***
— Я больше никогда сюда не вернусь, придурок, — рыкнул Юра, одеваясь. Чужие губы, что касались его то тут, то там, все еще фантомно ощущались на… Да на всём. Он приложил ладонь к своим губам, а после взглянул на себя в зеркало: взъерошенный, покрасневший и… до ужаса довольный. Он даже не понял от чего зашипел: от злости, вскипев, словно чайник, или от жуткого смущения. — Хорошо, в следующий раз мы пойдем в другую комнату, — Виктор всегда трактовал все по-своему. Юра обернулся, желая взглянуть в чужие бесстыжие глаза, но после этого так и замер, прикусив припухшую нижнюю губу. В голубых айсбергах поселилась грусть, такая большая и горькая, будто бы Витя и впрямь поверил, что он не вернется. Расстроился, что лишился легкого клиента? Юра с радостью списал всё на это. Плисецкий забрал карту и вышел на улицу. Приятный ветерок сушил взмокшие от пота волосы, а тело покрылось приятной истомой. Вот только в груди, будто издеваясь, поселилась большая ноющая дыра. Сейчас Виктор наверняка принимал нового клиента. Морская гладь в его глазах пошла яростными волнами.бордель!au
31 марта 2019 г. в 23:00
Примечания:
Ответ в текст пейринг аск на AU Challenge
Всё это место пропахло давящими на виски похотью, развратом и спермой. По крайней мере, так себе это представлял сам Юра, стоя в холле будто истукан. На деле же, пахло там иначе: чем-то притворно-сладким, отдающим странной горчинкой на кончике языка, но в то же время таким неприятным, будто то были духи какой-то старухи, причем дожившие до наших дней еще со временен её молодости.
Юра недовольно дернул правым плечом и ссутулился посильнее, отмечая про себя, что сегодня здесь даже жарче чем обычно. Тело в толстовке буквально пылало, а ладони в карманах, из-за сильно сжатых кулаков, нещадно и неприятно потели. Он, вздыхая, вынул руки и обтер их об любимые потасканные джинсы, тут же пихая большие пальцы в мелкие кармашки, непроизвольно цепляясь за ремень.
— Позвольте Вам помочь.
От внезапного вопроса ощутимо тряхнуло. Капля пота, что медленно стекала по шее, казалось, тоже замерла, точно недовольная этим учтивым женским голоском, доносившимся откуда-то из-за спины. Юра тотчас закатил глаза. «Себе помоги, карга», — не сказал он, лишь кивнул, оборачиваясь. Почему-то слова, обычно слетающие с языка непроизвольно и просто, тут застревали комом, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. Оставалось только молчать и следовать за зрелой, но элегантной женщиной, уверенно отбивающей каблучками ритм своей ходьбы. Даже ее походка, с виду такая непроизвольная, была отточена и отрепетирована, быть может, тысячей таких же маршрутов. Плисецкого передернуло. Он цыкнул своим мыслям, поджав мизинцы к потным ладоням, и попытался вдохнуть. Выходило как-то совсем хреново: едва ли не давясь противным сладким запахом, парень прижал ладонь к груди, а после буквально коже почувствовал ухмылку младшей бандерши.
— Прежде всего, нам следует обговорить Ваши намерения, предпочтения и цену, — спокойно и буднично рапортовала женщина, не удостоив юношу даже быстрого взгляда.
Юра промолчал, задумавшись, а после выпалил на одном дыхании:
— Мне нужен… Он, — а после резко замолчал, понимая, что, к своему стыду, даже не знает его имени.
Женщина замерла лишь на мгновение, а после понятливо улыбнулась, наконец обратив свой взор на парня. Её глаза насмешливо блестели, но недолго — вскоре к ним вернулся привычный безразличный вид. Бордель, в котором она работала, удовлетворял все желания, любую плотскую потребность и каждое порочное желание. Хочешь миловидную девушку? Выбирай любую. Смазливого парня? Едва ли кто-либо посмеет осудить или не принять предпочтения важного клиента.
Юра молчал. Смущение, пятнами распространившееся по всей шее, заставило его сильнее сгорбиться и поспешно натянуть большой капюшон на голову, скрывая отросшие концы светлых волос. Он был тут не впервые, так чего боится? Прийти в комнату и увидеть, что его там нет? Осознать, что он кувыркается с кем-то, в то время как Юра, уставший и заебанный Яковом и новой произвольной, сюда только ради него пришел?
