Занавес

      — Максанс, я беременный.       Данэ-Фовель застывает, задыхается, таращится на улыбающегося Акселя с явно выпирающим животом. Он дрожащими руками опускает кружку с чаем на стол, пару раз моргает, а затем переводит взгляд на стол, приподнимая брови. И сидит так где-то минуту. Молча, в задумчивости, не делая никаких движений. Словно каменное изваяние.       Спустя пару секунд до парня доходит, и ему приходится собраться с силами, чтобы подавить лезущую наружу улыбку. Он принимает правила игры и решает дальше отыгрывать небольшое представление.       — Что, прости? — в голосе нотки деланного удивления.       — Я беременный, — повторяет, пожимая плечами, Орьян и поглаживает живот.       — От кого? — голос становится практически неслышимым. Максанс удивляется тому, насколько хорошо ему удаётся вжиться в роль.       Парень фыркает и заходится смехом, хватаясь одной рукой за стол, а второй придерживая своё «пузо». Максанс улыбается уголками губ, наблюдая за реакцией Акселя на свою реакцию.       — От тебя, конечно, милый. От кого я ещё мог? Я всё-таки примерный и верный муж, не хожу налево и люблю только тебя. И сына нашего тоже буду любить. Или же дочь. Вот сходим на УЗИ и узнаем. А потом нужно будет купить одежду для ребёнка, всякие смеси, каши, подгузники, игрушки. Представляю, как наш карапуз будет ходить в этих маленьких пинетках. И греметь погремушкой, улыбаться, брать своими крошечными ручонками наши пальцы, пускать слюни, смотреть своими прекрасными глазками…       Максанс прыскает со смеху и прячет лицо в ладонях. Всхлипы у него получаются довольно искренние и натуральные, словно он действительно поверил словам Акселя и растрогался. А вот последний действительно поверил в отыгрыш своего партнёра — на лице отобразилась смесь беспокойства и лёгкого испуга.       — Макс, всё хорошо?       Орьян подходит к Фовелю, и тут из-под его футболки падает подушка и приземляется прямо на колени Максансу. Тот смотрит на неё, открывает рот, издаёт какие-то нечленораздельные звуки, а потом начинает громко хохотать. Так, что из глаз действительно начинают идти слёзы, щёки краснеют, в лёгких кончается кислород, но мужчина не прекращает смеяться, хватается за руки Акселя и чуть ли не падает со стула.       — Эй, ну прекращай уже. Ты же сейчас задохнёшься.       Парень берёт Фовеля за голову и поворачивает к себе, впивается в губы и тем самым успокаивает. Максанс уже не смеётся, а отвечает на поцелуй, мягко прижимая к себе чужое тело. Отстраняется, утыкается лицом в ладони и протяжно стонет, но больше это похоже на плач.       — Господи, Аксель. И как в твою голову приходят такие идеи? Ещё бы немного и я бы точно тебе поверил. Может, ты всё это время отыгрывал? И на самом деле ты не Аксель, а русский шпион под прикрытием, желающий обманным путём похитить сердце такого прекрасного мужчины — то есть моё.       Аксель цокает, деланно хмурится, а затем садится на колени Максанса, обвивая его шею руками. Прижимается к тёплой груди, целует в нос и улыбается. По нему видно, что он хочет что-то сказать, но то ли боится, то ли собирается с мыслями. Нервно кусает губу, ёрзает — чему Максанс и рад, — деловито вздыхает и сводит брови к переносице. И, видимо, всё-таки собирается, так как смотрит уверенно и серьёзно.       — Я хочу ребёнка.       Похоже, сегодня день «окончательно добей Максанса», думает мужчина и закатывает глаза. Это начинается год назад, они с Акселем на тот момент были уже как два года замужем. Они отснимаются во всех фильмах и сериалах, остаются только концерты, спектакли и фотосессии. Но всё остальное время посвящают друг другу. Они снимают свою квартиру, заселяют туда всех своих питомцев, перевозят вещи и делают ремонт. И её-то уже не жалко проверять на прочность во время готовки, всяких шуточных драк и секса. Один раз они умудряются разбить вазу и сломать столик, после чего сразу перед процессом отодвигают от себя все посторонние предметы.       И в один день Аксель подходит к Максансу и говорит, что хочет завести ребёнка. Вот так, как снег на голову. Фовель тогда не отвечает, ходит пару дней отрешённый и задумчивый, а потом говорит, что ещё слишком рано. Тем более ребёнок — это не просто желание, а человек, за которым нужно ухаживать и заботиться. И ведь никто из них, вроде, не женщина, и не знает азов воспитания детей. Да у них даже материнского инстинкта нет. И будь они обычными людьми, не актёрами-моделями-музыкантами, то было бы в несколько раз проще. Это ведь ребёнку придётся жить в семье, где нет матери, зато у него будут два отца, но это ничего не упрощает. И их публичность также будет давить на него.       