i brought you my bullets

Уолт устало вздохнул, привалившись к балке веранды, и обвёл взглядом окрестности. Пусто. Впрочем, ничего другого он не ожидал. Теперь в будни никто из горожан не посещал его парк: похоже, были слишком заняты делами. -Чёртовы яппи, - выплюнул он и вытащил сигарету из мятой пачки, тщательно оберегаемой от жены. -Я говорил тебе, Милдред, нет смысла торчать здесь, мы никому не нужны сейчас! - крикнул он, обернувшись к открытому окну их скромно обставленной гостиной. -Лучше бы ты об этом подумал лет эдак двадцать назад, когда мы притащились сюда и отстроили твой парк. "Парк"... Громко сказано. Пруд, гостевой домик, возможность охотиться в крохотном леске поблизости, и стрельбище, в былые времена привлекавшее реднеков со всей округи. Когда-то Уолт был успешен, да. Но сейчас его бизнес, его лохматая мечта из вестернов, приносил лишь жалкие крохи, достаточные для поддержания его самого и его хозяев в сносном, немного отдалённом от бедственного, состоянии. Уолт отвернулся и снова принялся буравить взглядом безоблачное небо. Жаркий воздух волнами поднимался от утомлённой земли, причудливо переливаясь на солнце - густой настолько, что его можно было не только видеть, но и осязать. Казалось, бросишься бежать в таком потоке и завязнешь, будто в сахарном сиропе. Дышалось тяжело. И правда, какому безумцу захочется пострелять в такой день? Унылый, будто для галочки, чтобы тишина не так давила на уши, стрекот попрятавшихся в тень насекомых не смог заглушить шум приближающегося автомобиля. Незнакомый седан аккуратно двигался в сторону владений Уолта, объезжая колдобины старой дороги. Длинноволосый мужчина оказался довольно приятным в общении и умудрился пообщаться со сварливой парой, не спровоцировав ссору, а это уже талант. От прохладительных напитков отказался. Похоже, не намерен задерживаться надолго. Стоило заговорить о стрельбище, и глаза Уолта загорелись. Его коллекция оружия впечатляла, как и навыки стрельбы, и говорить об этом он мог сколько угодно. Незнакомец заинтересованно следил за объяснениями, но неловко замолчал, когда его спросили о его собственных предпочтениях. "Похоже, он и правда влюблён в оружие. Так на стволы смотрел только Флай," - рассеянно подумал Эйджи. Торговца убили пару месяцев назад, и нельзя сказать, что это было неожиданно. Не то чтобы они хорошо общались, но с уходом ещё одного человека из тех времен он снова осознал, что всё дальше и дальше отходит от моментов, когда чувствовал себя живее и ярче, чем в любой другой период своей жизни. Эйджи встряхнулся и заметил слегка удивлённый взгляд хозяина дома. Похоже, пауза затянулась. Вот чёрт. -У меня есть револьвер. Собираюсь использовать его, - улыбнулся он, как бы извиняясь перед мужчиной. Уолт кивнул. -Когда начнёте? -Как только будете готовы. Я могу вам помочь? -Не стоит, мистер Окумура. Я позову вас, когда закончу. Эйджи кивнул и вернулся в своё кресло, глядя, как уходит Уолт. Солнце лениво сползло с точки зенита, и мир будто выдохнул. Шальной ветерок, случайно забредший в эти края, запутался в ветвях деревьев и присмирел. Оставшись в одиночестве, Эйджи открыл футляр и вытащил револьвер, который выглядел даже чище, чем тогда. Лёгкая усмешка скользнула по его губам. Интересно, что сказал бы Эш, если бы узнал, что Эйджи лучше ухаживает за его оружием? Наверное, просто надулся бы, как иногда делал, что заставляло его выглядеть простым ершистым подростком, каким он мог бы быть. Спина прямая, ноги чуть расставлены в стороны и немного согнуты для устойчивости. Никакой дрожи, никаких колебаний, чистая механика. Как у него. Эйджи вскинул револьвер, зафиксировал нужный для прицеливания угол и выстрелил. Выбил плечо мишени. Ещё раз. Должно быть, там у живого человека была бы печень. Ещё раз. Сердце. Ещё раз. Голова. Запах пороха, который он некогда ненавидел, окутал его мягким облаком. В ушах отдавался грохот выстрелов, и вопреки всем законам логики резкие и неприятные непривычному уху звуки складывались для Эйджи в