Сделай белой мою тень

Эта история происходит, когда нечто уничтожено, и эта история происходит, когда нечто защищено. Таков парадокс, позволяющий подобному случиться. Прошу, помните об этом, когда станете задаваться вопросом: как может рыцарь прожить ту жизнь, которую прожила она. Прошу, имейте это в виду, пока глядите на то, как она уничтожает себя, чтобы спасти всех, и убеждает себя, что в конце концов не смогла спасти никого. Прошу, вспомните: это история, которая начинается там, где нечто уничтожено — и спасено именно этим. Рин теперь в безопасности, так что Сэйбер высвобождает мощь Экскалибура против искаженной толщи того, что было Святым Граалем, который она так долго искала. Мощь эта даже слишком велика. Она истратила всё до предела. Водопад света поглощает ее и уносит прочь из этого мира. Она уничтожила Грааль, чтобы сохранить все те идеалы, за которые сражалась, и в процессе потеряла себя. Вот как было дело. И в это мгновение парадокса два различных концепта накладываются один на другой в мире за пределом этого мира. Сам Грааль — и сила, стоящая за мечом, его уничтожившим. Не меч как таковой — то, что явилось, что уничтожило и что ушло. Но — ножны, которые хранили его, идеалы, служившие ему поддержкой... Дорога Авалона встречается с дорогой Грааля. Артурия Пендрагон — существо, определявшее себя через идеалы, заключенные в Авалоне, и через поиск Грааля, так что она может находиться в этом пространстве, этом мерцающем белом сиянии, пронизанном легчайшим запахом яблок. На нее обрушивается свет — с такой силой, что она слышит звук, подобный звуку бьющихся волн. И еще одно пятно белизны медленно обретает собственный облик. Сэйбер — не единственная, кто когда-либо существовал по милости равно Грааля и Авалона. Есть еще одна. Первыми появляются ее волосы — пряди совершенного белого цвета, отделяющиеся от водопада у нее за спиной. Но следом возникает ее улыбка — та, что чище всякого света... По крайней мере, так думает Сэйбер, если она может припомнить, что означает думать. Она знает, что теперь может исчезнуть в любой момент. Она смирилась, насколько могла, со своим существованием — и его концом. Желание, которое она страстно желала осуществить, было ложным; если сражение между Широ и тем человеком, которым Широ стал, научило ее чему-либо, то как раз этому. Для таких, как она, нет иного финала, кроме как принять тот обет, который она дала много лет назад, и вернуться к своим последним мгновениям. Так зачем же миру насмехаться над ней подобным образом? Зачем показывать ей одно из самых больших ее сожалений — тогда, когда она поклялась оставить все сожаления позади? Тело женщины перед ней уже почти полностью проявилось. Только глаза еще остаются скрыты светом. Но даже так она словно бы знает, что окружает ее. — Сэйбер... Это ведь ты, правда? Ее голос звучит легко и непринужденно, без малейших ноток той боли, которую — знает Сэйбер — та должна ощущать. — В подобном месте... Это могу быть только я, — говорит Сэйбер. А следом, поскольку не может сказать ничего другого, она добавляет: — Моя принцесса. Айрисфиль фон Айнцберн открывает глаза и широко улыбается. — Вот! Так я и узнала тебя, мой рыцарь. Сэйбер хочется рвануться вперед, преодолеть несколько разделяющих их шагов. Она не смеет. — Почему?.. Я покончила с этим. Я подвела вас, как подвела всех других... Но я решила больше не сосредотачиваться на одном этом. — К своему отчаянию она осознает: она в гневе. В гневе на свою принцессу — за то, что та здесь. — Почему? Должно быть, это отразилось в ее голосе, поскольку Айрисфиль наклоняет голову с извиняющейся улыбкой. — Прости, Сэйбер. Я принесла тебе еще больше боли, и это ужасно, правда? — Нет, — быстро говорит Сэйбер. Настолько же сильно, насколько ей хочется видеть улыбку Айрисфиль, ей не хочется слышать от нее извинений. Это она, Сэйбер, должна извиняться. — Не ваша вина, что вы оказались здесь. Грааль... Айрисфиль качает головой. — Надо же, ты всё еще немного глупышка, Сэйбер. Разве ты не понимаешь? Я выбрала явиться сюда, потому что это единственный раз, когда такое для меня возможно. Так что позволь попросить прощения, если это причинило тебе боль. Сэйбер давным-давно утратила возможность плакать, так что она просто