Впрочем, всё оказывается куда проще. В пышущей роскошью комнате он действительно оказывается. Сидит на кожаном диване, полуголый и явно уставший, но все с той же привычной и прилипшей к красивому лицу улыбкой. Бандерша монотонно и заученно озвучивает расценки, но Юра не слушает — пихает карту с честно заработанными деньгами, а после, не отрывая взгляда от чужого лица, тыкает пальцем туда, куда этот взгляд и направлен. Его буквально трясет от нетерпения, странной истомы, стремительно разливающейся по телу, когда мужчина вальяжно и неспешно встает, мягкой тигриной походной подходя ближе. Голубые холодные глаза смотрят самоуверенно и с вызовом, от чего — право слово — Плисецкий даже забывает кто тут кого на ближайшие часы купил. Он заставляет себя не дрожать, не потеть и не краснеть, но все равно ведет себя несдержанно и позорно, точно подросток в период спермотоксикоза. Его спутник, впрочем, делает вид, что его это совсем-совсем не веселит.
Как же, блядь, все до такого докатилось? Юра устал задавать себе этот вопрос. Просто однажды, сдуру поспорив с раздражающим кретином Жан Жаком, он оказался на пороге борделя. Каков бы был позор, узнай СМИ о таком походе! Но они не узнали — бордель гарантировал анонимность для любого посетителя. Плисецкий тогда долго простоял на крыльце, не решаясь открыть дверь, но злость, уверенность в себе и бесконечная ненависть к чертовому Леруа (который, кстати, все время стоял рядом и подначивал, чтоб его) сделали свое дело — он вошел в «обитель похоти», лишь позже пожалев о своем решении. Да сдался ему тогда этот чертов интриган! Он клятвенно обещал оплатить один поход к проститутке, чтобы сделать «дражайшего друга» настоящим «донжуаном», впрочем, это и сделал. Вот только Юра, который, простите, ни хрена не педик, оказался в одной комнате вовсе не с милой девушкой, а с, блядь, мужиком.
В общем, тогда Плисецкий ни с кем так и не переспал. Отсидел положенное время в комнате с проститутом, но деньги Леруа все равно улетели на ветер, чему Юра был блядски рад. Однако вскоре он вернулся. А после и еще, и еще, и так еще не то чтобы много, но отнюдь не мало, раз. Вот только деньги он тратил свои, не резиновые и не казенные, но зачем?
— Так ты снова здесь? — спросил тот самый мужчина, стоило дверям в комнате уединения за ними захлопнуться. Он сочился уверенностью и самодовольством, а эта ухмылка, такая мягкая и соблазняющая, что красиво легла на его губы, явно требовала юриного кулака. Мудак великовозрастный.
— Так ты снова моя шлюха? — тем же тоном ответил юноша, скрестив руки на груди.
В комнате отвратительно пахло. Даже хуже, чем в коридоре, хотя Плисецкий уже и не думал, что есть что-то отвратительнее того запаха. Он поспешно приоткрыл окно и судорожно вдохнул свежий вечерний воздух. Свежим, впрочем, его назвать можно было с натяжкой, но всяко лучше этого глупого бордельного смрада, который возбуждать и успокаивать разве что конченых мог.
— О чем поговорим? — собеседник вальяжно разлегся звездой на широкой двуспальной кровати и повернул голову в сторону парня.
Длинные серебристые волосы рассыпались по подушке, и Юра предпочел не думать о том, что засмотрелся на них дольше, чем было ему позволено — в конце концов, он за это бешеные бабки заплатил, так что полное право имеет. Льдистые глаза пронзили насмешливым взглядом, но, чуть погодя, Плисецкий понял — взгляд от него не отводили с самого начала. Фыркнув, он сел на подоконник, поджав под себя ноги, и недовольно уставился на мужчину.
— А я ебу? — спросил он как само собой разумеющееся и поджал губы.
В ответ послышался тихий смех. Юра рыкнул, совсем как тигренок, и закатил глаза, буркнув усталое «на хуй пошел». Впрочем, никто никуда не собирался — ни Юра, все еще сидящий на подоконнике и теперь сосредоточено пялящийся на внутренний двор, потому что соблазн еще хоть разок взглянуть на проститута был слишком велик, ни его собеседник, скрутивший мешающие волосы в небрежный жгут.
Юра понимал, что выглядит глупо каждый раз, когда приходил сюда. Понимал, материл себя, а после снова являлся на порог борделя, пряча лицо за капюшоном и воинственно сверкая зелеными глазами. Почему-то находиться рядом с ним, этим улыбчивым и беззаботным человеком, было до неправильного приятно и спокойно. Если бы Юру прижали к стене и спросили зачем он это делает, он бы рыкнул, что пришел сюда отдыхать. На самом деле, он ходил сюда, чтобы отдыхал _он_.
— Как тебя зовут, феечка? — протянул мужчина неожиданно. Юра даже вскочил, будто собираясь вдарить за тупое прозвище, но сел на место.
