Феникс против смерти

Икки перебирал в руках бусины. Острые, конусообразные, похожие на клыки, они то и дело кололи пальцы. То, что на тонкой шее Пандоры выглядело ожерельем, у него на запястье превратилось в два витка браслета. Икки носил этот браслет, не снимая, а на вопросительный взгляд Шуна отвечал: «Кто знает, когда пригодится артефакт, способный провести по Дороге Богов?» Шун не спрашивал, где Икки собирался искать Дорогу Богов, если Преисподнюю они разнесли. Чуткий, тактичный братик. Сейчас, стоя на берегу океана, глядя в серые волны, Икки перебирал бусины и думал о том, что с этим пора заканчивать. Пандора проиграла Танатосу и умерла; он, Икки, никогда не поддавался смерти и не готов был цепляться за ту, что оказалась слишком слабой, слишком глупой, слишком неприспособленной… Слишком мертвой. Он разжал ладонь. Браслет с острыми, как клыки, бусинами упал в свинцово-серую воду и был тут же утащен набежавшей волной. И одновременно что-то упало, оборвалось в его сердце. «Подарок Посейдону», — подумал Икки, гоня это ощущение прочь, отвернулся и медленно побрел по песку к городу. Он звонил в особняк Кидо раз в неделю и если слышал голос Тацуми — сразу клал трубку. Со временем Шун высчитал периодичность звонков брата и подбегал к телефону первым — и тогда они немного разговаривали, обмениваясь новостями. — …ты знаешь, что Ширю с Шунрей ребенка завели? Икки нахмурился, хотел было спросить: «А не рановато ли?» — но вспомнил, что ему самому уже почти двадцать. Три божественные войны за плечами и одна гражданская, в Святилище. Руки по локоть в крови. Он убил неисчислимое количество врагов, он убил собственного учителя. Он любил двух девушек и обеих похоронил. Не многовато ли выпало ему за эти двадцать лет? — Не родного, — тут же уточнил Шун. — Подобрали сироту, у них там в Лушани брошенные в горах дети — не редкость, сама Шунрей из таких. Назвали Шорю. Икки промолчал. Интуиция подсказывала ему, что Шун сказал еще не все, что хотел, что весь этот разговор о ребенке Ширю — только пролог, подводка к чему-то по-настоящему важному. Он, конечно, не ошибся: неплохо изучил брата за восемнадцать лет общей жизни. — Госпожа Саори хочет спасти Сейю, — сказал Шун и замолчал. — Разве это возможно? — не поверил Икки. — От меча Аида нет спасения; ты сам об этом говорил. — И я знал, о чем говорю: кто, как не Аид, разбирается в свойствах собственного оружия, — отозвался брат значительно холоднее. — Но госпожа Саори считает, что это возможно. Что нужно… Он изложил план. Потом еще раз: Икки показалось, что он слишком тупой, чтобы постичь замысел с одного раза, и он попросил повторить. Но даже после повторения вопросов меньше не стало. — В прошлое? Вы серьезно? А как же все те темпоральные парадоксы, которыми запугивают авторы научной фантастики? — он скривился и заговорил с интонациями Шаки. — «Вы не должны менять прошлое, потому что будущее непоправимо изменится» и все такое? — Не знал, что ты читаешь такие книжки. — Мне нужно в самолетах что-то делать, я не могу все время только медитировать и спать. Но не меняй тему. Шун вздохнул: — Мы не собираемся ничего менять в прошлом, мы просто ищем исцеление для Сейи. Сомневаюсь, что наше участие существенно повлияет на предыдущую Священную Войну. — А госпожу Саори не смущает, что там уже есть другая Афина? Она может потерять все силы и оказаться беспомощной в самом сердце Священной Войны! Шун молчал. — И это еще не самое страшное. Самое страшное — это ты. Шун, ты собираешься туда, где Аид силен; откуда ты знаешь, что он не попытается опять использовать тебя? А в худшем сценарии Святые вообще Священную Войну проиграют, потому что как только они вышибут Аида из того тела, которое он выбрал тогда, он тут же переселится в тебя! — Давно ты стал таким рациональным? — спросил Шун еще холоднее. Икки закрыл глаза, досчитал до десяти и постарался ответить спокойно: — Я просто до сих пор в кошмарах вижу, как ты умолял убить тебя вместе с Аидом, а я не мог. Опять молчание и наконец — тяжелый вздох. — Я все это понимаю, братик, я же не тупой, правда. Но как я могу бросить Сейю? Он нас ни разу в жизни не бросил, всегда расшибал все стены своим дубовым Пегасовым лбом и всех спасал. А сейчас он медленно умирает, и если есть хоть малейший шанс, что в прошлом мы найдем исцеление, проворонить его будет предательством всего, ради чего мы сражались. Икки закрыл ладонью микрофон и выругался. Потом опять заговорил в трубку. — Я вылетаю в Токио первым же рейсом. Пообещай ничего не предпринимать до моего приезда. — Ой, братик, извини, — затараторил Шун. — Тут Тацуми меня зовет, госпоже Саори что-то нужно. Жду тебя, пока-пока! — Мелкая паскуда, — пробормотал Икки, глядя на замолчавшую трубку у себя в руке, после чего вышел из кабинки и заплатил за разговор, прикидывая, хватит ли ему оставшихся денег на билет на самолет. В самолете он задремал, и ему приснился тревожный, тягостный сон. Ему казалось, что Эсмеральда ведет его, взяв за руку, по бесплодной земле Острова Королевы Смерти, и в этом сне Икки хотел, но никак не мог заглянуть ей в глаза. А потом Эсмеральда превратилась в Пандору, в печальную девушку с ожерельем с бусинами-клыками, а Остров Королевы Смерти стал Преисподней, но Икки так и не узнал, куда она пыталась его привести — проснулся раньше, вздрагивая и ежась от призрачного холода Джудекки. А уже в Токио, спускаясь по трапу, внезапно задался вопросом, который почему-то не приходил ему в голову раньше. А кто там, в прошлом, служил Аиду вместо нее?