.
8 августа 2019 г. в 00:27
Надо было послать нахер Сайю в ту ночь и сигануть с крыши. Грубо оттолкнуть и со всем показушным отвращением остро стереть с губ совершенно неправильный, ненужный ему от слова вообще поцелуй.
А потом прыгнуть. Резко. Со всей силы отталкиваясь от опоры и раскрываясь долгожданной теплоте обволакивающей боли.
Но он не смог. Хуй его знает почему. Может потому, что ещё не был готов. А может потому, что у него на роду написано, что он настолько жалок и немощен, раз даже самоубиться нормально не может.
Теперь уже всё равно. Это больше неважно.
Уже. всё. равно.
Они трупы.
Ёбаная испанская мафия и тут нашла. Стоят и пялятся на уже изрядно окоченевшую и продолжающую мирно себе разлагаться голову Чико, направив дула пистолетов прямо в переносицу Маркусу.
Он непроизвольно зажмуривает глаза и передёргивает плечами, готовясь к нещадным выстрелам, которые где-то в грязных захолустьях его сознания пронизывают туловище с завидной синхронностью. Просто 6.0.
Но пули прошмыгивают мимо. Куда-то в сторону. Не понял. В воздух-то зачем?
Грохот падающего тела позади отрезвляет и одновременно заставляет замереть, не оборачиваясь. Только один придурок мог высунуться из дома в такой момент.
А вместе с этим высовывается и понимание:
в него не стреляют только из-за того что он держит в руках. Определённо.
Иначе Маркус был бы один в один как лежащий в полутора метрах от него Лекс. С пулей во лбу и лужей бурой крови, растекающейся вокруг головы и пропитывающей собой до отказа землю.
Ровнёхонько, словно нимб.
Заткнись, бля.
А рядом Мария.
С потёкшим гримом на побитом лице. С разорванным, неизменно алым платьем. Шмыгает разбитым как и у него самого носом и громко сглатывает.
Маркус непроизвольно вторит её действиям. Ждёт, когда она вздохнёт полной грудью, потому что сам это сделать не в состоянии.
Потому как, Лопесу пиздецки херово.
Даже учитывая то, что решена его главная проблема — Уебальник наконец-таки сдох. И сдох потрясающе.
От зубов одной из его многочисленных животных игрушек, что получали ублюдскую любовь ёбнутого извращуги.
Ммм, намажьте это удовольствие на хлеб — Маркусу охота попробовать этот вкус, кровь уже приелась.
Единственное, что поистине радует — в Марию не целятся.
Может потому, что девчонка ещё что-то значит для босса этих подонков.
А может потому, что не она сейчас держит плоды недавней школьной наркоманской поездочки.
Без разницы: спасибо, суки.
Лопес скашивает взгляд влево и резко отводит обратно. Лучше бы не смотрел.
Она плачет. Если это можно так назвать, конечно. Но факт остаётся фактом. Слеза скатывается, очерчивая хоть и вымазанную в крови, но всё такую же идеальную щёку.
У Маркуса играют желваки и начинает тихонечко так, по нарастающей, дробиться челюсть, как только он слышит со стороны рваный, судорожный выдох-вдох.
И что-то внутри в этот момент снова становится живым. Скребётся и лопается. Жрёт. Совесть? Стыд? Страх?
Ненависть и отвращение к себе.
За то, что сделал сутки назад.
За то, что трахнул Сайю, вместо того, чтобы быть вместе со своей девушкой.
За то, что так и не извинился по-нормальному. Потому что больше шанса не предоставится.
Уже поздно. Уже всё.
Вдруг что-то заставляет его качнуться. Мария.
Со злобой задевает его плечом, бросает взгляд на голову бывшего и криво скалится. Выходит вперёд, заграждая своими худоватыми плечами, покрытыми порезами от катаны, судорожно отбрасывает от лица прилипшие от крови волосы.
И говорит что-то на испанском.
Ну вот, опять. Лопес снова чувствует себя забитой псиной, неспособной ничего уловить из человеческой речи.
Единственное, что он может разобрать, так это собственное имя…
а после фраза обрывается охуительно звонкой пощёчиной наотмашь.
Девчонку грубо хватают, зажимая предплечья до синяков, и рывком направляют в сторону машины, проводя коленной чашечкой внезапно подкосившейся ноги по асфальту. Сочно так, с нажимом.
Блять, нет. Нетнетнетнетнет. Дура, ты что наделала?
Сдала себя с потрохами, чтобы выгородить недоубийцу с детского приюта.
Ты же понимаешь, что сейчас с тобой сделают. Лучше сразу пулю в лоб получить. Сама же говорила.
Лопес как-то по-идиотски выкидывается вперёд, едва не роняя грёбаную голову, которую почему-то до сих пор держит, и получает удар под дых. Прямо по изнывающим рёбрам. В разбитую уже до этого челюсть. Больнобольнобольно.
На секунды четыре — Маркус зачем-то упёрто считает — теряется в резких потёмках и после опускается на колени, промаргиваясь от слишком плотного занавеса.
И смотрит. Выгрызает глазами лицо Салазар и слышит, перед тем, как её окончательно заталкивают в машину:
— Всё нормально, Маркус.
Нихуя, дура. Нихуя.