья, плавно и изящно двигая бедрами, и если ты влюблен, то каждая песня о вас, «ты — мой земной шар». Он поднимает руки вверх, поворачиваясь вокруг своей оси, и Антону кажется, что проходят сутки, настолько замедляется время, как в раскадровке, Арс кружится, весь мир кружит. *** Он кидает уткам хлеб, они плавают в мусоре, между пластиковых бутылок и банок, что едва ли могут найти себе еду, и продолжает оправдывать себя. У уток жизнь жестянка, красная с белыми буквами «Zero», у них ряска, и, несмотря на то, что пару раз Шастун и дефилировал в рясе, он не святой. Он молод и ему нужны деньги, на учебу в магистратуре, например, ему не хочется напрягать родителей, уверенных, что он учится на бюджете и стипендия достаточная для прожиточного минимума, и стоит ли вообще игра свеч? Антон так и пишет Арсению про свечи, без рассусоливаний, простое вот это «стоит ли свеч?» в уверенности, что Арс поймет. Арс понимает, отвечает через пару минут «ректальных», что в переводе на человеческий Антон понимает как «решай сам». *** — А что ты хотел? — спрашивает Дима. У них стандартный сеанс душевного излияния, в котором Антон как старый сломанный душ, как кран в поезде, говорит по пять секунд и молчит, а Дима все объясняет за него, в том числе, что Антон чувствует и что должен, и в принципе дает объективную оценку. В основном это — «ну, ты дебил». Антон вздыхает: не новость. Они ковыряются в торте, без алкоголя собираются на этот раз, потому что у Димы всего лишь обеденный перерыв и идти помогать Антону в свой свободный час без торта он не соглашался. — Ты хотел, чтобы он понял и принял тебя, какой ты есть? — фыркает Позов, не нуждаясь в его ответах, и так по скачущему взгляду видно. — А ты бы принял? Картинки, в которых Арса кто-то трахает, по-прежнему вызывают тошноту, и Антон в ответ отпихивает от себя торт. Дима ухмыляется, всепонимающий ублюдок. Мысль о том, что наоборот Арс кого-то трахает, ничем не лучше, но, правда, смешнее. — Вот и давай кончай с этим побыстрей. — А если мы с Арсом расстанемся? — болящее все же вырывается наружу. — Он поступит в универ и поймет, с кем вообще связался. Да мы даже не встречаемся! Дима привычно закатывает глаза: — Шаст, ты совсем идиот? Думаешь, он не понял, с кем связался? *** «Со своими шлюховицами занят?» *** Перезванивает, правда, говорит виновато: — Шлюховица похоже на «шелковицу». — Шелковица это ты, Арс. Антон в него вляпался — так сладко, и не отмазаться. *** Сережа хмурится на мрачный взгляд Антона. Стас орет, вырезая его сморщенную рожу из кадра. — Я же говорил, — говорит Сережа. — Нихуя ты не говорил, — рявкает Антон. Он дерет Ваню и в хвост, и в гриву резиновым членом, свой пихать отказывается, мол, не стоит — ага, попизди еще. Не выход, сам понимает, но не может и все тут. Арс тоже экстренно вспомнил, что может быть шелковым и покорным, как сам же и ляпнул, пишет только «#питерпимый» и зарывается с головой в учебу, игнорируя выходящие ролики Антона, и самого Антона в целом, Сережа на это только жмет плечами. Шаст вздыхает, видя банальное «брутальный самец не устоял перед молодым жеребцом», и будь проклята эта лошадиная тема, Антон действительно загнался. — Мне нужен тайм-аут. — Аут — это туда, Шастун, — он кивает в сторону выхода. Проходя мимо, Антон видит одобрение в глазах Оксаны, и, возможно, она даже слегка ему улыбается. *** Выйдя на улицу, он улыбается тоже, смеется, не выдержав — слишком все стало легко. Конец мая — и он больше не мается. У Антона в сердце затихает весна и разгорается июнем лето, у него в сердце звучит Есенин, те строки, где разонравилось терять свою жизнь без оглядки. Антона ждет его личный океан в конце дороги — Арсений это назвал «гейманией», но у него океан другой. Не тот, который на самом деле крохотный пруд за дачей, где голодные птицы хотят склевать его сердце, у него тот недвижимый и бескрайний, в котором чайка расправляет крылья, готовясь взлететь.