Грязь

Если у человека спросить: "Будь у него возможность, что в своём прошлом он бы изменил?", половина тут же кинется перечислять сотни неловких моментов и глупых решений, другая же половина скажет: "Ничего". Если задать этот вопрос Павлу Андреевичу Чехову или Джеймсу Тиберию Кирку, они дадут одинаковый ответ: "Я бы не рождался". Вайнона была прекрасной женщиной. Очаровательное голубоглазое создание с ангельским личиком, нежными завитками золотых волос, острой улыбкой и неуёмной энергией. Она любила жизнь, любила приключения и всегда уверенно мчалась им навстречу. Но пуще всего она любила мужчин и буквально ненавидела постоянство. Первым и единственным, кто сумел приручить её, был Джордж Кирк. Семья, дом, рыжий кот и голубоглазый сынишка, как две капли похожий на отца. Джеймс Тиберий Кирк, первенец, гордость родителей, купался в любви и заботе. Нежный ангел стал идеальной женой, матерью... а потом Джордж погиб при исполнении и от покладистого характера Вайноны не осталось и следа. Её не волновал сын, не волновало чужое мнение, она с головой ныряла в одну интрижку за другой, впуская мужчин в свой дом, в свою постель, чтобы забыть того единственного. Джим был мал, чтобы понять "скорбь" матери и её попытки забыть. Он не понимал, почему мама больше не любит его, уходя, порой, на несколько дней и возвращаясь в компании. Но всё же он был невероятно очаровательным ребёнком и зачастую, когда слишком сильно хотелось есть, он мог просто мило улыбнуться соседке. Вторым мужем Вайноны стал русский инженер Андрей Чехов. О, что это был за мужчина! Джиму исполнилось четыре, когда у него появился брат: такой же светловолосый, голубоглазый и очень-очень смышлёный. Сначала мальчик думал, что будет ненавидеть этот мелкий, постоянно орущий комок, ради которого мама опять стала "хорошей", но мелкий кучерявый зверёк улыбался только Джиму и Джим улыбался ему в ответ. Андрей исчез из их жизни третьей весной, не желая прощать жене многократные измены. Вайнона снова потеряла "якорь" и втянулась в новый водоворот. Она приходила домой поздно, целовала сыновей на ночь, обдавая кислым запахом спиртного и Джим ненавидел её. Павел Андреевич Чехов, его младший брат, не должен был терпеть этого. Всё, чему мог, Джим учил Пашу сам: держать ложку, ходить, завязывать шнурки, читать по-слогам, воровать. Хоровод мужчин в их доме не прекращался: Майкл, Эрик, Тони, Чез, Карл... Ни Джим, ни Паша не запоминали их, эти люди просто оставляли в памяти размазанный след, превращаясь в собирательный образ матери, требующей очередную "деталь" называть "папой". Такая жизнь не была идеальной и не устраивала никого, кроме Виноны, пьющей на своей очередной свадьбе и выгибающейся под очередным мужчиной, не думающей о том, что в соседней комнате Джим рассказывает Паше сказки о космосе, отвлекая от шума за стеной, а Паша мастерит светильники из консервных банок и свечек, чтобы Джим не боялся темноты. Последней страстью Вайноны стал Эммет. Пожалуй именно в этот момент "собирательный образ" обрёл собственное лицо. Эммету было плевать на измены жены "пока он этого не видит", но он любил порядок и дисциплину, и за их нарушение жестоко наказывал. Эммету было плевать: разбили ли дети что-то, получили двойку в школе, или просто чихнули. Джиму было четырнадцать, он был старше, ему было легче перенести побои и он брал "вину" на себя. Раз за разом, молча принимая удары, а после, стирая кровь с лица, успокаивал плачущего, напуганного брата и помогал ему делать домашнее задание. На расспросы учителей и "друзей" Джим очаровательно улыбался и мысленно приказывал себе терпеть: лучше я, чем Паша. Он не учитывал только одного: Паша думал так же. Спустя полгода побои, вдруг, практически прекратились. Джим не знал и никогда не должен был узнать чего это стоило. "Не трогай больше Джима!" "Или что? Хотя... видел, что твоя мама делает с мужчинами в спальне?" "В-видел." "Будешь делать со мной тоже самое и я не буду трогать твоего... хах... братишку." "Идёт..." Десять лет - слишком ранний возраст, чтобы стать чьей-то