И Фовель говорит это практически скороговоркой, к концу речи замедляясь и утихая, так как видит, как расстраивается парень, становится каким-то маленьким и прозрачным. Он ведь сам ещё ребёнок, думает тогда Максанс и пытается успокоить Акселя, но тот выворачивается, плачет и убегает. И впадает в депрессию на месяц.       Мужчина тогда вообще не понимает, что происходит. Почему его жизнь так быстро меняется. Да, он сам когда-то задумывался о детях, но тогда он был с Камиль и лишь представлял, но не хотел. Ведь ребёнок в семье, где родители не любят друг друга, — несчастный человек с ужасным детством и последующими годами. Нужно окружать детей любовью и заботой, но что делать, если её нет между матерью и отцом?       А в однополых браках ещё сложнее. Ведь объяснить, почему у того мальчика есть и мама, и папа, а у тебя сразу оба отца или матерей, не так-то и просто. И Максанс серьёзно занимается этим. Ищет материалы в интернете, книгах, спрашивает у друзей. И пытается поговорить с мужем, но тот никак не хочет идти с ним на контакт. Орьян выглядит заплаканным, заспанным, вялым и болезненным, но не пытается успокоиться или прийти в норму.       Он сам не понимает, что с ним. Почему так внезапно ему захотелось ребёнка. Возможно потому, что у него не было детства. И он хочет подарить его тому, у кого нет даже родителей. Усыновить мальчика или удочерить девочку, или сразу всё вместе. Еще тогда, в подростковом возрасте, мысль о том, что он не сможет иметь детей из-за своей ориентации, удручала его. Но потом он понял, что неважно, твой ребёнок или нет, обоих можно любить одинаково. Ведь любви достоин каждый.       И спустя месяц он выходит на контакт с Максансом. Рыдает ему в грудь, просит прощения, говорит, что не будет больше вести себя подобным образом, и затихает на два года. Но вот он снова поднимает эту тему, ведь и не отпускал её всё это время. Жил с ней, страдал и мучился, но не выставлял всё это напоказ. А зачем? Ему не хотелось заставлять мужчину снова нервничать и загоняться, хотя и сам тоже страдал.       И сейчас эти мысли настолько уже прогрызли его изнутри, что он не может молчать. Он хочет говорить, высказывать своё мнение, желания. Он же тоже человек, у которого всё это есть. Так почему же не заявить об этом прямо? Почему нельзя рассказать о том, что долгое время его мучает? Тем более любимому, который должен всё понять.       — Не делай, пожалуйста, такое лицо. Мне неприятно. Я понимаю, что ты не хочешь меня слушать, но ты должен это сделать. Должен, ясно? — Аксель упирается в грудь Максанса рукой. — Я молчал два года, думал, может, ты заведёшь об этом разговор, но тебе совершенно плевать на это, как и на меня!       — С чего ты это взял? Если я не заводил эту тему, не значит, что мне плевать на неё, а уж тем более на тебя. И это ты должен меня выслушать, ты не пони—       — Нет! Это ты не понимаешь! — парень вскакивает и сжимает кулаки. — Что такого в том, что я хочу ребёнка? И ведь мы возьмём его из приюта, подарим семью, счастье, любовь, всё, чего он захочет. Почему ты не хочешь осчастливить всего лишь одного ребёнка?       Фовель вздыхает, утыкается лицом в ладони и трёт его. Он всё время боялся этого разговора, старался избежать подобных ситуаций, но всё это произошло. И теперь он не знает, что делать. В прошлый раз Аксель сбежал и не отказывался с ним общаться, мало ел и отменял концерты. Но тогда мысль о детях пришла ему впервые, сейчас же она жила с ним два года. И произойти может всё, что угодно.       — Пожалуйста, успокойся, — Максанс встаёт и подходит к Орьяну, обнимает его за плечи, но тот выворачивается. — Давай обговорим всё спокойно, без криков и слёз. Иначе мы не придём к решению этого вопроса. Хорошо?       Аксель поджимает дрожащие губы, впивается глазами в пол и пару секунд молчит. Пытается взять себя в руки, прогнать ненужные мысли из головы, но всё же не сдерживается и начинает плакать. Слёзы текут по его щекам безудержным потоком, капают вниз и делают красивое лицо бледным и хмурым.       — Ну чего ты, тише, тише. Не плачь, всё будет хорошо. Давай лучше успокоимся.       Мужчина осторожно прижимает Акселя к себе, гладит по голове, спине, целует в мокрые щёки. И мягко покачивает парня, убаюкивает, успокаивает. И тот перестаёт шмыгать, хлюпать носом и дрожать в тёплых руках.       — Прости.       — Ничего, я не обижаюсь. Я понимаю тебя.       Орьян утыкается в чужую шею, обнимает крепкую спину и тяжело выдыхает. Внутри у него всё полыхает, мечется, бушует и доставляет неприятную боль. И избавиться от неё очень трудно. Практически невозможно. Ведь сидит она в нём уже пару лет. И Аксель винит в этом себя, ведь он мог высказаться Максансу, без истерик, без нервотрёпок и без слёз. Ему нужно было просто унять свои эгоистичные желания, не обвинять ни в чём мужа и не обижаться на него. Ведь и тому было не так просто с этим смириться. А он думает только о себе.       