знакомую, почти родную мелодию. Мелодию, сопровождавшую большую часть жизни того, кто сам походил на оружие - несгибаемо сильный, неизменно опасный и совершенный. Того, кто мог быть мягким и весёлым, потрясающе ярким и чистым. Того, кто уже не будет тянуться к нему всем сердцем, к кому он стремился сам. Выстрел вслепую. И ещё один. Эйджи дрожащими руками перезарядил револьвер. Злиться на Эша глупо. Как и на несчастного твердолобого Лао, и на растерянного Шина, который то казался взрослее своего друга, то беспомощно смотрел на него, ища поддержки, как ребёнок. Но злоба никуда не исчезала, нашёптывая, что он жив только благодаря ей, то лаская его иллюзией правоты, то обрушивая на него весь груз вины. Его письмо. Возможно, он убил Эша своими руками. Куда же стрелять теперь? Правый бок мишени был изрешечен в труху. Эйджи тяжело дышал, прижимая к груди револьвер, оглушённый собственными выстрелами. Его письмо всё ещё существовало. Листы бумаги в пятнах крови и разводах слёз. Некоторые буквы было уже трудно различить, но в целом оно сохранилось замечательно. Эйджи увидел его перед заснувшим за компьютерным столом Шином, когда не смог докричаться до него из кухни и поднялся в комнату, где тот работал, и остолбенел. По негласному договору они никогда не обсуждали обстоятельства смерти Эша. Шин недовольно хмурился, когда Эйджи сворачивал с Пятой авеню за пару кварталов до места, откуда можно было увидеть светлое здание Публичной библиотеки, и делал ненужный крюк, но ничего не говорил. Они никогда не говорили о том дне. Тогда Эйджи аккуратно сложил письмо, оставив его там же, откуда взял, накинул на плечи Шина плед - уже начинало холодать, и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Тогда мир точно так же расплывался перед глазами, угрожающе раскачиваясь, готовый рухнуть на его плечи с новой силой. Эйджи промолчал тогда. Как во сне, медленно передвигая отяжелевшие ноги, приплелся на кухню, накрыл часть блюд крышками, что-то убрал в холодильник, стараясь действовать как можно тише, и замер посреди помещения. Было холодно. Слишком холодно для ноября. Слишком холодно, чтобы речь шла о температуре. Эйджи наскоро сочинил записку о срочной встрече с коллегой, прицепил яркий клочок бумаги на шпоновую доску и кинулся к входной двери, чудом не забыв куртку с ключами и документами. С него бы сталось. Эйджи сел в машину, прикрыл дверь и включил зажигание. Ехать не хотелось никуда и в то же время хотелось оказаться как можно дальше от дома. Руки не слушались. С трудом заставив одеревеневшие мышцы работать, он направился прочь от центра города, набирая скорость по мере снижения оживленности на дорогах. Оказавшись в полном одиночестве, он неловко притормозил на обочине. Местность казалась совсем незнакомой. Он вышел из машины, запер двери и пошёл куда глаза глядят. Если бы его спросили, зачем он это делает, вряд ли удалось бы добиться вразумительного ответа. Вечерняя прохлада пробиралась под полотно лёгкой куртки. Тело иногда прошибало дрожью. Эйджи остановился, осознав, что не понимает, откуда пришёл. Потерян, как в первые месяцы после того дня. Разбит, как в первый год. Но не инертен. Сколько раз Эша заставали врасплох из-за него? Сколько раз он усыплял бдительность другого, надеясь спасти его своими силами? Сколько раз он пытался перекроить мир Эша нежизнеспособными законами своего? Должно быть, его последний отчаянный жест, попытка забрать самого важного человека с собой и стал тем, что позволило убить Эша. Ядовитые когти вины впились в его кожу, парализуя, впрыскивая в кровь что-то, наверное, сравнимое по силе с рыбой-бананкой. Он не смог бы сказать, сколько стоял в том тёмном тупике, пока не отмер. Что-то вытащило его из состояния, в котором он тупо и безучастно смотрел на мир, будто скрытый покровом мутной зацвётшей воды. Эйджи прислушался. Справа от него, со стороны мусорных баков, доносились тихие жалобные звуки, едва различимые в белом шуме городских окраин, - кажется, кто-то скулил и скрёбся совсем