подстилкой, но Эммет и правда оставил Джима в покое, ему оказалось куда веселее трахать одного ребёнка, чем бить другого. Паша улыбался, сжимая челюсти, стараясь не выдать этого "секрета" брату и не кричать, когда отчим делал слишком больно. "Лучше я, чем Джим" - говорил себе мальчишка, когда за ним закрывалась дверь родительской спальни. О том, что что-то не так, Джим догадался слишком поздно. Он рано вернулся со школы и обнаружил брата плачущим. Паша так и не сознался, что произошло, но для старшего из братьев это стало последней каплей: им было шестнадцать и двенадцать, когда они, скидав самое необходимое в два рюкзака, сбежали из дома. Буквально через неделю в городе появились розыскные листовки с их лицами и пришлось перебираться подальше. Они жили, где приходилось: под мостами, в заброшенных домах, притонах, в сырых подвалах, с бездомными, в подсобках школ, в которые обманом поступали на временное обучение. Теперь, когда их жизнь не ограничивалась правилами "дома", они чувствовали, что могут дышать, делать то, что нравится и заботиться о себе и друг друге. Паше нравилась физика, Джиму нравилась свобода. Паша мог вскрыть любую сигнализацию, любой механизм, Джим мог сойтись с любым человеком, получить любую информацию. Паше нравился фруктовый джем, Джиму нравился беспорядочный секс. Но больше всего оба любили акробатику, которая буквально стала их хлебом. Оба от природы были гибкими и стройными, как мать, но использовали свой талант не по назначению: они могли пробраться в любую щель, просочиться сквозь любую систему безопасности, так воровство и жульничество стали частью их жизни. Из мотеля удалось украсть паспорта и теперь для целого мира они стали Сэмом (Паша) и Стивом (Джим) Крик. Не всегда их идеи заканчивались хорошо, порой, чтобы выжить, приходилось "возвращаться в прошлое". Джиму девятнадцать, когда он влезает в дела картеля. Не нарочно (уж мозги-то у него есть и весьма не глупые), но это совершенно не интересует Босса. Джима избивают так, что живого места не остаётся, а Паша вынужден смотреть. Ему едва исполнилось пятнадцать, но он отчётливо узнаёт похотливый огонёк в глазах Босса, совсем как тот, с которым смотрел Эммет, и предлагает себя. Спать с Боссом картеля не тоже самое, что с пьяным отчимом, но Паша ненавидит это. Он выгибается в чужих руках, демонстрирует все возможности тонкого, гибкого тела и красиво стонет, льстя мужчине (уж примеров ему для этого хватало). Босс не отпускает их, активно пользуясь Пашиными услугами, но едва Джим встаёт на ноги, они бегут, оставляя за спиной один город за другим. Когда вы только вдвоём, против всего мира, а жизнь суёт под нос только одноразовые фальшивки чувств, не так-то просто поверить кому-то. Но всё же, в жизни Джима Кирка и Павла Чехова случается Бред Уинс. Бред высокий, широкоплечий и улыбается так искренне, что парни рискуют поверить. Бред быстро вливается в ремесло, делит добычу поровну, смеётся, а Паша улыбается в ответ. Джим, до этого следящий за целомудрием брата (наивный), сдаётся и искренне радуется за Чехова: по паспорту ему уже 18, всё можно. Он тактично отворачивается, когда парни украдкой целуются, ехидно смеясь, уходит "прогуляться", раз за разом находя себе одноразовую интрижку, когда они хотят уединиться и благодарит небеса за то, что его брат теперь не один. Он не видит, как Бред приучает Пашу к травке, как пытается перетянуть его на свою сторону, как ведёт какие-то делишки с нарко-картелями, как метит на "лидерство" в их маленькой "банде". После одного из ограблений (обчистили банк одного из мелких городков) им на хвост садится Алекс. Инспектор гоняется за ними долго, упорно и буквально носом землю роет. Несколько раз ему почти удалось их схватить, но Фортуна всегда улыбалась не ему... А потом всё сорвалось: сигнализация в одном из домов включилась раньше времени, полиция приехала мгновенно, словно их кто-то предупредил. Алекс был вне себя от счастья, застёгивая на запястьях Джима наручники и впечатывая кулак в его скулу, когда тот посмел ехидно скалиться ему в