На свету и в темноте

Фонарь на улице совсем тусклый, и в комнате так темно, что Хын Су совсем ничего не видит. Лицо Нам Суна едва угадывается. Они снова ночуют у Нам Суна, и его отца нет дома. Хын Су успел десять раз проклясть свою лень, из-за которой решил не тащиться на автобусную остановку, а перезвонить сестре и остаться. — Ну ты чего, — бормочет Хын Су. — Нам в школу завтра. Это звучит жалко, точь в точь как лепет той девчонки, которую он сам уговаривал в средней школе. Одеяла расстелены прямо на полу: комната у Нам Суна совсем крошечная. Если бы сегодня возня под покрывалом, тычки и щекотка не закончились тем, что Хын Су рефлекторно сжал ноги — и только потом понял, что поймал запястье Нам Суна, если бы после этого дыхание Нам Суна вдруг не сбилось, обрываясь в тишине так, что Хын Су услышал, понял, и не успел сделать всё это смешным и обычным, если бы... А теперь Нам Сун осторожно возится рядом, прижимает Хын Су за плечи к полу. Хын Су убеждает себя, что броситься сейчас вон из комнаты на четвереньках будет ещё более унизительно, чем и дальше бормотать нелепые девчоночьи уговоры. И что тогда Нам Сун уж точно посмеётся над ним всласть. Ну и пусть. Он выворачивается, сталкивает с себя тонкое горячее тело и рвётся к двери. Кажется, так лбом её и открывает. Уже в коридоре ему удаётся, споткнувшись и пробежавшись по тесной прихожей, встать прямо. Хын Су хлопает ладонью по выключателю и жмурится, пережидая круги перед глазами. Нам Сун не выходит из комнаты следом. За приоткрытой в темноту дверью — тишина. Хын Су подрагивает, пытаясь совладать со страхом. В прихожей прохладно, из-под входной двери тянет. Верхний свет режет глаза. Хын Су ловит в зеркале рядом с вешалкой своё отражение: высокий взъерошенный парень с круглыми глазами и красным лицом. В форменной школьной куртке, наброшенной на футболку (рубашка осталась в комнате), в трусах и носках. Штаны тоже там, тоскливо вспоминает Хын Су. Почему Нам Сун ещё не здесь, заснул он, что ли? И не стоять же на коврике у входной двери до утра? Когда Хын Су останавливается на пороге, Нам Сун чуть шевелится в темноте. Он сидит среди разворошенных одеял и отворачивается, когда дверь открывается: прячет выражение лица. — Придурок, — говорит Хын Су и оставляет створку приоткрытой — так, чтобы в комнату попадало немного света. Нам Сун, кажется, не уверен, нужно ли его трогать дальше, и Хын Су, умостившись на полу, трогает его живот сам. Хуже не будет — что бы они сейчас ни сделали, более ужасным утро уже не станет. Эта мысль немного успокаивает. Нам Сун выдыхает и цепляет пальцами резинку трусов. Хын Су вжимается спиной в пол и скребёт пальцами по покрывалу, но Нам Сун уже не обращает на это внимания: его большой палец проходит внутрь. Это происходит так быстро, абсурдно легко, без предупреждения, что Хын Су просто окаменевает. Ноги у него становятся ватными: даже лёжа он чувствует накатывающую слабость. Чёрт подери, Нам Сун должен был предупредить! И, и вообще — не делать ничего настолько... больше, чем Хын Су был готов позволить. Одно дело немного дружеской дрочки — куча парней занимаются этим. Но такое — уже не подростковые глупости и не мелочь. Засунуть кому-то палец в зад... раздвинуть там всё, пробуя, насколько далеко можно проникнуть, пока Хын Су... этот кто-то... Хын Су с разведёнными коленями лежит и... Хын Су медленно, с всхлипом втягивает воздух. Его рука всё ещё лежит у Нам Суна на животе, и он чувствует, как подрагивает этот живот и как колотится намсуново сердце — тоже, кажется, почему-то в нём же, прямо под ладонью. В свете из прихожей у Нам Суна влажно блестят виски и ямка у горла. Он слизывает пот с верхней губы и тянет палец обратно, и Хын Су забрызгивает себя и его в ту секунду, когда костяшки проходят через мышцы обратным движением. Потом Хын Су лежит на спине, медленно моргая в потолок. Нам Сун скорчился рядом, уткнувшись лбом ему в плечо, и сухо, коротко не то всхлипывает, не то хрипит горлом. До Хын Су не сразу доходит, что он плачет: тихим, страшным плачем на грани истерики, который Хын Су за все годы слышал от него только дважды. Когда мать Нам Суна умерла и когда Нам Сун просил у него прощения. Тогда Хын Су медленно, неуклюже переваливается набок, подтаскивает его к себе за плечо и обнимает тяжёлой рукой.