Часть 1
19 апреля 2019 г. в 09:00
Очередная неудача. Кулак Смерти даже не удивлён, когда читает краткую сводку событий с недавней операции — группа Жнеца снова упустила цель, сведя на «нет» недельную работу. Такие же показатели были и раньше — целая цепочка проваленных миссий, среди которых замечался редкий переменный успех. Последний, как ни странно, был несколько месяцев назад и, что иронично, связан с освобождением самого Аканде из тюрьмы Хеликса. Лидер Когтя раздражённо бьёт по столу ладонью, и пальцы сковывает лёгкой дрожью — в свободное время он предпочитает надевать протез собственной фирмы. Он не выглядит настолько массивным и почти не отличается от обычной руки, разве что по тону чуть светлее.
Сомбра гадко улыбается, вертит полупрозрачный куб, то и дело подкидывая его вверх на манер шарика, после чего, склонившись непозволительно близко, шепчет на ухо. Тёплое дыхание опаляет шею, и Огундиму ощущает, что ее мягкие, накрашенные губы почти касаются его кожи.
— Поговори с Габи о причинах провала. Уверена, он найдёт, что сказать в своё оправдание. — В голосе хакерши отчётливо слышны насмешливые нотки, и Аканде чувствует, что можно найти много интересного в деталях миссии, но решает не спрашивать у Сомбры. Даже если надавить на девушку, она отмахнётся и скажет, что на вопросы должен отвечать тот, кто руководил отрядом. Разговор снова сводится к Рейесу.
Максимильен считает, что давно следовало бы избавиться от бывшего командира Blackwatch, ведь он перестал приносить пользу. «Столько неудач за последние месяцы недопустимы. Он исчерпал себя как агент и несёт одни убытки. Пора убирать его», — сказал недавно омник, перелистывая предыдущие отчёты, но даже не глядя на них — он прекрасно знает все и без этого. Смысл в словах коллеги был, и отрицать подобное было бы глупо, Аканде и сам видит, что показатели успешных миссий у мрачного наемника опустились ниже пятидесяти процентов. Мойра не даёт никаких комментариев, лишь поджимает губы и задумчиво вертит в руках ручку.
— Возможно, нанниты дают сбои. Это отдельная система, состоящая из миллионов крохотных наномашин, и контролировать подобное я не в состоянии. Даже если повлияю на них, то могу разрушить окончательно, что приведёт к летальному исходу, и тогда его не спасёт даже то, что осталось от сыворотки. — О’Доран улыбается уголками губ, щурится по-лисьи и показывает последние записи в его медицинской карте, в которой несколько десятков страниц аккуратного, чуть витиеватого почерка. Огундиму не может разобрать, что там написано — записи на ирландском. — Переутомление есть у каждого второго в Когте, так что не вижу смысла беспокоиться раньше времени. Если хочешь услышать моё мнение — я согласна с Максимильеном.
Мужчина тихо хмыкает — он знает, что делают с теми, кто перестаёт быть нужен Когтю.
Оставался последний вариант — спросить напрямую. У Габриэля было мало достоинств, но одним из них можно было считать его совершенно нейтральное отношение к лидерам организации — ему просто плевать на каждого из них. Африканец знает, что многие его недолюбливают, и даже лично разбирался с некоторыми, как это сделал с Виалли, но Рейес был одним из немногих агентов, кто ни разу не высказывал своего недовольства. Они не так долго работали вместе, чтобы Аканде успел изучить поведение Жнеца, но пока что его все устраивало, если не вспоминать отчёты миссий. Габриэль не задавал лишних вопросов, работал молча, не уклонялся от ответа и всегда смотрел в глаза — Огундиму чувствовал это, даже если лицо мексиканца было скрыто маской. Его можно было бы назвать идеальным агентом, но что-то постоянно шло не так, и он продолжал молчать, будто бы это могло решить проблемы.
В штабе было темно и жарко. Рассеянный свет алых ламп только мешал, шаги громким эхом разносились повсюду, и нельзя было с уверенностью сказать, с какой стороны ожидать появления заплутавшего вечером новичка — обо всех коридорах не знал даже сам Аканде. Жнец нашёлся за поворотом, почти растворившись тенью для быстрого перемещения — в таком освещении это действительно выглядело впечатляюще.
— Есть разговор. — Окликнув агента, произнёс африканец — он не сомневался, что Рейес услышит его. Обернувшись, Жнец замер настороженной, колышущейся в воздухе дымкой и плавно вернулся в прежнюю человеческую форму. В полумраке он почти сливался с металлическими стенами и выглядел немного напряжённым. Это не могло утаиться от внимания Огундиму.
