***
Гоголь просыпается в холодном поту и хватается рукой за подлокотник кресла, пытаясь перевести дыхание. Опять этот отвратительный кошмар. Снова этот дьявол посмел над ругаться над ним. Это его круг ада, созданный специально для него…Часть 1
1 апреля 2019 г. в 17:29
Дождевые капли громко стучали по окну уже битый час, не давая сосредоточиться на своих мыслях. Очередной листок полетел на пол, а Николай Васильевич встал с места, беря в руки бутылку с коньяком и направился к креслу, которое стояло возле камина. Сейчас он был в полном отчаянии. Критики опять превратили в прах его уверенность в себе, а написать что-то новое не хватало сил. Николай Васильевич сел в кресло, отпивая коньяк. Алкоголь мгновенно согрел тело писаря, заставляя его слабо поморщиться и вздрогнуть. Он ненавидел это состояние. Постоянное самокопание, постоянная тяга к крепким напиткам и постоянное чувство одиночества. Оно как червь сжирало писателя изнутри и не покидало его ровно с того момента, как он приехал из Диканьки. Эта поездка оставила глубокий след в его памяти и не давала покоя уже как полгода. Дико хотелось выкинуть это из головы. Выкинуть и Лизу, которая на короткий срок подарила ему любовь, и Якова Петровича, который оказался редкостным подлецом.
Яков. Когда-то это имя для него было чуть ли не каждодневной молитвой, а сейчас он ненавидел его больше всего на свете. Этот человек оказался на удивление подлым и самовлюбленным. Он посмел воспользоваться его доверием, посмел вытереть ноги об него. Николай не хотел вспоминать об этом человеке больше никогда в жизни, если бы он не приходил к нему во сне. Он приходит каждый раз, когда Николай ложиться спать. Это не зависит от трезвости и усталости писателя. Он приходит в независимости от состояния. Та же самая сладкая ухмылка, те же самые пьянящие карие глаза, те же самые ладони, которые пробегаются то по шее, то спускаются ниже. Николаю противно от того, что он позволяет этому демону прикасаться к нему, но эти ласки с каждым разом становятся все слаще и слаще. Запретный плод оказался безумно сладок. Николай Васильевич не хочет подпускать к себе Якова, не хочет, чтобы он прикасался к нему, но этот сладкий голос, эти жаркие поцелуи и прикосновения ломают его уверенность и он снова отдаётся в его объятия, снова даёт ему издеваться над собой, снова горит от любви к следователю и снова сгорает от этой любви.
В конечном счёте Николай Васильевич засыпает под тихий треск дров, горящих в камине. Вскоре появляются знакомые очертания комнаты, знакомый треск камина и тихие шаги за дверью. Опять он приходит к нему. Он снова не хочет его пускать в свою комнату, не хочет, чтобы он прикасался к нему своими ладонями. Вот дверь немного приоткрывается и в комнату заходит Гуро, которого Гоголь за все эти ночи успел проклясть сто тысяч раз. Он всей душой ненавидит эту когда-то дорогую для него ухмылку. Эта неприязнь разливается в нем каждый раз все сильнее и сильнее.
Николай резко вскакивает с кресла, как будто бы на него только что пролили кипяток и сжимает ладони в кулак до побеления костяшек.
–Зачем Вы снова пришли сюда? Ждёте, пока я окончательно сойду с ума и пойду с Вами в преисподнюю? — громко проговорил он, пытаясь не сорваться на крик. Он был готов накинутся на Гуро с кулаками и выгнать его из комнаты, но он как будто бы прикован к своему месту. Писатель хочет сорваться с места и выбежать из комнаты, надеясь где-нибудь спрятаться от этого дьявола, но ноги как будто бы налиты свинцом и один шаг сейчас кажется непосильным трудом. Гоголь внимательно смотрит на незваного гостя, который медленно встаёт со своего места и размеренным шагом подходит к Николаю, ухмыляюсь все той же холодной и ядовитой улыбкой.
–Как некультурно, Николай Васильевич. Вы хотите прогнать своего долгожданного гостя? — тихим басом проговорил Гуро, обходя вокруг Гоголя и рассматривая каждую деталь его образа. Мужчина остановился позади Николая, кладя свою ладонь на тонкую шею мужчины и слегка сжимая её, заставляя Гоголя напрячься.
–Я ведь желанный гость в твоих снах? — спросил Гуро, переходя на шепот. Он прекрасно знал о том, что Гоголь в глубине души до безумия желает того, чтобы он возвращался в его сны вновь и вновь, но пока сам это очень слабо осознает. Мужчина медленно расстягнул первые три пуговицы на рубашки у писаря, прижимаясь к нему ближе и припадая губами к нежной коже Николая, покрывая её поцелуями и укусами. Гоголь пытается оттолкнуть от себя следователя, хочет, чтобы он немедленно ушёл из комнаты и никогда не возвращался, но сам невольно прижимается к Якову, как будто бы под силой какого-то колдовства. Он осторожно поворачивает голову в сторону, встречаясь со взглядом Якова и с ненавистью смотрит в его глаза.
–Я…я ненавижу Вас, Яков Петрович. — тихо проговорил писарь, а сам впился в губы мужчины страстным поцелуем, кусая его нижнюю губу и чувствуя, как пальцы на его шее сжимается все сильнее. Губы Якова сейчас казались ему слаще любого мёда. Вся эта страсть, кипевшая в нем, сливалась с ненавистью, которая никак не хотела в нем уняться. Яков Петрович первым разрывает этот поцелуй, разворачивая писаря к себе лицом и стягивает с него жилетку.
