Он никогда его не любил

Он никогда его не любил. Ещё долговязым подростком Уэлби невероятно раздражал, околачиваясь около агентства своего отца. Высокий, нескладный, это рыжее недоразумение будто специально проходило перед окнами офиса, отчего кулаки сжимались сами собой. Он не любил его. Не любил этот испуганный взгляд, словно Рэд был готов в любую секунду вздрогнуть и убежать, как маленькое животное. Не любил его фальшивую храбрость, когда мальчишка был бледен от страха, его трясло, но он снова и снова говорил то, что думал. Защищал то, что любил. Диксон действительно ненавидел Уэлби. Ненавидел за то, что какой-то парнишка оказался гораздо смелее его. В Миссури о геях говорили либо плохо, либо никак. Ни один уважающий себя гражданин не мог поддержать «этих пидорасов», не рискуя получить неодобрительный взгляд. Или кулаком по лицу, выбирать особо не приходилось. Толерантности не скоро было суждено добраться до жаркой глубинки. Джейсону рано пришлось уяснить столь простые истины. Он был нескладным, не особо выделялся из толпы других парней. Его наивность и медлительность часто путали с недалёкостью, что не добавляло авторитета. Первое, чему тебя учат в школе, вовсе не алфавит или «2+2 = 4». Это простейший закон: «Бей или будут бить тебя.» Так он и жил. Бросался с кулаками, возвращался домой с разбитым лицом, получал дополнительные тумаки от отца. Мать лишь причитала, а потом обрабатывала раны мальчишки, сидя в небольшой ванной. Она всё равно была уверена, что её мальчик исправится. И он исправился. Загорелся работой полицейского, начал усерднее учиться. Драки никуда не пропали, но теперь Джейсон пытался защищать слабых, насколько вообще мог это делать. Но жизнь не может быть безоблачной, она раз за разом подкидывает тебе вереницу новых проблем и испытаний. В тот день у него закончились сигареты, и он с парнями пошёл к старшекласснику, который сбывал пачки Мальборо с наценкой в один доллар, что считалось едва ли не «работой за спасибо». Питер Майлз, кажется, так его звали. В ту секунду, когда он протянул Диксону помятую пачку и их пальцы соприкоснулись, Джейсон понял — отныне его жизнь пойдёт по пизде. Он никогда не считал себя геем. Это было попросту мерзко, неестественно, позорно. Перед глазами всплывали сцены, когда он сам за школой вызвался избить парня, который пытался поцеловать его пьяного одноклассника. Несчастный получил перелом носа и ноги, а сам сказал директору, что упал с лестницы. Потому что так было проще. Так было принято. Все внутри Диксона сходило с ума от отчаяния, ему хотелось выть, бить себя, буквально лезть на стену. Сделать что угодно, чтобы забыть: эти пальцы, улыбку, высокую фигуру. Перестать дёргать свой вялый член, смотря на девиц в эротических журналах отца. Его не отталкивал вид груди и голого тела, просто было до отвращения никак. Со временем он смирился. Приказал себе молчать, держать руки по швам. Сосредоточиться на учёбе и попытаться жить, как нормальный подросток. Проблема была лишь в том, что одним из критериев нормальности было наличие секса. Даже не отношений как таковых, а именно секса. Начиная со средней школы парни без умолку трепались о том, как им дала симпатичная одноклассница. Менее удачливые копили на визит в местный бордель, буквально капая слюной. Его первой девушкой оказалась Эмма. Она была пацанкой или что-то вроде этого, бегала в мешковатых толстовках и постоянно обстригала волосы по уши. У неё была плоская грудь и такая же плоская задница, в темноте её фигуру было очень просто перепутать с мужской. В свой первый раз Джейсон представлял Майлса. И вот теперь он уже не подросток. Его лицо и тело покрыто ожогами, в гроб и то краше кладут. Обожжённая кожа кажется неестественно розовой и гладкой, она неприятно натягивается и болит каждый раз, стоит сойти на нет действию обезболивающего. Диксон проебал столько шансов в своей жизни, но отказывается упускать хоть что-то сейчас. Попав в больничную палату он хочет