— Меня интересуют причины провала последнего задания. — Сразу же переходит к делу лидер Когтя. Нет смысла распаляться на долгие вступления. — Ты и твой отряд должны были захватить цель и доставить ее невредимой сюда. Результаты говорят об обратном. Это не первая и даже не вторая твоя неудача. Ты можешь объяснить это?
— Это личное… дело. Уверен, что хочешь услышать об этом? — В звенящей тишине коридора голос собеседника звучит не так глухо и зловеще, как обычно — что-то ломается в нем. Кулак Смерти чувствует, что попал в точку, и ждёт подробного объяснение произошедшего во время операции — он не потерпит череду неудач, которая преследует отряд Рейеса уже долгое время. Что планирует предпринять мексиканец для предотвращения дальнейших ошибок?
Габриэль делает паузу в несколько секунд, после чего говорит так спокойно и невозмутимо, словно объясняет детали новой миссии по захвату заложников. Аканде запоздало удивляется, как можно рассказывать о подобном, сохраняя совершенно ровный голос:
— Мне нужен кто-то на ночь. Без обязательств, без лишних вопросов и, что самое главное, тот, кто умеет держать язык за зубами — в Когте молчание ценится больше всего остального, кому как ни тебе это знать. Я не хочу, чтобы это вышло за пределы моей комнаты. Только ты и я должны знать об этом.
Ситуация принимает неожиданный поворот. Если бы он знал, насколько будет отличаться тема разговора от его представлений, то не стал бы слушать, но, похоже, сегодня действительно плохой день, раз Габриэль предлагает ему переспать. Сама мысль об этом кажется смешной, и, наверное, должен прозвучать закадровый смех, как в дешёвых комедиях начала двухтысячных, но лидер Когтя понимает, что Жнец не шутит — у него вообще проблемы с чувством юмора. В иной другой ситуации Аканде бы отказался и не стал заострять внимания на подобной глупости, но сейчас любопытство берет вверх. Что толкнуло Габриэля на такое странное решение? Его настолько сжирает внутренний голод или происходящее — не больше, чем попытка уйти от ответственности самым дурацким из всех возможных способов?
Отец говорил, что любопытство наказуемо. Он не раз повышал голос на сына, когда тот, будучи любознательным мальчишкой, сбегал из дома, чтобы пробраться в старые районы Нумбани, где жизнь совсем отличалась от той роскоши, что окружала наследника семьи. Разрушенные покосившиеся высотки, узкие улочки и эхо ветра, заплутавшего в листве — было в этом что-то особенное, отличающееся от сотни деловых партнёров, бесконечной трели звонков телефона и металлических лиц омников-слуг. Отец знал о его похождениях и не стеснялся оставлять побои, но разве это могло остановить упрямого Огундиму? Постоянно сбегая из дома, прихватив с собой лишь рюкзак с необходимым, будущий глава компании шёл навстречу «приключениям», надеясь, что сможет найти в руинах что-нибудь интересное. Увы, из интересных находок запомнилась лишь заржавевшая голова омника-рабочего, валявшаяся в колючих кустах.
Сейчас, зная, что затея ничем хорошим не закончится, он смотрел на Рейеса, не представляя, что за эмоции скрыты за маской. Волнение? Равнодушие? Или что-то совсем другое? Нет ничего постыдного или плохого в случайных связях, даже если они с мужчинами, но Габриэль смог удивить его. Как ему подобное могло в голову прийти?
Одна ночь между ними не обязывает вступать в отношения, не так ли? Они оба взрослые мужчины, которые не станут запариваться о такой вещи как случайный секс. Наверное, именно это и толкает согласиться на столь странное предложение. Он не потеряет ничего.
— У тебя час. — Кулак Смерти едва заметно хмыкает. Интересно, чем это обернётся. Детское любопытство пробуждается с удвоенной силой.
Кажется, Жнец удивлён его ответом — он выпрямляется и смотрит вверх, на чужое лицо, будто бы не верит, что тот согласился. На маску падает широкая тень, и в темных провалах Огундиму видит крохотные алые отблески. Длинные, извилистые коридоры штаба, которые похожи друг на друга, как капли воды, сливаются воедино, ведь Кулак Смерти не следит, куда ведёт его подчинённый.
Мексиканец осматривается, когда они останавливаются у двери. Все равно, если их кто-нибудь увидит — ни одна шестёрка не станет задавать ему вопросов, а Максимильен просто не заинтересован в том, чтобы знать что-то о личных делах агентов, иначе бы давно обратил внимание на Сомбру и Вдову, поцелуи которых сложно было не заметить.
