Все ещё будет

— Знаешь, все ещё будет, Гермиона, — он успокаивал её той же фразой, которой успокаивал его самого Драко, несколько месяцев назад. Сейчас они сидят на том же месте, где он сидел с ним и от этого так паршиво на душе, что хочется блевать. Он слишком часто лелеет этот момент, момент, когда они прорвали ледник между друг другом, момент, когда поняли, что понимают друг друга так, как не сможет их понять никто другой. И от этого ещё паршивее. Он бежал, бежал от проблем, от непонимания друзей, от всей хуйни, что происходила год-два в его жизни. Бежал, не намереваясь, даже сказать «Люмос», зажечь факел или тому подобное. Он бежал, ноги несли его сами, будто зная, куда надо. Он бежал туда каждый раз, когда на душе было плохо, с дождливым осадком — в Астрономическую башню. Пожалуй, самое спокойное место. Там все снимали маски, и даже если встретишь кого-то, можно поговорить по душам, выслушать проблемы. … и знать, что эта тайна останется между вами, эти стены запечатают между вами обет. Место, где можно побыть ранимым. Какого же было его удивление, когда он увидел там Малфоя, который курил волшебной палочкой, пуская в воздух пар, который почти не был виден из-за темноты. Еле различимая дымка. Что ж, бывает и хуже. Он присел рядом, не задумываясь над тем, как его сейчас прогонит хорёк. … а он не прогнал, остался рядом и будто не замечал. — Уизли, что ты тут делаешь? — А ты не видишь разве? Собираюсь сдохнуть, — съязвил он. — А я тоже приходил сюда по этой причине. Сейчас же понимаю, что это глупость. — Хватит уже выстраивать из себя философа. — Да, я понял тебя, а теперь заткнись. Я знаю, что тебе нужна поддержка… … и шёпотом добавил: — … как и мне. И Рон замолчал, ведь голос Малфоя сейчас дотрагивался до души, резал по больному. Возможно, это была магия ночи. — Я не буду говорить, что все будет хорошо, потому что это не так. Все будет хуево, но надо держаться. Судьба, порой, ставит до жути ужасные испытания, проверяет тебя на прочность. И надо назло ей уметь их преодолевать, просто чтобы доказать, что ты можешь, ты сильнее судьбы-злодейки… Оказывается, это так легко, сидеть рядом с ним и слушать слова, которые водят ножом по ребрам, срывают куски души, выветривают броню, которую ты строил годами. Его слова играли на струнах души Рона, словно на маггловской арфе. Он говорил, говорил, а Рон слушал, слушал внимательнее, чем любимые комментарии к квидиччу. И сейчас это казалось правильным. — Так вот, — он помедлил, закурив новую сигарету. — Все ещё будет, Уизли, — он глубоко вздохнул, выдохнув дым от сигареты, — главное верь и не сдавайся. — Держи, — Малфой протянул ему маггловскую сигарету и зажигалку, — это правда, иногда, успокаивает нервы, но душу все равно не успокоит. Это на случай, если ты проведешь тут всю ночь, а я уверен, что так и будет. Спокойной ночи. Рон сглотнул, боясь, что останется один, боясь, что Драко уйдет. Только не сейчас, только не сегодня, только не в этот вечер. … только не в эту вечность. — Малфой, пожалуйста, останься. Увидев его удивленный взгляд, он решил отмазаться, обмануть его и себя: — Просто… я не хочу быть один, — хорошая отмазка, выше превосходного! Просто… — Так уж и быть, рыжий. И он остался, сел рядом с ним и начал болтать о разных вещах. Переходя, словно на волнах, от самых интимных тем до самых лёгких. А Рон слушал, слова Драко заседали в его мозгу навечно, скорее всего, он потом будет их проигрывать у себя в голове, когда ему будет слишком плохо. А потом он вдруг понял, понял, что это была не ненависть, это было другое чувство. Более глубокое и более ранимое. Это слово он боялся произнести в мыслях, вслух. … и поэтому, вместо слов, он резко потянулся к потрескавшимся, но таким манящим губам, глупо зажмурившись, ведь боялся, что он оттолкнет. А он не оттолкнул, только впустил в свой рот, разрешая, отдавая себя… целиком. Следующие полчаса они целовались, вдыхая запах друг друга в виде перегара — оба курили. Это не было любовью — они были чужды друг другу, впуская в свой рот, они просто были одиноки, и сейчас целовались, чтобы снова почувствовать глоток жизни, свободы в этом никчёмном мире. На тот момент это не было любовью, а дальше… Дальше все пошло таким большим кубарем, словно лавина катилась с горы, задавив их обоих. Все пошло по диагонали, никак не по прямой. Их встречи превратились в страстные поцелуи, пустые разговоры и попивание огневиски. Все было чуждо и пусто, по началу. Дальше это стало наркотиком, гребаной привычкой, словно они были псины, а у них была одна цепь на двоих и дальше этой цепи они не могли сдвинуться — были зависимы. Из его мыслей, его вывел звонкий голос Гермионы, который в настоящий момент так некстати прервал восхитительную тишину. — А кто тебе это сказал? — Один очень дорогой мне человек. Настолько дорогой, что пришлось его отпустить, разбив свою душу в ледяные осколки. — А ты любил этого человека? — спросила она в ответ, шмыгая носом. Любил ли он его? — Любил, даже слишком сильно. — А что с ним случилось? Не надо, пожалуйста. Зачем ты задала этот чертов вопрос, которым шутят демоны? — Его больше нет… — Прости, Рон, мне очень жаль. — Да ничего, я уже привык, — сказал он, прижимая её поближе к себе. — Спасибо тебе за поддержку. — Я тебя всегда поддержу. Ты мне очень дорога, Гермиона. — И ты мне, — ответила она, теперь шмыгая носом в его лёгкую футболку, — спасибо, что у меня есть такой друг, как ты. — Привет? Рон удивлённо обернулся.