завыть. Закричать, сорвать с себя эти бинты, вырвать капельницу с обезболивающим раствором, который всё равно не помогает. Он мог и дальше продолжать этот список, пока не услышал до боли знакомый голос. Голос, который он никогда не любил. Рэд Уэлби выглядел паршиво. В тонкой больничной рубашке, одну из его ног украшал гипс. На вторую был натянут тёплый носок. Он улыбался разбитыми губами, несмотря на боль. На его лице почти не было чистой кожи: всё украшали гематомы, а на носу красовалась белая повязка. Молодец, Диксон. Ты обеспечил парню перелом. И что-то внутри так надламывается, когда на него с искренним беспокойством глядят эти серые глаза. Уэлби сочувственно смотрит, бормочет какие-то слова утешения и предлагает чёртов апельсиновый сок. — Ты меня знаешь? — Это я выкинул тебя из окна. В этот момент осознание собственного мудачизма накатывает с неотвратимой силой. Глаза предательски наполняются слезами, когда Джейсон видит, что именно сделал с парнем. Это не заканчивается переломом и ссадинами, нет уж. Ты нашёл самую вершину айсберга. Рэд отшатывается от него так быстро, будто забывает, что сейчас Диксон замотан в бинты и почти не может двигаться. Он судорожно втягивает в себя воздух, в его глазах настоящий страх. Когда Уэлби садится на стул, бывший полицейский серьёзно начинает думать, что сейчас у парня начнётся истерика. Его плечи вздрагивают, а выдохи сопровождают какие-то всхлипы. Хочется закрыть глаза и не видеть, не думать, не осознавать, что он сделал. Шум привлекает внимание. Диксон нехотя возвращается в реальный мир и с удивлением наблюдает, как Рэд трясущимися руками наливает апельсиновый сок в стакан. Вставляет трубочку и, прихрамывая, тащится к его постели. Это выглядит настолько абсурдно, что хочется рассмеяться в голос. Пожалуй, Джеймс и рассмеялся бы, не мешай ему бинты и обгоревшее лицо. Стакан находит своё место на прикроватном столике, Уэлби пытается поставить трубочку так, чтобы она была направлена на полицейского. Они встречаются глазами и Диксон в который раз задаёт себе вопрос: «Зачем ты творил такую непоправимую хуйню?» Каждый вечер Джейсон стоит под окнами рекламного агентства. В окнах давно не горит свет, но он каждый раз замечает тепловатый отблеск лампы. Ему хочется верить, что Уэлби засиживается допоздна, чтобы проверить, пришёл ли он на этот раз. На самом же деле, работы в его отсутствие накопилось столько, что управиться он сможет лишь через несколько недель. Иногда Диксону казалось, что он видит парнишку в окне, но тот либо быстро скрывался, либо ему действительно казалось. Возможно и не было никакого Рэда, засиживающегося до поздней ночи и выжидающего его прихода. Кажется, угарный газ повредил его мозг настолько, что Диксон начал выдавать желаемое за действительное. Выбитое им стекло так и не заменили — на месте красуется раскрашенная под цвет рамы фанера. Джейсон никогда не пытался зайти, но сегодня отчего-то решается изменить привычке — слегка надавливает на дверь и с удивлением отмечает, что она поддаётся. Внутри действительно полнейшая темнота, Диксон шаркает ногами по полу и хватается руками за стены, лишь бы не снести ничего лишнего. Подъём по крутой лестнице кажется ему почти экспедицией на какую-нибудь неизвестную вершину. На втором этаже правда горит свет и Джейсон замирает с быстро колотящимся сердцем. Руки начинают подрагивать и слышно лишь пульсацию крови в ушах. Двери в кабинет попросту нет, а потому мужчина очень осторожно приближается и заглядывает внутрь. Уэлби сидит за рабочим столом, положив голову на руки. Он медленно дышит и что-то бормочет во сне. Осмелев, Диксон подходит совсем близко, замирая у вышеупомянутой головы. Он никогда не любил рыжих, всё-таки, это какой-то бесовской цвет волос. Цвет грешников и пидоров, думает он про себя Джеймс и усмехается, осознав, что рыжий отлично подошёл бы ему самому. Полицейский протягивает руку и проводит по волосам парня самыми кончиками пальцев. Они мягкие и