Комната Рейеса небольшая и лишённая света — даже тусклая полоска алых ламп коридора не помогает рассмотреть, что находится в ней. Хозяин проходит внутрь, стягивает капюшон, после чего оборачивается, будто бы ждёт, когда Огундиму сделает шаг навстречу. Происходящее напоминает спуск в пещеру какой-нибудь дьявольской твари, но Аканде со смешком отметает эту мысль — Жнец, каким бы страшным ни пытался казаться, не похож на Цербера. Полоска света из коридора становится тоньше и тоньше, пока не остаётся лишь блеклый туман, стелящийся по полу.
Они остаются в темноте, но Кулак Смерти все равно все видит.
Наемник медленно расправляется с многочисленными креплениями и застёжками своей брони — он никуда не спешит. Яркие цифры электронных часов показывают лишь час ночи. До утра долго и жалеть о принятом решении африканец не собирается — ему все ещё интересно, что будет делать Жнец. Движения рук, затянутых в когтистые перчатки, размеренные и плавные, ими вполне можно залюбоваться, если забыть, как эти руки сворачивают шеи и нажимают на курок. Весь Габриэль больше похож на совершенное оружие, на свой же дробовик, сотканный из дыма, но никак не на человека. В иной обстановке и с другим действующим лицом могло бы быть похоже на стриптиз, на отчаянную попытку завести Огундиму с первых минут и, будь вместо Габриэля девушка, это могло бы позабавить — он перестал испытывать интерес к подобному ещё в возрасте двадцати лет. Взгляд подчинённого настолько внимательный, что кажется, что он давит на плечи, вынуждая отбросить лишние мысли. Рейес смотрит и ждёт чужой реакции, готовый в любой момент закончить — готовность затянуть все ремни слишком заметна. Кулаку Смерти нравится эта осторожность, и он кивает, призывая продолжать.
На пол с тихим шелестом опускается плащ, черным облаком замирая у ног — уже сейчас фигура наёмника не выглядит такой внушительной и загадочной, как прежде. Он медленно открывает двери своих шкафов со скелетами, позволяя смотреть на серую кожу предплечий и глухо застёгнутый жилет, ворот которого плотно, на манер ошейника, обхватывает горло. Дальше следуют перчатки, и раздаётся шлепок, отдалённо напоминающий тянущуюся резину — в полумраке чувства обостряются с пугающей скоростью. Тихо звенят серебристые острые когти, падающие следом за плащом — металлический лязг снова рушит тишину. Именно когтями Габриэль вырывает сердца у жертв, и это не метафора, не пафосное сравнение — Аканде ни единожды видел, как наёмник в одно движение ломал грудную клетку и находил лихорадочно бьющуюся мышцу, отрывая ее от множества соединяющих ниточек артерий и вен. В те короткие секунды сердце жертв ещё билось, сокращаясь из-за судорог.
Темнота рассеивается, слабый свет луны проникает через окна, занавешенные плотной тканью, и африканец может различить больше цветов. У Габриэля светло-серая, странная на вид кожа — она будто дымится и кажется настолько тонкой, что лидер организации не представляет, как ощущает это Рейес. Линии темных вен расположены близко, и при желании можно провести по ним подушечками механических пальцев протеза, ощутить гладкость, передаваемую импульсами через сплетения проводов. С чужого плеча слезает кусочек рассыпающейся в воздухе кожи, обнажающий темно-бурые мышцы — те кажутся плотнее, чем у обычных людей. Полоса почти сразу затягивается новой кожей, ровной и гладкой, как у младенца, но по-прежнему мертвенно-бледной. Хозяин комнаты, похоже, даже не замечает этого, для него это настолько же естественно, как для Аканде — дышать.
За защитным жилетом скрывается крепкое, хорошо натренированное тело, добиться которого, просто посещая спортзал, не получится, даже если испустишь дух под гантелями. Гладкие линии плеч, сильная, едва вздымающаяся грудь, приятный глазу рельеф мышц живота — Габриэль выглядит как диковинка прямиком из музея античной скульптуры. Шрамы в темноте почти незаметны, а если и обращаешь на них внимание, то они не кажутся лишними — только добавляют изюминку совершенному телу.
Есть одно важное «но», которое не покидает мыслей — Рейес никогда не снимал маску. Ни на миссиях, ни на собраниях, ни даже когда заходил в лабораторию О’Доран, чтобы пройти очередные тесты. Никто в Когте не видел лица Габриэля. Сомбра говорила, что ему сильно досталось после взрыва в Цюрихе — назвать его уродливым будет ещё лестным комплиментом. Мысленно лидер организации был готов к тому, что лицо Габриэля будет обезображено слезающей старой кожей, выцветшими шрамам и растягивающимися провалами разорванных мышц, через которые можно увидеть острые зубы или кости.