лицо. Несмотря на то, что удача была на стороне органов правопорядка, братьям Крик удалось замести большую часть следов и Джим попался на улице, а не на непосредственном месте преступления, прямых улик не было. Паше не трудно было разыграть обеспокоенного братишку и явиться в участок вносить залог за "брата-паркуриста". Алекс клюнул на наживку, но азарт кружил голову и он решил поиграть: предложил "Сэму" выкупить братца натурой. "Сэм" согласился, а потом ударил мужчину по голове пепельницей. Не смертельно, но этого хватило, чтобы он успел спокойно сходить, совершенно законно внести залог и забрать брата из камеры. Додуматься, кто активировал сигнализацию и предупредил полицию оказалось не трудно, труднее было поверить. Джим (через постель с кассиршей), добывал билеты на поезд, когда Бред открыто сознался в содеянном. "Я не хотел, чтобы тебя схватили! Ты и я, понимаешь? Джим не нужен нам, чтобы жить дальше! Мы должны избавиться от него! Сэм? Ты ведь любишь меня?" В этот момент в голове Паши окончательно сложилась картинка мира: у него нет никого, только брат. Пистолет, который Бред вложил в его руки, жёг кожу, но лёг в ладонь удобно и словно бы привычно. Выстрелить было не сложно, рука не дрогнула, сложно оказалось после, когда тело когда-то любимого человека груздно свалилось на землю с дырой в груди. Джим обнаружил Чехова, спустя двадцать минут, напуганного и забившегося в угол. Он не знал, что стрелял Паша, но знал о предательстве: билета было всего два. Джиму двадцать один, Паше семнадцать, они, грязные и уставшие, уходящие от погони (во главе с Алексом), буквально вываливаются под колёса бродячего цирка "Энтерпрайз". Они были слабы, буквально теряя сознание от голода, но смотрели прямо, словно загнанные звери и Кристофер Пайк, директор, принял их. Теперь природные данные открыли перед ними новые возможности: голубоглазые, блондинистые, гибкие... Джим Кирк и Паша Чехов, гимнасты и акробаты. Пайк, не чаял в Джиме души (видя в нём своего приемника), так что у парочки появился и собственный трейлер для жизни и хранения реквизита, и номер, и место за общим столом. Оба гимнаста были очаровательны, ехидны, активно пользовались внешними данными, и всегда держались вместе, от чего большая часть обитателей цирка ставила на то, что они встречаются, а братья активно поддерживали эти слухи. Жизнь слишком часто показывала им своё грязное обличье, чтобы вот так, запросто, дать ей второй шанс, поверить в искренность циркачей, назвать "Энтерпрайз" домом. Не может Скотти, местный механик и техник, действительно восхищаться знаниями Паши, который даже школу не закончил. Не может Ниёта Ухура, певичка и ассистентка, промозглым утром, просто так делиться тёплым пледом с Джимом. Не может Хикару Сулу, музыкант и жонглёр, просто так предлагать помощь в постановке их номера. Не может спокойный и суровый, помешанный на логике Спок, иллюзионист и фокусник, смотреть на Джима так жадно и желать сжимать его руку, а не натягивать на член. Не может вечно хмурый Леонард МакКой, доктор и ассистент Спока, так нежно смотреть на Пашу и прижимать его к себе, словно самое дорогое сокровище. Не могут циркачи действительно беспокоиться о них! Но это происходило. И Джим тонул в чёрных, как ночь, глазах Спока. Паша с ума сходил в руках Леонарда. Не было больше насилия, опасности, и горя. Не нужно было бороться, чтобы выжить. Не нужно было ждать удара и подвоха, надеясь только друг на друга. Спустя полжизни, они прорвались сквозь "терновник", ведущий к дому. За спиной всё ещё маячил Алекс, руки Паши всё ещё были испачканы в крови Бреда, Джим всё ещё не видел разницы между "трахаться" и "любить", оба не могли отказаться от воровства. Но теперь им улыбались, ждали их возвращения, готовы были принять. Если у человека спросить: "Будь у него возможность, что в своём прошлом он бы изменил?", половина тут же кинется перечислять сотни неловких моментов и глупых решений, другая же половина скажет: "Ничего". Джеймс Тиберий Кирк и Павел Андреевич Чехов уверенно присоединяются ко второй половине.