тонкие, их приятно пропускать сквозь пальцы. В такие моменты Рэд напоминает ему домашнего кота, который позволяет изредка себя гладить, предварительно расцарапав руки в мясо. Шёпот становится громче и Диксону, кажется, стоит убрать руку, пока есть возможность, но он не делает этого. Уэлби поднимает голову и таращится на него сонным взглядом, видимо, пытаясь осознать, что здесь происходит. Рука мужчины опускается на щеку, и он проводит по скуле большим пальцем. — Какого чёрта ты здесь забыл, Диксон? — спрашивает Рэд хриплым ото сна голосом. Он не отшатывается и Джеймсу хочется думать, что он действительно правильно поступил, придя сюда. — Решил проверить, кто спит на рабочем месте, — отвечает он шёпотом и усмехается, от чего кожа на щеке вновь неприятно натягивается. Тогда, в больнице, им удалось отлично поговорить. Через каждые несколько дней Джейсон извинялся, а Уэлби едва ли не в лицо ему плевал, говоря: «На хую я вертел твои извинения.» И это было пиздец как обидно, но от этого не переставало быть правильным. Диксон был мудаком всю свою длинную жизнь. Запихав себя однажды в шкуру из оскорблений и агрессии, он до последнего отказывался из неё вылезать. Это не оправдывало его, ни в коем разе. Он был отвратителен до мозга костей и это была правда. Жизнь вообще забавная штука, буквально бросила в него этого парня, не спрашивая, хотел он того или нет. Да и сам Рэд вряд ли был в восторге от настолько ебанутого симбиоза, но делать было нечего. И сейчас отчаянно хотелось доказать, что он не такой, быть не таким. Перед единственным человеком, которому это вообще не нужно. — И услышать, что мне всё ещё на хуй не сдались твои извинения, Диксон? Твоё мнимое благородство уже начинает пугать, — с этими словами Уэлби наклонил голову и слегка потёрся щекой о ладонь, заставив Джеймса удивленно раскрыть рот и застыть с таким выражением лица на несколько секунд. Лицо Рэда было красивым и это вовсе не пустые слова. Большие губы, аккуратный нос, большие глаза. Его будто не испортило то, что сотворил с ним сам Диксон. Эту красоту иррационально хотелось запечатлеть в кадре или на картине, и мужчина до сих пор недоумевал, почему парень не пошёл в модели. Устав ждать ответа, Уэлби отстранился и, потянувшись, встал из-за стола и подошёл ближе, припадая на правую ногу. Со временем должно было стать лучше, но доктора не хотел обнадёживать: некоторая неповоротливость походки останется с юношей на всю жизнь. — Пойдём, Диксон. Надеюсь, в твоей машине не кончился бензин, очень не хочется возвращаться домой пешком. В тот день он надрался так, что едва мог стоять на ногах. Чёртовы три билборда, появившиеся в забытой Богом глуши, испоганили его день и настроение шефа. Если на первое было, в общем-то насрать, то со вторым Джейсон мириться не собирался. Рэд. Чёртов рекламщик в своей рубашке, играет в бильярд и обхватывает кий так, будто держит чей-то член. Покачиваясь, Диксон подходит максимально близко, так, что может буквально повиснуть на парне всем телом. Он говорит какую-то полную хрень, которую генерирует его мозг со скоростью света, а сам смотрит. На чистую кожу, россыпь веснушек на носу, серые глаза. Он никогда не мог посмотреть в них так долго, как хотелось бы — Уэлби то и дело отводил взгляд и отстранялся. Это раззадоривало. Последние слова он шептал едва ли не ему в губы, совершенно наплевав, что кто-то в баре мог увидеть это. Подкашивающиеся колени можно списать на дешёвый виски, а стоящий колом член — на то, что Рэд, чёрт его побери, слишком красивый. И это кажется правильным. Они едут в полной тишине и Диксон молится всем известным богам, чтобы Рэд не завёл разговор о том, откуда он знает, в каком направлении его дом. Но на самой развилке, когда рука уже тянется включить поворотник, парень неожиданно выдаёт: — Поехали на площадку, к полям? И Джейсон не думает ему перечить. Их беседа не продолжается, но мужчина чувствует на себе редкие взгляды, а как только поворачивается — юноша