Ничего подобного не было. Тихо звякнули крепления, и Рейес осторожно, будто не до конца уверенный в своём решении, снял маску, положив ее на рабочий стол и позволяя разглядеть тонкую защитную сетку с внутренней стороны. На Аканде уставилась пара голодных, тускло-алых глаз, которые, казалось, светились изнутри потусторонним светом. Множество тонких, лопнувших капилляров сделали белки воспалёнными, будто бы слезящимися — Габриэль часто и много моргал, особенно когда смотрел на ночного гостя. Темные, чуть вьющиеся волосы свободно спадали на широкие плечи, едва касаясь груди — однажды О’Доран пыталась постричь Жнеца, но меньше чем через несколько дней волосы отрасли, снова завиваясь непослушными вихрами. Сейчас перед Огундиму был даже не призрак командира Blackwatch, а нечто новое, совершенно незнакомое и чужое, похожее на одичавшее животное. Задача усложнялась в разы.
— Вставай на колени. Руки на спинку, бедра в стороны, ягодицы приподнять. — Спокойно произносит Аканде, будто читает положения приказа — так намного проще и ему, и Габриэлю. Размениваться на нежности ни один из них не намерен, да и сложно быть нежным рядом с тем, кто тебе безразличен.
Он снимает с себя рубашку и, в отличие от Габриэля, не пытается устроить шоу — просто быстро разбирается с пуговицами и освобождается от кажущегося узким элемента одежды. Глаза привыкают к плохому освещению, и можно увидеть небольшой, но вполне удобный стул у рабочего стола, через спинку которого лидер Когтя перекидывает свои вещи. Духота и высокая влажность в комнате ощущаются всей кожей, но Аканде не просит открыть окно — тогда свет польётся внутрь, затопит все белым сиянием и спугнёт этот пугающий момент, когда для понимания друг друга им не нужно много слов. Все происходит на зловещем уровне инстинктов, когда допустить ошибку почти невозможно.
Габриэль явно хочет что-то возразить, но, когда Кулак Смерти хмурит брови и делает один единственный шаг к двери, все возмущение сходит на «нет» — Жнец просто замирает, как почуявший опасность зверь. Это выглядит немного забавно, и африканец ждёт дальнейших действий со стороны коллеги — кому-то придётся уступить, и Кулак Смерти не сомневается, что в конце концов гордость Габриэля даст трещину, если он хочет получить своё.
Аканде запоздало понимает, что не слышит шагов Жнеца — тот ступает бесшумно, из-за чего тишина наваливается ещё сильнее и кажется слишком густой и даже душной. Мексиканец, не изменяя своей хищной грации, приближается к кровати и опускается на черные простыни, откидывая назад мешающие пряди волос. На мгновение Огундиму кажется, что он оглох, но завеса тишины наконец разрушается, когда Габриэль с низким, недовольным стоном ложится грудью на большую смятую подушку, покорно приподнимая бедра. Такой вид позволяет оценить изящный изгиб широкой спины, густо усеянной шрамами, крепкие смуглые ягодицы и тёмный сжатый вход. Если не думать о том, что обладатель всего этого — известный в мире наёмник, способный запросто вгрызться в шею, то можно возбудиться.
На мгновение хочется верить, что происходящее — всего лишь странный сон. Настолько абсурдно все бывает разве что в дешёвых комедиях или в бульварных романах, но не в жизни. Огундиму сжимает пальцы, вплоть до хруста суставов, но боль не отгоняет наваждение, а дышать становится тяжелее. Пути назад уже нет, да и не в его привычках отступать.
Кровать жалобно скрипит под его весом, а лёгкое покрывало собирается складками у колен. Африканец уверен, что слышал едва различимый вздох, когда его ладонь легла на сведённые лопатки — именно между ними располагались искусственные позвонки, твёрдые и гладкие, созданные из неизвестного сплава. Только благодаря этому протезу Рейес ещё не стал инвалидом. Об этой истории знали все — ещё бы, кто в Когте мог не знать про взрыв, произошедший в Швейцарии больше восьми лет назад и поставивший жирный крест на лице Overwatch, главного соперника организации? Состояние суперсолдата оценивалось как критическое, ран было слишком много и почти не оставалось времени, чтобы изменить ситуацию — его нанниты просто перестали восстанавливать тело. Только под руководством О’Доран удалось провести операцию, и Кулак Смерти никогда не углублялся в подробности случившегося, ведь в этом не было нужды. Рейес был жив, несмотря на то, что человеческого в нем не осталось — тело распадалось каждую минуту, чтобы снова собраться, и так несколько раз за час. Искусственные позвонки помогали удерживать спину ровно, пока сам Жнец не восстановился, а после их просто невозможно было убрать, не нарушив всю систему. Все, что интересовало Огундиму в этой истории — то, что они не потеряли агента, пусть сначала приходилось сомневаться в его верности. Все же, ходило немало слухов о том, что бывший командир Blackwatch и глава Overwatch состояли в близких отношениях. Были ли они любовниками или только хорошими друзьями — этого никто не знает, да и не похоже, что хочет знать.