Данэ-Фовель аккуратно усаживает его на стул, садится на свой и придвигается ближе, так, чтобы их колени соединились. Их лица практически на одном уровне, они смотрят в глаза друг другу и снова молчат. Они часто так делают, когда хотят лишь насладиться обществом любимого человека, а не болтовнёй. И так находят взаимопонимание, связь. Тишина даёт им много ответов, но только не в этом случае.       Парень смотрит на него внимательно, но до сих пор печально, расстроенно. В его глазах ещё блестят слёзы, а взгляд выражает глубокую тоску. И Максансу так больно становится от этого вида, и он прижимается к Орьяну, прижимает к своему плечу, целует в макушку. И чувствует, как его обнимают в ответ, как чужие руки скользят по его спине. И самое время, чтобы начать говорить.       — Аксель… я тоже хочу ребёнка. Но не сейчас. Хотя бы через год, может, чуть больше. Мы не готовы к этому, понимаешь? Это большая ответственность. Мы известны, и это наша проблема. Многие могут не одобрить наш выбор, но мы не будем их слушать. Но что делать ребёнку? Ему придётся выслушивать обидные вещи в свой адрес. Не все будут дружить с ним, уважать, общаться. И кем он тогда станет? Изгоем, несчастным человеком? Разве ты хочешь этого?       — Нет, не хочу.       — Поэтому нам надо подождать. Ты ведь и сам ещё такой малыш, — Максанс мягко гладит парня, зарываясь ему в волосы. — Я уверен, ты прочитал много материала об однополых браках и детях в них, но нам нужно пережить это самим. Не сразу, спустя определённое время. Мы должны быть готовы ко всему, и подготовка не пройдёт быстро. За эти два года я узнал столько всего о детях и уходе за ними, что мне это даже во снах снится. Но ведь это даже не половина. Нам следует вместе подготовиться к принятию такого сложного решения. И не говори, что мне плевать. Это не так. Я всегда забочусь о тебе и о твоём мнении, и о ребёнке тоже буду. Так что не беспокойся.       — Почему ты не говорил со мной об этом раньше? Я так ждал этого разговора, надеялся, что он пройдёт хорошо, но опять мы ссоримся. Мы ведь могли обсудить это ещё два года назад. Но… я боялся. Боялся, что ты снова откажешь. Хотя так и произошло. Я помню, как ты всё время уходил от этой темы. И я молчал, держал всё в себе, мучился, страдал, плакал ночами, хотя ты, наверное, и так это знаешь. И, похоже, и дальше придётся это делать.       Аксель закусывает губу и снова шмыгает. Он понимает, что ведёт себя неправильно, давит на жалость, выставляет себя жертвой, но не может остановиться. Он стал слишком эгоистичным. Но ведь и частичка вины Максанса тоже присутствует. Выйдя друг за друга, они думали, что станут ещё ближе друг к другу, но лишь отдалялись. Не обращали на это внимания, делали вид, что всё хорошо, но когда-то это должно было закончиться. Хорошо или плохо. И этот момент настал. Но они должны сами решить, какой будет конец.       — Прости меня. Я… тоже боялся. Думал, что ещё слишком молод для этого. Ведь ребёнок — это на всю жизнь. Не просто какое-то быстротечное развлечение, а живое существо. Мне было страшно, что я не справлюсь со своими обязанностями, и просто сваливал всё на тебя, мол, это ты ещё ребёнок, для тебя это слишком рано. Но тогда и правда было слишком рано. Тебе ведь было всего лишь двадцать три, это то время, когда твоя жизнь только обретает краски. И я хотел, чтобы ты ни в чём себе не отказывал, не обременялся детьми, жил в удовольствие. Но, верно, забыл, что это выбирать должен ты, а не я. Это ведь твоя жизнь, и я не её хозяин. Я просто люблю тебя и хочу тебе самого лучшего.       Орьян смотрит с улыбкой на мужчину. Всё негативное уходит, по телу разливается тепло. Оказывается, говорить очень приятно, высказываться — полезно. Не нужно молчать. Он делал это последние два года, и вот к чему это привело. Но зато они поговорили. И всё выяснили. И парень успокаивается, всё понимает. Нужно просто подождать. Всего-то год или больше. Это не так много, особенно когда рядом с тобой любимый человек.       — Я тоже люблю тебя. И ты имеешь право «вмешиваться» в мою жизнь. Ведь ты её часть. Ты мой муж, и я твой муж, мы не просто какие-то незнакомцы, а близкие друг другу люди. И я не против, если ты будешь за меня что-то решать, когда я не буду на это способен.       — Только предупреждай меня в такие моменты, хорошо? Хотя чего уж тут предупреждать, целыми днями же та—       — Максанс! — Аксель смеётся и легонько бьёт ладонью мужчине по груди.       Они целуются, обнимаются, прижимаются друг к другу. Фовель поднимает парня на руки, не прерывая поцелуя, и несёт в комнату. И они уверены, что теперь точно всё будет хорошо.

