Bitter taste of sugar

Запах дешевых сигарет и пота пьяных посетителей обволакивает, наполняет небольшой бар, в котором раздраженно-злой Торин упрямо выстукивает пальцами одному ему известный мотив и поглядывает из-под насупленных бровей на шныряющих мимо него длинноногих девушек. Чернокудрый официант ставит перед ним медово-желтое пиво, едва не расплескивая половину кружки, презрительно кривит тонкие губы, а после почти убегает обратно к стойке. Подобное неприкрытое неуважение лениво обжигает изнутри, и Оукеншильд поддельно-равнодушно провожает удаляющуюся спину взглядом, замечая, как хрупкая блондинка останавливает официанта, указывает на полупустой бокал. Юноша тут же подливает темно-бордовое вино, подобострастно глядя на хорошенькую клиентку. Торин злится, машинально комкая подвернувшуюся под руку салфетку. Он зол на глупого официанта, зол на изящную блондинку. И отчего-то зол на самого себя. Пиво в этом баре чуть вкуснее, чем в предыдущих, но отдает в голову не меньше. Торин опускает пустую кружку на кипенный стол и уверенным шагом направляется к девушке. Тяжелая рука опускается на худое плечо, стискивая его с такой силой, что кажется еще немного и кость не выдержит, сломается, разлетится тысячами осколков, прорывая мраморную кожу, расцвечивая ее кошенилевыми полосами. Торин хочет, обжигающе-горячо желает увидеть гримасу боли на хорошеньком, ухоженном лице, но его встречает лишь презрительный взгляд перваншевых глаз, опушенных черными ресницами. - Вам что-то нужно? Оукеншильд замирает, удивленный словами, равнодушно слетевшими с тонких стризовых губ. Все существо Торина желает коснуться их, прикусить, слизнуть карминную каплю, застывшую на них, заставить задохнуться, застонать, но он лишь сдавленно шепчет. - Ты. Юноша тихо смеется, встряхивая пепельные волосы, и припадает к бокалу с Бордо. -Ты сумасшедший. - Нет. Лицо блондина непроницаемо, но Торин готов поклясться, что незнакомцу нравится и ситуация, и настойчивость Оукеншильда. И, словно читая его мысли, юноша приглашающее указывает на соседний стул, манерным щелчком вновь подзывая официанта. Торин медленно садится, откидываясь на спинку жестко-аспидного стула и рассматривая длинные волосы, украшенные аляповатыми заколками, перевитые тонкими цепочками. - Что же ты носишь все вместе, как последняя шлюха? Торин говорит развязно, путаясь в мыслях, вкусно-дешевое пиво приятно затуманивает сознание. Ему весело от того, как дерзкий блондин забывает сдержать эмоции и раздраженно шипит на него. Оукеншильд хохочет, ударяя ладонью о стол, едва лишь вслушиваясь в новый заказ юноши. - Чай, прошу вас. Моему собеседнику нужно протрезветь. И сахар. И вы же понимаете, о чем я? Заказ приносят моментально, блондин, не глядя, швыряет на стол несколько бумажек и аккуратно пододвигает к себе хрупкий фарфор, столь неуместный в этом отвратительно-развратном заведении. Пальцы юноши порхают над поверхностью чашки, словно исполняя неведомый ритуальный танец. - Сахарку? - Н-нет, я не… - Конечно-конечно. Торин злится, когда блондин по-королевски отмахивается от его слов и насыпает три ложки сахара, а потом, поддельно-ласково улыбаясь, пододвигает к нему странный вишнево-бурый чай, с легким запахом цитронеллы. Оукеншильд берет кружку машинально, все еще не в силах отвести взгляд от чуть приоткрытых прекрасно-лживых губ на вновь непроницаемом лице, и также машинально отпивает. Напиток неожиданно оказывается кисло-горьким, и только пристальный взгляд юноши не позволяет выплюнуть жуткое пойло. Торин с усилием делает глоток, а блондин чуть кривит в ухмылке уголок стризовых губ и лениво подхватывает падающее тело за плечи. Последними остатками сознания Оукеншильд чувствует горячее дыхание у самого уха, всеобъемлющий запах хвои, перебивающий и дым, и пот, и цитронеллу и как обманчиво-тонкие пальцы аккуратно вытаскивают кожаный бумажник из кармана его брюк, и ненавязчиво-легкий поцелуй на прощание. Сил хватает лишь на то, чтобы выдохнуть одно-единственное слово. - Сволочь. *** Торин очнется через несколько часов, когда миловидный официант потрясет его за плечо и, не получив оплату от безденежного клиента, выгонит на улицу. Оукеншильд раздраженно ощупает пустые карманы, найдет давно скомканную салфетку и, не сомневаясь, бросит ее на растерзание блудливо-настырному дождю. Торин пройдет дальше, так и не заметив, как плачут сизыми слезами каллиграфическо-летящие буквы: «Ты слишком сладко спал, это довольно невежливо с твоей стороны. Позвони мне. Не твой Трандуил».