Габриэль дёргается, вжимается в кровать, когда африканец ведёт ладонью по бокам, а ведь это лишь прикосновения пальцев, даже не щекотка, от которой можно было бы дрожать. Интересно, его тело так же отреагирует и на другие, более личные касания или сыграл эффект неожиданности? Утихшее было любопытство снова разгорается с новой силой.
На часах четверть второго, и красные цифры — единственный источник слабого света в комнате. Свет луны исчез, скрытый тучами, и от этого намного спокойнее. Протезированная ладонь ложится на бедро Габриэля, а пальцы в это время давят на прохладные шершавые губы, вынуждая их приоткрыться. Огундиму считает неуместным спрашивать, есть ли у хозяина смазка — можно обойтись и без неё.
Язык Жнеца холодный, длинный и влажный, чем-то напоминающий змеиный — на секунду кажется, будто он раздваивается. Мексиканец вбирает в себя пальцы и тихо, чуть утробно рычит, за что получает болезненный шлепок по внутренней стороне бедра — кажется, что будет лучше, когда их окружает тишина. Чувствуется приятное, едва уловимое тепло у внутренней стороны бедра, и африканец несколько раз проводит кончиками пальцев, почти незаметно улыбаясь. Здесь кожа удивительно гладкая и мягкая, без единого шрама или рубца. Такое прикосновение, очевидно, не нравится Рейесу — в протест он ощутимо прикусывает руку, так, что Аканде чувствует вонзившиеся в кожу зубы и лёгкую боль. Это даже не серьёзно. По пальцам медленно стекает полупрозрачная слюна — во рту Габриэля чертовски влажно и приятно, совсем не хочется вынимать их. Огундиму загоняет пальцы глубже, по самые костяшки и касается подушечками корня языка, слыша, как с неразличимым хрипом давится наемник, едва не теряя равновесие. Для него это слишком глубоко, но никто не просил кусаться. В качестве некоторого извинения лидер Когтя снова гладит его по бедру, будто призывает успокоиться и не совершать глупостей. Чем-то это похоже на укрощение животного, только Рейес будет опаснее любого тигра.
— Слишком медлишь. — Неясно бормочет Жнец, разводя бедра шире. Это звучит как самый настоящий призыв к действию, и будь у лидера Когтя меньше выдержки и терпения, он бы купился на этот жадный, едва осмысленный взгляд и влажно блестящие губы, растягивающиеся вокруг его пальцев. Покрасневшие скулы придают ему немного человечности, и сейчас его можно, сильно кривя душой, назвать привлекательным.
— Терпи. — Протезированная ладонь со звоном ложится на чужую ягодицу, и Габриэль почти что шипит, вытягивается и смотрит так, словно вот-вот набросится и вгрызётся в шею. Аканде не сомневается, что Рейес так умеет — видел собственными глазами, как после очередной миссии тот опускался на колени перед трупами и впивался в ещё тёплую плоть недавно убитых, только сильнее пачкаясь в крови. Вдова упрекала его в неаккуратности, но Жнец недовольно рычал, продолжая забирать все необходимое у того, кому это больше никогда не пригодится.
Конечно же Габриэль не станет совершать глупостей. Он знает, что Огундиму здесь держит только чистый интерес, который в сорок лет кажется неуместным, но способным разбавить рутину лидера террористической организации. Ему ничего не нужно, кроме войны, и абсолютно все равно, что подумают другие лидеры Когтя — он, как и Жнец, всегда был одиночкой, даже если работал с кем-то в группе. Таким странным предложением тот всего лишь скрашивает одну ночь, и Огундиму уверен, что они не вспомнят об этом через месяц. Они слишком стары и слишком погрязли в дерьме, чтобы задумываться о такой чуши, как, кто и с кем переспал. Оба получают то, что хотят. И это правильно.
— Пошёл ты… — Тем временем фыркает Габриэль и медленно выдыхает, теряя терпение. Ему сложно контролировать реакции тела, даже речь дается с трудом, раз ответ на свои слова лидер организации слышит лишь сейчас, спустя несколько долгих секунд.