с искренним интересом разглядывает траву. Ему хочется верить, что это не игры воображения. Площадка выглядит, как и всегда: пустынная, освещённая лишь парой слабеньких фонарей. Молодёжь любит собираться здесь в безоблачные ночи, но сегодня ни одной живой души вблизи не было, кроме них. Рэд первым выходит из машины и направляется к багажнику, пока мужчина копается на заднем сидении, вытягивая плед, сигареты и пару банок пива. Никто не ожидал, что он окажется не дома в такой час. Парень сидит в багажнике и смотрит на небо, на обращая ровно никакого внимания, пока ему на плечи не опускается плед. — Я всё понимаю, что мы бесстрашные и молодые, но болезнь — штука такая, — неловко оправдывается полицейский, убеждая себя, что не знает, откуда взялась эта робость. Бутылка пива ожидаемо выстреливает пеной и Джейсон едва успевает убрать её подальше, чтобы не заляпать себя и юношу. Когда война с бутылками заканчивается, Уэлби протягивает руку и забирает её. Мужчине хочется ответить, что рядом с ним стоит совершенно такая же, но парень не пьёт. Он скидывает с плеч плед и отбрасывает его назад, к стальному корпусу машины. — Ложись, — спокойно говорит он и для красочности указывает пальцем на плед, чтобы Диксон не растянулся звездой прямо в багажнике, с него станется. Джейсон мнётся, пристраиваясь: металл холодил кожу и слишком впивался в спину, так, что даже плед не спасал. Стоило ему устроиться, как Рэд подполз ближе. — А ты мне почти с самого начала понравился, знаешь, — прошептал парнишка, устраивая голову на его груди. Отросшие волосы щекотали подбородок, но Диксон зарылся в них носом и прикрыл глаза от удовольствия. Он ожидал запах чего-то приторного, сладкого, но от Уэлби пахло, как от среднестатистического мужика — дешёвым шампунем из местного супермаркета. — Уж прости, но ты такие взгляды кидал…очевидные. Вроде и проклинаешь меня, на чем свет стоит, пидоров же у нас не любят, верно? А сам стоишь и смотришь, будто пытаешься что-то уловить. Или намекнуть. И в этот момент, честно, хотелось просто рассмеяться в лицо парню. Сам-то он понял-принял, лишь спустя долгие месяцы, оправдывал свою мнимую гетеросексуальность всем, что попадало под руку, лишь бы не догадались. А он просто знал. — Не в моём возрасте пытаться что-то изменить, — начал он, обнимая одной рукой юношу за плечи. — А тем более сейчас, когда я похож на мошонку с зубами. — Тебе далеко до Дэдпула, Джейсон. Диксон поглаживал его кончиками пальцев по плечу, а паршивец подполз выше и уткнулся холодным носом куда-то в шею, отчего хотелось быть не нежным и ласковым, а перевернуть его на спину и сделать что-то…нехорошее. — Я тогда соврал тебе. Ну, когда сказал, что не любил тебя всегда. Ещё со старшей школы, когда ты к отцу на подработку таскался. Посмотришь в окно и всё, что видишь — ты. Будто специально бегал вокруг полицейского участка, а я срывался в туалет, чтобы подрочить на тебя, — признался мужчина и удивленно посмотрел на Рэда, когда тот поднялся с его груди и сел на колени, лицом к нему. Рэд обхватил пальцами его подбородок, надёжно фиксируя, а второй рукой начинал водить по едва зажившим шрамам. От его кистей веет холодом. Кожа гладкая, слишком розовая, словно Диксон был дешёвой детской куклой. И всё-таки, это приносит какое-то извращённое удовольствие. Хочется дать себе по шее, слезть с колен, убежать так далеко… Но вместо этого рыжий усмехается, криво приподнимая уголки губ. А потом нежно целует щеку и обожжённый лоб. — Ты выглядишь как пиздец, Диксон. Но мне почему-то это невероятно нравится, — шепчет Уэлби в губы и осторожно целуя. Губы Джейсона всё ещё покрыты ранами, от чего поцелуй приобретает вкус крови. Рэд тихо стонет, зарываясь пальцами ему в волосы, а бедрами потираясь о бёдра мужчины. — Кажется, уже поздно говорить, что я не гей? — хрипло спрашивает Диксон, когда они наконец отрываются друг от друга. — Кажется. Иначе весь город узнает, какой мой парень на самом деле феерический мудозвон.