Они как-то ни разу за время своего «знакомства» не интересовались именами друг друга. Часто болтали о чем-то стороннем, лишь бы скоротать время, часто ругались, потому что этот старик, правда, был попросту невыносим, а еще чаще — молчали. Никто никогда не касался чего-то личного, никогда не трогал чужие раны и никогда не пытался влезть чуть дальше, чем позволяла противная черта «заинтересованность», ведь совсем недалеко от нее обосновалась противная «привязанность», на которую оба вступать не хотели — испачкаются еще, а потом живи с этим дерьмом всю жизнь.
Юра приходил сюда (не) просто так. То был исследовательский интерес, чистое любопытство и бесконечное желание сделать что-то, за что его бы ни Яков, ни родители по головке не погладили. Нечто этакое, вроде неправильное, но в то же время не особо, а этот мужчина, явно уставший после какого-нибудь богатенького мудака, вызывал у него точно такие же двоякие эмоции: раздражение, презрение и… чистое и непорочное восхищение. Проходить через такое каждый день и продолжать столь беззаботно улыбаться, будто все это устраивает его на все сто? Юра не мог понять дурак ли он, али великомученик.
И все же… Он спросил его имя. Юра, чуть погодя, ответил на вопрос.
— Вот как… А я — Виктор, феечка.
Плисецкий все-таки встал и с подоконника. Порыв ветра из окна растрепал его волосы, пока он, якобы злой и пугающий, несся прямо на обидчика. Да какая он ему в жопу феечка?! Этому пидорку совсем жить надоело? Виктор отреагировал молниеносно: скатился с кровати и побежал прочь, задорно хихикая. Это причиняло ему дискомфорт, судя по скривившемуся на миг выражению лица, но веселья совсем не убавляло.
Юра погонялся за этим ребенком совсем немного, но после, поняв, что это тупо, глупо и совсем не поможет, успокоился и остановился. Виктор с видом победителя вернулся на кровать, но в том-то и была его ошибка: Плисецкий, аки тигр, тотчас прыгнул туда же, придавив своим телом чужое, в меру накачанное и до дрожи теплое. Впрочем, победе он радовался недолго: мужчина среагировал быстро и точно, резко меняя положение и подминая подростка под себя, крепко сжимая запястья одной рукой, а ноги — своими ногами.
— Да пусти ты меня, говна кусок, совсем страх потерял что ли, — прорычал Юра, силясь извернуться так, чтобы то ли выбраться, то ли укусить Виктора куда-нибудь да побольнее. Тот, впрочем, на его стенания никак не отреагировал, рассматривая чужое лицо.
— Ты такой милый, Юрочка, когда злишься, — неожиданно ласково произнес мужчина, и Юра чуть от злости не задохнулся.
Какой нахрен Юрочка?! Зачем он вообще свое имя ему сказал?! На кой ляд он вообще сюда приперся?
Впрочем, последнюю мысль повторил и Виктор. Куда ласковее, правда, но смысл-то оставался тот же! Он приходил сюда из чистейшего сердоболия и сочувствия, приходил… А действительно, зачем? Юру, почему-то, постигла величайшая обида, что неприятно кольнула в районе сердца, а после покатилась куда-то вниз по груди, но теперь ласково и даже как-то приятно. Ан-нет, это не обида оказалась, а чья-то охреневшая рука.
— Витя, блять, — раздраженно процедил Юра, стараясь выглядеть максимально угрожающим. Правда это ни хрена не работало: раскрасневшийся и запыхавшийся от бега и смущения, он казался скорее милым возбужденным девственником, нежели злом во плоти.
Может быть, Виктор подумал, что ему понравилось. Может быть, Виктору вообще было по хрену на всё это. А может он просто был конченым извращенцем. Юра решительно выбрал последнее — чужая рука покатилась еще ниже, куда-то к животу, пока юноша, изворачиваясь дугой, будто бы подставлял сам себя под чужие неспешные ласки. Его толстовка оказалась откинутой на другую сторону кровати сильными, но ухоженными руками, но Юра гордился собой — он успел полоснуть ногтями по чужому предплечью, оставляя пару царапин. Виктор цыкнул и нахмурился, но, вопреки ожиданию Юры, совсем не отстранился, а продолжил мягко водить по чужому телу рукой.
Как там в красивом текстовом порно пишут? «Низ живота скрутило в узел»? Вот и у Юры, трепыхающегося будто бабочка в паутине, там что-то скрутилось, перекрутилось, а потом стало как-то так невыносимо жарко и холодно одновременно. Его шеи коснулись чужие губы, тоже горячие и мягкие, а волосы, выпутавшиеся из хвоста, упали на обнаженную грудь, щекоча. Юра не удержался от тихого хихиканья, что плавно переросло в стон, потому что рука потянулась куда-то совсем низко.
— Я не педик… — прошипел Юра, будто пытаясь убедить себя.
А потом его поцеловали. А он ответил. Не дурак ли?