рядом. Он в пару прыжков подскочил к бакам, успокаивая вскипевшую от резкого движения кровь. В одном обнаружилась разваливающаяся коробка, где, вжавшись в угол, сидел щенок. Не мешкая, Эйджи вытащил его, и, заметив, что тот дрожит от холода, сунул его за пазуху. Напуганный щенок молчал. Пригрелся. Перезярядил. Выстрелил. Правая рука предательски дрогнула, сбивая прицел. Продолжать не хотелось. "Nice shot!" - прозвучало из-за спины с доброй насмешкой. Эйджи молниеносно обернулся, едва успев опустить оружие. Бадди золотистым ураганом вертелся у его ног, пытаясь обратить на себя внимание хозяина, а тот вглядывался в Шина, с удивлением различая испуг в глазах друга. -Я же сказал, что вернусь вечером, - полушутливо проворчал Эйджи, наконец стряхнув наваждение. Конечно, он не мог появиться рядом. -Мне стало интересно, зачем тебе понадобилось тащиться на другой конец штата, чтобы пострелять. В городе полно тиров, ты и сам знаешь. -Там слишком людно сейчас,- пожал плечами Эйджи, и, привычно сунув револьвер за пояс, наклонился к Бадди, чтобы потрепать пса по холке. Ретривер какое-то время млел под его руками, но, учуяв какого-то мелкого зверька, умчался в сторону изгороди. Оба следили за ним. -Почему ты это делаешь? - голос Шина был твёрд, но всё же немного надломился в последний момент. "Почему ты не отпускаешь его?" -Почему ты поехал за мной? "Почему ты остался со мной?" Молчание. Два человека стояли посреди поля, глядя вдаль. Милдред сидела в кресле с книгой в руках. Но судьбы уставших друг от друга возлюбленных, разделённых снегами реальными и метафорическими, волновали её сейчас куда меньше, чем устроившийся за столом японец. Он открыл небольшой кейс, методично разложил перед собой кисти и флаконы, и аккуратно, почти нежно, извлёк револьвер из футляра. В его руках оружие смотрелось странно, но уловить и понять этот небольшой диссонанс было трудно. Его безмятежное лицо и трепетное обращение с предметом, который не внушал женщине ни малейшей симпатии - так это видела она. На тщательно вычищенном стволе играли теплые блики, барабан проворачивался с мягким щелчком, посылая в пляс по комнате стайки солнечных зайчиков. Тонкие пальцы артиста любовно пробежались по корпусу револьвера, почти лаская металл. Очистив дуло, Эйджи привел в порядок кисти и отложил их, заменив мягкой салфеткой, смоченной маслом. Рутинная операция, за которой не раз наблюдала Милдред, в исполнении Эйджи казалась таинством, чудесным ритуалом, почти интимным, и женщина, чувствуя себя лишней, отвела взгляд и попыталась сосредоточиться на книге, но из головы не шёл образ мирного мужчины, лелеющего оружие, будто пригревшего на груди металлического зверя. За Эйджи следила не одна пара глаз. Футляр закрылся с тихим щелчком, и Шин будто очнулся от этого звука. Хозяин дома, похоже, не уловил перемену. Возможно, это и к лучшему. Идея помочь старику с поиском инвесторов казалась довольно заманчивой. Шин не мог жаловаться на отсутствие у себя предпринимательского чутья, и оно подсказывало ему, что ветхий салун Уолта может стать местной жемчужиной, если окажется в умелых руках. Эйджи откинулся назад в кресле, подставляя лицо последним солнечным лучам. Старое рассохшееся дерево мебельного гарнитура Уолта налилось тёплым сиянием, став самой уютной вещью в мире. В воздухе плясали пылинки, пропитанные светом, будто крохотные звёзды. Кроткий жар заката нежным эликсиром разливался по венам, не усыпляя, но умиротворяя его. Эйджи кинул взгляд на свою сумку. Затем на находящихся перед ним людей. Седые волосы дремлющей в кресле-качалке Милдред окрасились терракотовым. По потеплевшему лицу Уолта бродила мягкая улыбка. В глазах Шина тлели искры, уже не опасные для Эйджи. Он незаметно подтянул к себе сумку и бесшумно открыл её. Пара секунд на установку объектива, несколько больше на настройку резкости - долго, но он успел. Прежде чем звук затвора выдал его, он успел поймать нечто практически неуловимое - светлую, нежную меланхолию, странно похожую на счастье.