Старый мастер

Он такой… хрупкий. Чудовище и забыло, какими хрупкими бывают люди – обычные, не защищенные чарами от старения и смерти. В тот же день он начинает кашлять, через два – перестает говорить, и когда Чудовище узнает, что его пленник до сих пор жив только благодаря тому, что Люмьер с миссис Поттс тайком подкармливают его, у него нет сил на них сердиться. Старик – бесчестный вор, он должен умереть. Все эти оборванцы и попрошайки должны умереть. Мир будет чище без них. Но Чудовище слишком давно не видело людей, и когда Люмьер осторожно пытается намекнуть, что сырость и духота темницы вредны для здоровья старика, оно равнодушно бросает: «Делайте что хотите». В конце концов, когти всегда при нем. Гостевые спальни давно не принимали никого, кроме пыли и грязи, но они расчистили одну, раздвинули шторы и зажгли камин, и в темноте ночи этот огонек влечет Чудовище, как свеча – заблудившегося мотылька. Оно давно привыкло к сырому мясу, свисту ветра в бойницах и лохмотьям, которые таскает скорее по привычке – густая шерсть прекрасно защищает от холода. Ему не в чем винить своих верных слуг – зверю удобства ни к чему; но веселый желтый огонек будит давно забытые, тщательно похороненные воспоминания о натертом паркете, бликах света в раскачивающихся хрустальных подвесках, музыке и чьем-то смехе. Всем, что отняла у него волшебница. Он бесшумно взбирается на окно. Старик сидит на корточках перед камином, а рядом – Когсворт. Чудовище не видит, что они делают, деревянная спина Когсворта заслоняет ему обзор, но когда старик протягивает руку вперед, что-то отчетливо щелкает и Когсворт вздрагивает – подпрыгивает, Чудовище ударом лапы распахивает тяжелые ставни и прыгает в комнату. Когти замирают в дюймах от дрожащего горла. - Так ты не только вор, но еще и убийца? Что ты сделал с моим слугой? - Господин, - голос Когсворта скрипит и щелкает даже больше обычного, но интонация – знакомая, предупредительное достоинство и надменность старого слуги, - вы все не так поняли. Я сам попросил месье Мориса взглянуть на мой механизм. Кажется, в него набилась пыль, и он начал заедать, а это, знаете ли, весьма неприятное ощущение. Чудовище переводит взгляд с одного на другого, а затем, фыркнув, разжимает когти. Старик часто дышит. Чудовище практически чувствует на себе неодобрительный взгляд цифр… глаз старого дворецкого. - Ты волшебник? – Оно хотело произнести это холодно и высокомерно, но нотка жадного любопытства прокрадывается в голос, и старик – Морис – улыбается: - Вовсе нет, ваша милость. Никакого волшебства тут нет. Простая механика. Он умен – для простолюдина. А еще он повидал мир. Чудовище с жадностью слушает его рассказы о Париже, где он жил до того, как переехал в деревушку по соседству. Когда оно спрашивает – почему, Морис не отвечает, а как-то мрачнеет и замыкается в себе. Миссис Поттс несется на выручку, звеня блюдцами, и Чудовище решает пока оставить эту тему. Зато он много и с нежностью говорит о своей дочери – своей единственной крошке, умнице, красавице, которой в богом забытой деревеньке, конечно, не место, но что поделать… - Вы позволите мне навестить ее? Хотя бы один только раз, чтобы я мог сказать ей, что все в порядке, нет нужды обо мне беспокоиться… Он искоса пытается поймать взгляд Чудовища, но то в ответ мотает головой: - Нет, мастер. Ты нужен мне здесь. - Хотя бы весточку послать, - говорит Морис. Он щурится на солнце, такое редкое в мрачном лесу; но на вершине башни света сколько хочешь. Чудовище упрямо мотает головой: - Нет. Он не только чинит Когсворта, но помогает маэстро Каденца избавиться от надоедливых мышей, грызущих струны, начищает Люмьера до блеска и смешит мадам де Гардероб. Чудовище не лжет: мастер Морис нужен ему, нужен всем обитателям замка, вынужденным мириться с тяготами существования в заколдованном обличье. Все его обожают, и потому Чудовищу так и не удается выяснить, кто показал ему дорогу в западное крыло. Оно теряет дар речи, когда видит, как бережно Морис касается стеклянного купола, и роза в ответ на его прикосновение вздрагивает, доверчиво расправляя лепестки… - Ваши слуги говорят, что на замке лежит какое-то проклятье, - говорит он, обернувшись к замершему в дверях Чудовищу. Странно, но за эти дни он, кажется, почти перестал его бояться. – Эта роза как-то связана с ним? Если вы расскажете мне больше, я, возможно, сумею вам помочь… Чудовище делает неуверенный шаг вперед, цокая когтями по полу. Оно боится дышать, боится спугнуть чудесный миг. - Это… возможно? – хрипло спрашивает оно. Морис улыбается и хочет что-то сказать, но вместо слов заходится в приступе кашля. Не помогают ни ученые трактаты, ни горячие компрессы, ни ароматный чай от миссис Поттс. Мастер угасает, и слуги суетятся вокруг него, звеня, сталкиваясь и взволнованно переговариваясь, но ни один не в силах поделать ничего. Когда они расходятся, утешая себя какими-то новыми способами, которые непременно найдут – стоит только как следует подумать, Чудовище выступает из тени и, мягко ступая по ковру, подходит к постели. Морис узнает его. - Я солгал вам, ваша милость, - шепчет он. – Я не умею снимать проклятья. Я… никогда… не верил… в сказки… На его лице проступает знакомая слабая улыбка, и Чудовищу приходится склониться ближе, чтобы разобрать слова. - Но моя дочь знает. Она перечитала все книги в нашей библиотеке. Она умница, каких не сыскать. Если кто-то и может вам помочь, то это она. Пошлите за ней, умоляю вас, ваша милость. Дайте проститься с ней… в последний раз… Чудовище выходит из комнаты молча, не обращая внимания на звон за спиной и чей-то взволнованный голос. Оно забирается на самую высокую башню и сидит там долго, глядя на далекие, чуть различимые струи дыма. Ложь, вся эта история пропитана ложью; она началась с воровства. Но разбуженную надежду так просто не унять.