— Туда сейчас пойдёшь ты, если не закроешь рот. — Со смешком произносит африканец. Он знает, что подчинённый не сделает ему ничего. Просто не сможет. Он сам подписался на происходящее, и не получится просто прогнать, иначе существует риск запомниться начальству с ещё более негативной стороны. Габриэль не дурак и осознает, что в любой момент от него запросто избавятся, стоит только возникнуть поводу. Скорее всего, он не знает о том, что Максимильен хочет убрать его.
У мексиканца крепкие, сильные бедра, шлепок по которым однозначно будет звонким — темно-серый след расползается по коже, и можно услышать сдавленный вздох. Кулак Смерти удовлетворённо хмыкает. От ремня следы остались бы дольше и ярче, но это просто скользящие в голове мимолётные мысли, на которые нет смысла заострять внимание — это одна ночь и вряд ли когда-нибудь она повторится.
Пальцы проникают внутрь медленно и неохотно — не потому, что так хочется, а из-за того, что и без того узкие мышцы слишком сильно сжимаются, причиняя настоящий дискомфорт. Кулак Смерти не просит расслабиться — Габриэль сам должен понимать, что сопротивление в этой ситуации выглядит смешно, но, вопреки этому, Огундиму не добавляет третий палец, давая короткую передышку, чтобы одуматься. Мексиканец ведёт плечами, приподнимает бедра выше и резко выдыхает, но не нарушает молчание, не просит быть быстрее или аккуратнее. Жертвенность и стеснение сейчас последнее, что нужно им, но даже когда Аканде вводит пальцы до конца и давит фалангами на неподатливые мышцы, Габриэль не произносит ни слова. Значит, его все устраивает. Крупная головка упирается в едва растянутое колечко мышц и толкается вперёд, позволяя африканцу войти наполовину.
На часах ровно полвторого. Аканде кажется, что время течёт здесь совсем иначе.
Внутри Габриэля… странно — не горячо и не влажно, просто очень узко и совсем не так, как это могло быть с девушкой. Огундиму пытается сравнить эти ощущения с чем-нибудь из прошлого, но получается из рук вон плохо — в его жизни было немного мужчин. С некоторыми из них он спал по пьяни и в период буйной молодости, когда стоило показать идеально ровную купюру, и с тобой готовы перепихнуться даже на людях. С другими же был приятный, ни к чему не обязывающий секс — положение и ответственность за компанию ещё давила, заставляла думать не только о себе и своём удовольствии.
Прохладные гладкие мышцы плотно обхватывают крупный член, туго сжимаются, не давая протиснуться дальше — Рейес сопротивляется, пусть даже неосознанно. Приходится снова позволить ему слабость. Кулак Смерти сам пытается привыкнуть к необычным ощущениям — скорее их можно назвать приятными, чем отталкивающими. Мужчина мнёт чужое бедро, оттягивает его в сторону, видя, как входит его член в сжатую, ещё не растянутую до конца дырку — подготавливать полностью не было времени. Кого-то такое зрелище заводит, но Огундиму чувствует лишь странное жжение в области груди. Создаётся ощущение, будто для Габриэля это первый раз в пассивной роли. Слишком зажатым и растерянным он выглядит, но вполне возможно, что привыкает к большому размеру.
— Регенерация. — Наконец поясняет Рейес и неопределённо мотает головой, ниже склоняя ее — тёмные вьющиеся волосы касаются смятой старой подушки, из которой торчит чёрное перо. Жнец опирается на руки, чуть расправляет плечи и шире разводит ноги, словно подчиняется напору, признавая его власть. Не хватает только томного, просящего взгляда. — Продолжай уже, черт тебя подери.
Не нужно просить дважды — нет смысла размениваться на прелюдии. Он входит до конца, чувствуя, как обхватывают член мышцы, и снова шлёпает по ягодице, тянет на себя за бёдра, пока тело под ним сотрясает крупная дрожь — Габриэль так чувственно реагирует на любое его действие, что на мгновение от гаммы ощущений перехватывает дыхание, а внизу живота обжигает первозданным огнём. Похоже, его любовник даже не в силах это контролировать — его руки терзают несчастную подушку, и местами на темной наволочке заметны следы от когтей, но, даже несмотря на это, Жнец не отстраняется, принимает все до конца и низко стонет. Его член прижимается к животу, а в механической руке ощущается твёрдым и влажным — пальцы свободно скользят вверх-вниз, заставляя Габриэля то и дело жадно глотать воздух. Протезом не почувствовать ни тепла, ни выступающих вен, но, кажется, Рейесу достаточно просто находиться под кем-то, кто согласится контролировать его — с его губ срывается тихий стон.