–Зачем же сопротивляться и притворяться, если сам весь в грехах утоп? — тихо спросил мужчина, опуская ладони на ягодицы писаря и с силой сжимая их, заставляя Николая зашипеть от боли. Яков Петрович наслаждается тем, что писаря снова предоставлен лишь ему. Ему некуда деться. Он пойман в эти сети и теперь бежать некуда.
Следователь с силой толкнул писаря на кровать, нависая над ним сверху и внимательно рассматривая лицо Николая. Каждая мышца этого прекрасного лица напряжена, челюсти плотно сжаты между собой. Такую картину он видел практически каждый раз, когда приходил к Гоголю. Сначала писарь ненавидел его, пытался всеми силами оттолкнуть от себя и предотвратить неизбежное, но в конечном итоге сдавался. Следователь снял с себя кожаный ремень и сложил его вдвое, пока что откладывая его в сторону. Сначала он хотел насладиться Николаем, который будет ненавидеть его и всячески причинять боль.
Мужчина срывает с писаря рубашку, откидывая её в сторону и рассматривает плоды своих прошлых работ. Ссадины, маленькие синяки и алые засосы покрывали всю бедную кожу. Яков снова припал к шее писателя, остервенело покрывая её поцелуями. В некоторых местах он позволял себе кусать кожу, чем вызывал тихое шипение Николая. Сам же Николай Васильевич с силой сжимал его плечи, жалея, что Гуро находился все ещё в одежде. Сейчас у него было большое желание провести ногтями по его спине, чтобы оставить алые полосы, которые Яков запомнил бы надолго. Ненависть постепенно затухала в нем и на её место приходила страсть, которая буквально накрывала его каждый раз с головой. Он хочет впиться в губы Якова как можно сильнее и дольше. Сейчас он и сам начинает осознавать то, что ему не хватало этих поцелуев и смелых действий, но признаться в этом он до сих пор боялся.
Яков тем временем уже покрывал грудь писаря поцелуями, оставляя на ней яркие засосы. Он до боли сжимал ягодицы писаря, предвкушая его дальнейшие крики и мольбу о пощаде. Стаскивает с Николая брюки и нижнее белье, переворачивая его на живот и подкладывая под его голову подушку. Следователь чувствует, как кровь в жилах начинает медленно закипать. Ему хочется, чтобы его Николай в истерике кричал его имя, чтобы с силой сминал простыню в своих ладонях. Яков заставляет его прогнуться в спине и зарывается пальцами в его волосы, с силой сжимая их и заставляя Николая уткнуться в подушку лицом. Образ жестокого доминанта нравился Якову, особенно когда под ним лежала такая желанная и привлекательная плоть. Мужчина замахивается над ягодицами Николая и первый удар ложиться на них с громким шлепком, заставляя Николая выгнуться, подобно кошке, и прорычать что-то весьма неразборчивое в подушку.
Новые удары ложатся с ещё большей силой. Ягодицы преобретают бордовый цвет и на них появляются алые ссадины, а Николай уже переходит на крик. Писарь пытается увернуться от новых ударов, смягчить их, но у него никак не получается это сделать. Яков наносит все новые и новые удары, что заставляет слезы из глаз Николая стекать по щекам. В очередной раз, когда мужчина поднимает голову писаря для того, чтобы дать набрать ему воздуха, Гоголь пытается подавить в себе очередной крик.
–Яков Петрович, молю Вас, прекратите! Я не могу больше терпеть! — громко проговорил Николай, тут же громко всхлипывая и начиная рыдать во весь голос от новой волны боли, которая настигла его.
–Не тебе решать, когда мне останавливаться, дрянной мальчишка. — проговорил Яков. В его голосе слышалось некое рычание, и поэтому следователь становился похожим на какого-то опасного зверя. Гоголь с силой сжимает в руках подушку и дрожит, подобно осиновому листу.
Вскоре удары прекращаются и писарь шумно выдыхает, вытирая слезы, которые причиняли неприятный холод. Яков Петрович перевернул его на спину, смотря в его заплаканные глаза и слабо ухмыльнулся. Он был вполне доволен таким результатом. Хочется продолжать весь этот разврат бесконечно. Мужчина снимает с себя жилетку и рубашку, поскольку в комнате становилось невыносимо жарко. Разум Якова полностью затуманен страстью и кажется, что и целой вечночности будет безумно мало.
Мужчина стягивает брюки и нижнее белье до середины белья и резко входит в Гоголя, решая не давать ему привыкнуть и переходя сразу на быстрый темп. Гоголь с громким тоном выгибается в спине до хруста, сжимая в руках простыню и закрывая глаза. Он извивается под Яковом в некой агонии. Эти грубые толчки сводили его с ума, и мужчина выкрикивал в экстазе имя следователя, чувствуя, что долго он держаться не сможет.
Ладони Гоголя скользят по спине Гуро, слабо царапая ее. Громкие стоны заполняют всю комнату и кажется, что это все не сон. Всё это происходит наяву и Гуро больше никуда не уйдёт, что являлось одновременно и плюсом, и минусом.
Гоголь громко выкрикивает имя своего мучителя, содрагаясь в конвульсиях и сильнее прижимаясь к нему. Следователь делает пару грубых толчков и со сладким стоном изливается в писаря, снова кладя ладонь на его шею и наклоняясь к его губами.
–Я никогда тебя не оставлю в покое, дрянной мальчишка.