глядит на Айрисфиль в упор, не понимая. — О, прекрасно! — И Айрисфиль беспечно хихикает. Сэйбер вдруг обнаруживает, что каким-то непостижимым образом у нее до сих пор есть сердце, потому что от этого звука оно подпрыгивает и заходится стуком у нее в груди. — Прекрасно: у тебя нет слов. Так что я могу говорить сама. Могу сказать кое-что, что забыла сказать тебе десять лет назад. С тех самых пор это не дает мне покоя. Сэйбер знает: женщина, стоящая перед ней, упрощает. Нельзя сказать, чтобы хоть одна из них вполне осознавала ход времени на протяжении прошлых десяти лет. Но всё же она вслушивается с жадностью. Спустя мгновение она понимает, что голос вернулся к ней, хотя бы немного. — Я выслушаю все, что ты скажешь, Айрисфиль. Айрисфиль улыбается. Выражение ее лица настолько печальное — и впервые Сэйбер вдруг оказывается поражена тем, что печаль эта не о самой Айрисфиль и даже не о Кирицугу, кому так часто предназначались ее печальные улыбки десять лет назад. Печаль эта наверняка о ней, Сэйбер. — Я знаю, что ты так и сделаешь, Сэйбер. Так что, прошу, мой рыцарь... поверь мне. — И в несколько летящих шагов она пересекает сверкающее пространство меж ними и накрывает своими мягкими ладонями руки Сэйбер — руки, привычные лишь к сражениям. — Поверь мне, когда я скажу, что мои слова исходят от сердца. Разве не забавно? Было время, когда я и знать не знала, что у меня есть сердце! Кирицугу нашел его у меня, и я очень благодарна ему за это — ведь теперь я могу сказать тебе кое-что. — Что же?.. — Сэйбер близка к тому, чтобы вновь утратить дар речи. Айрисфиль по-прежнему улыбается ей, и теперь Сэйбер чувствует, как тепло этой улыбки словно бы перетекает в нее сквозь их соединенные руки. — Спасибо тебе, Сэйбер. Спасибо, что была моим мечом и оставалась рядом. Спасибо, что защищала меня. Нет. Нет. Нет!.. Сэйбер просто не в силах этого выдержать. Даже если она не может заплакать, она может хотя бы выразить свои чувства. — Но я не справилась! Я не могу принять вашу благодарность, моя принцесса. Она лишена смысла. Я не сумела защитить вас. Тепло во взгляде Айрисфиль вдруг обращается в пылающий гнев. — Как ты смеешь произносить такое, Сэйбер! Как смеешь ты говорить, будто моя благодарность бессмысленна?! Сэйбер застывает. Ей нечего сказать теперь, потому что это верно: она не имеет никакого права говорить Айрисфиль, что любое из испытываемых ею чувств ничего не стоит. В Айрисфиль бесценно всё. Улыбка так и не возвращается. Взгляд Айрисфиль по-прежнему полон ярости. — Какая разница, если ты потерпела неудачу в конце? Это всё равно было, знаешь ли. Ты всё равно меня защищала — настолько, насколько могла. — Теперь нежная улыбка вновь возникает на ее лице. — Я все равно счастлива... Потому что мне довелось видеть, как столь прекрасный рыцарь сражается за меня. Сэйбер может сказать сейчас только одно. Одно имя. — Айрисфиль!.. — Я особенная! — Айрисфиль вновь смеется, легко и игриво. — Я думала, что жива, потому что Кирицугу любил меня. Но я была больше, чем просто жива, потому что меня защищал Король Рыцарей. Неважно, что случилось потом. Я так благодарна, и наконец-то могу об этом сказать. Сэйбер ощущает на своих щеках нечто влажное. Разве это возможно?.. — Тогда... — Скажешь ли ты это, Сэйбер? — Айрисфиль разжимает руки. Внезапная отдельность их тел потрясает Сэйбер сильнее, чем следовало бы. Но это не длится долго. Взамен Айрисфиль берет в ладони лицо Сэйбер. — Скажешь ли ты, что ты защищала меня? Что ты — мой рыцарь? — Конечно же. — И это всё, что ей нужно сделать? Это кажется таким глупым. Но этого хочет Айрисфиль. — Я — твой рыцарь, Айрисфиль... и я всегда тебя защищала. — Ох... — Они истаивают. Граалю и Авалону уже недолго оставаться соединенными — это как затмение, которое оканчивается, так и не став полным. Но Айрисфиль наклоняется ближе. Ее губы касаются губ Сэйбер, и Сэйбер чувствует, как они приоткрываются, выпуская слова: — Благодарю тебя, Сэйбер. И пока они стоят так, мир над ними и под ними пытается разделить их, но эта история не из тех, где принцесса и ее рыцарь могут быть по-настоящему разлучены. И потому пространство поглощает их обеих, вместе, и они растворяются в сиянии именно так: руки Айрисфиль по-прежнему на лице Сэйбер.