Аканде вплетает тёплые пальцы в густые волосы, что при малейшем прикосновении словно плавятся и растекаются клубящимся, холодящим кожу дымом — остаётся ощущение плотной вуали, зажатой в руке. Лишь через несколько секунд пряди медленно обретают форму — чуть вьющиеся, приятные на ощупь и странно гладкие, они на удивление правильно ложатся в широкую ладонь. Лидер Когтя проводит пальцами по волосам, накручивает их на кулак и тянет на себя, заставляя приподняться, прижаться к собственной груди спиной. Габриэль хрипит, сжимается так, что на мгновение сердце пропускает болезненный удар — слишком странно, слишком непривычно и неясно. Происходящее похоже на бредовый сон, на настоящую лихорадку и, если бы Огундиму не чувствовал под ладонью шероховатость смуглой кожи, он бы решил, что так и есть — ему только приснилось. Надо сказать, что это был бы хороший сон — переспать со своим подчинённым намного лучше, чем снова чувствовать фантомную боль от потерянной руки.
— Ты напряжён. Ты всегда можешь закончить это, и ничего между нами не изменится. Я умею молчать. — Кусая чужое плечо, с оттенком упрёка произносит Кулак Смерти. Он не понимает эту жертвенность во имя ничего, не понимает, почему зажатый и часто дышащий под ним наёмник хочет ощутить боль — его существование само по себе пытка, но мексиканцу, кажется, и этого мало. Насколько он хочет себя разрушить? Выжечь до основания, не оставить и следа? Забыться до утра, растворившись в боли и усталости? Они спасают друг друга от одиночества, и Огундиму отчасти понимает это желание подчиниться кому-то сильному, почувствовать своё тело в крепких руках, которые прекрасно соизмеряют силу. Неудивительно, что для этой роли Жнец выбрал его.
Рейес неясно выдыхает, прикрывает голодные глаза и неохотно разжимает несчастную, почти изорванную подушку, словно бы смиряясь. Это последняя баррикада, Кулак Смерти чувствует это всем телом, и такой вариант вполне устраивает. В тишине шлепки тел друг о друга кажутся оглушающе громкими. Возможно, они совпадают с лихорадочным ритмом сердца — гул в висках все нарастает. Африканец сдавливает бедра до синяков, слышит отчаянный, почти воющий хрип, и задаёт жёсткий темп, вбивая тело в кровать. Колени наемника дрожат, он принимает все, что ему дают, и даже не пробует коснуться себя, а только рвёт простыни и яростно подмахивает бёдрами. В какой-то момент он сдаётся, снова стонет и падает грудью на подушку, что позволяет изменить угол проникновения, наваливаясь на мексиканца, прижимаясь к его прохладной, обезображенной спине грудью — раздаётся неприятный скрежет их протезов. Огундиму сжимает зубы на чужой шее, оставляет яркую, наливающуюся кровью метку из-за накрывшего порыва, не задумываясь о том, кто хрипло стонет под ним и дрожит от оргазма — отчаявшийся человек или переступивший грань монстр. Это, черт побери, неважно.
Аканде кончает беззвучно, до боли сжимая чужие бока, в то время как Рейес сдавленно, совсем по-звериному воет на высокой ноте, и удивительно, как он ещё не сорвал голос до хрипа. Мексиканец в кровь царапает бедро партнёра и выгибается, насаживаясь до конца с бешённым остервенением, пытаясь догнать ускользающие вспышки удовольствия, пока его глаза закатываются, а дыхание то и дело срывается. Можно ощутить чужую дрожь, почувствовать, как слезает серая кожа, оседая на пальцах пеплом. Царапины неприятно щиплют, кровь неудобно стесняет движения, но приходится молчать — о метках они не договаривались. Один-один.
Жнец в бреду тянется к его губам, льнёт как иссохший цветок к живительной прохладной воде, и лидер Когтя ощущает шершавые, холодные губы на своих губах прежде, чем успевает схватить мужчину за плечи и остановить. Поцелуй совсем не вяжется с тем, что было несколько минут назад — в прикосновениях нет ни грубости, ни покорности. Он похож на самый обычный поцелуй, который бывает между людьми, которые интересны друг другу в романтическом плане и которые переросли глупые чувства вроде ревности от взгляда на другого человека. Он жмурится, разрешает сильнее сжать плечи и едва дёргается, когда партнёр переходит грань — кажется, после такого захвата останется внушительный синяк. Было бы неплохо полюбоваться на следы своей работы, но, скорее всего, уже через десять минут не останется ничего, даже малейшего пятнышка — регенерация прекрасно справляется. Внешне наёмник спокоен, и его холодный, чуть скользкий язык проникает в рот, осторожно проходясь по кромке зубов, предлагая проявить инициативу. Африканец недолго позволяет вести — он вжимает успевшего повернуться Габриэля в постель, крепко держит ладонью за горло, заставляя закашляться, и углубляет поцелуй, чувствуя новую дрожь и подавленный рык. Габриэль снова пытается быть главным, кусает за губу, и в поцелуе разливается металлический привкус крови — Аканде кажется, что она слишком солёная и горькая. Партнер обмякает, затихает как испуганный зверёк, и открывает глаза, кажущиеся совершенно обычными, без всполохов алых искр. Он уже не пытается вырваться, а только смотрит необычайно ясным и спокойным взглядом, будто бы протрезвел после долгой попойки.