***

      — Папа, это тебе!       Аксель поднимает голову, отрываясь от чтения книги, и смотрит на мальчика, держащего в руках букет васильков. Тот широко улыбается, обнажая неполный ряд зубов, и нервно топчется на месте, явно показывая, что ждёт реакции. Желательно, положительной. И та не заставляет ждать.       — Правда? Спасибо, Мика!       Орьян притягивает к себе сына и крепко обнимает, целуя в щёку. Малыш от счастья весь светится, смеётся и прижимается к отцу.       — На самом деле, это тебе передал папа, — тихо шепчет Микаэль на ушко Акселю, — но просил не говорить этого. Но так как он вчера не купил мне мороженое, то я не послушался его!       Аксель смеётся и заваливается спиной на траву, потянув на себя сына. Тот укладывается ему на грудь, целует отца в щёку и трогает его за волосы, зарывая в них свои пальчики.       — Тебе уже четыре года, а ты до сих пор обижаешься на это? — Аксель тепло улыбается Мике, сдувая мешающие прядки волос с его лица. — Ты ведь и вчера не послушался, вот он и не купил.       — Я же не виноват, что люблю тебя больше, чем он. А он не верит! И говорит обратное! — мальчик дуется и складывает руки на груди.       — Ну правда же, — его внезапно поднимает в воздух Максанс, подошедший к ним со спины. — Папу я люблю больше.       — Не правда! Я!       — Правда, я, — мужчина показывает язык Мике, и они весело смеются.       Орьян смотрит на них, затаив дыхание. Он всегда мечтал об этом, о счастливой семье. И его мечта сбылась. У него есть муж и ребёнок. Пусть не свой, но такой же любимый и дорогой сердцу.       — А пойдёмте уток кормить! Я видел парочку, пока мы цветы искали.       Фовель опускает сына, и тот радостно бежит к берегу. Птицы, конечно же разлетаются, уплывают дальше, и он озадаченно смотрит на них. Затем достаёт из кармана кусочек хлеба и кидает в воду. И утки возвращаются обратно, заставляя мальчика весело скакать.       — Опять ты ему хлеб дал? Я уже устал вытряхивать крошки из его карманов после каждого такого похода. Вся беседка в хлебе, — Аксель с упрёком смотрит на Максанса.       — В этот раз он сам взял, я ничего не видел, — Фовель поднимает руки в сдающемся жесте и садится рядом с мужем. — Но в итоге же ты сам допоздна сидишь у озера и кормишь уток.       Орьян цокает и прижимается к мужчине, вовлекая его в поцелуй. Их пальцы переплетаются, а плечи соприкасаются. И отстраняются друг от друга лишь тогда, когда начинают болеть губы.       — Ты счастлив? — шепчет Максанс.       — Да. Я никогда не думал, что у меня будет такая жизнь, — Аксель касается чужого лба своим и смотрит в глаза напротив. — Спасибо, что появился в ней. Я благодарен тебе.       — Спасибо, что принял в свою жизнь. Я рад, что являюсь её частью. Я рад, что у меня есть ты. И Мика. Вы самые дорогие для меня люди. И я—       — Ну что, вы скоро там? Они же сейчас уплывут!       Мужчины поворачивают головы в сторону сына, окружённого стаей уток. Он пытается их поймать, но у него ничего не получаются. Фовель улыбается и встаёт, протягивая руку Акселю.       И, кажется, им не о чём больше мечтать. Они есть друг у друга. И большего не надо.