Это просто совместная ночь. Одна единственная, ведь больше подобное не должно повториться, и они оба это прекрасно знают, разрешая себе минуту ненужной сентиментальности. Кулак Смерти не заинтересован в том, чтобы это переросло в нечто большее, а что на уме у Габриэля, знает только сам Габриэль.
Оставаться Огундиму не намерен — о границах в отношениях нужно помнить, неcмотря на приятную усталость, растекающуюся по всему телу мягким согревающим теплом. Пожалуй, за последнее время это была не самая плохая ночь — намного лучше, чем просыпаться, запутавшись в мокрых от пота простынях или трястись в шаттле, дожидаясь начала миссии. В темноте ещё видны пластины на чужой спине, да и Габриэль не торопится прикрываться, раскинувшись морской звездой на небольшой кровати. В то время как он утыкается носом в подушку и, кажется, даже не шевелится, Аканде поднимается с постели, вытираясь краем простыни. Габриэль не будет в обиде, ему, наверное, вообще сейчас ни до чего дела нет — Огундиму чувствует, что монстр внутри него сыт и не захочет ничего делать ближайшие несколько часов.
В комнате душно и жарко, почти нечем дышать, а темнота за прошедшее время не стала различимее — наоборот, она настолько плотная, что Аканде едва находит тот самый стул с вещами. Включать свет не хочется — в голове мелькает мысль о том, что после этого их тайна станет известна каждому. Скрывать особо нечего, но Огундиму все равно упрямится, не отодвигает занавески и находит аккуратно сложенное белье. Он быстро одевается, чувствуя, как неприятно облепляет влажное тело рубашка — после возвращения к себе стоит сходить в душ.
Пальцы с трудом сжимают маленькие полупрозрачные пуговицы, и за это время Аканде успевает рассмотреть чужое лицо. Высокие, заметно выступающие скулы придают Рейесу некоторую царственность, и шрамов на его лице удивительно мало. Тонкие борозды пересекают правую скулу, кажутся немного светлее остальной кожи, и Огундиму уверен, что они были получены, когда Габриэль был ещё в Blackwatch. Нет ни провалов в челюсти, ни выпирающих клыков, ни сползающих ошмётков кожи — совершенно обычное лицо… человека. Даже удивительно, что рассказы Сомбры оказались лишь рассказами. Может быть, она все выдумала, и намёк на совещании был шуткой?
Рейес уже успел замотаться в собственное одеяло на манер причудливой гусеницы — со стороны это выглядит комично. Похоже, он уснул — чужая грудь мерно вздымается от едва заметного, чуть свистящего дыхания. В комнате повисает густая, плотная завеса дыма и чувствуется насыщенный запах озона. По руке скользит прохладный дымок, и чем-то это напоминает прикосновение чужих пальцев, но африканец только сжимает кулак, ощущая, что дымок в страхе отпрянул.
— Сомбра сорвала операцию по ликвидации Вольской. Связь была отключена ею. — Голос из кокона звучит хрипло и устало, словно каждое слово вытягивает из него силы. — Я думаю, тебе стоило узнать о этом.
Уже давно были подозрения, что с мексиканкой что-то неладное, но сейчас, услышав ранее неизвестную деталь операции, Аканде всерьёз решает присматривать за девушкой. Несколько секунд африканец молчит, после чего, поправив ворот рубашки, произносит:
— Максимильен хочет убрать тебя. Сделай так, чтобы этого не случилось.
Аканде тихо прикрывает за собой дверь, слыша щелчок автоматического замка. На часах около двух ночи, и в коридорах звенящая тишина — освещение кажется приглушенным, а приятный алый полумрак помогает немного взбодриться. Огундиму устало трёт переносицу, подавляет ленивый зевок и уходит к себе, зная, что даже кофе не поможет взбодриться после такой ночи. Она была единственной и поэтому особенной.