10.
Это ощущение сродни выбитому из-под ног табурету. Оно обволакивает, разъедает, раздается яростным звоном в ушах, то свистит, то гудит и долбит по перепонкам, сдавливает горло, тошнотой поселяется в солнечном сплетении, жжет и разрывает на части. Оно не дает покоя ночью и тупой болью отзывается днем, а сейчас, за общим столом, усиливается, набирает обороты и как будто даже увеличивается в размерах. Иван дрожал всем нутром, но старался не подавать вида, что что-то его беспокоит, создавая образ спокойного и непоколебимого отца и мужа, но внутри разжигалась война. Нужно сказать. Сказать обо всем. Только слова не находились, не подбирались. Нужные слова. Голова сделалась тяжелой, но пустой. Куда подевались все мысли? — Давайте в конце лета устроим поход? Как в детстве, помните? — воодушевленно лепетала Фая, пережевывая листья салата. — Фая! — строго шикнула старшая сестра, сдвинув брови, чем вызвала недоумение у младшей. Она понимала, почему отец мысленно отсутствует за ужином, ей было жаль его, но она не могла понять, почему он больше не любит маму. Наверное, она еще слишком мала для этого или взрослые действительно все дураки, но это сложно, — понять, еще сложнее принять его уход, но видеть, как они мучаются в присутствии друг друга больше было невозможно, а значит — пришло время сказать сестре правду. — Почему ты всегда меня затыкаешь? — неожиданно взбунтовалась брюнетка, взглянув на сестру, затем на мать, стараясь отыскать в ее измученном взгляде поддержку, но, заметив застывшие слезы, она поежилась и на мгновение как будто перестала дышать. — Вы все такие мрачные чего? — осторожно спросил Фая, сжимая под столом руку в кулак. — Фая… — одними губами прошептала мать, но сказать так и не смогла, не хватило духа. — Малыш, дело в том… — тут же на помощь пришел Иван, привлекая внимание младшей, но один только взволнованный ее взгляд лишил всякой смелости сознаться. Они смотрели друг на друга, не находя объяснений, отдаляясь все больше и больше от разговора, который, возможно, поставил бы точку мучениям и позволил вдохнуть глубоко, но ни Иван, ни Марина не могли объясниться перед дочерью, а наблюдающая за этой картиной Тая кусала щеку изнутри и злилась, бесконечно злилась на глупых родителей, но ее плечи вздрогнули, когда кухню заполнил звонкий смех, едва смахивающий на истеричный, сумасшедший. — Я поняла, вы меня хотите подловить. Я помню, как вы умеете шутить. — не унималась Фаина, поглядывая на родителей, которые почему-то решили закивать головами и поддержать ложное предположение дочери. — Сидите с такими лицами, будто кто-то умер, специально, чтобы я купилась. А я купилась. — хохотала она, а родители все кивали и кивали, натягивая улыбки и утыкаясь взглядами в нетронутый ужин. — Но с чувством юмора у вас проблемы. — Они разводятся. — резко выпалила Таисия. — Что? — Фая резко замолчала, впиваясь глазами в старшую сестру. — Это очередная попытка плохо пошутить? — криво усмехнулась девушка. — Наши родители больше не могут жить вместе. Они разводятся! — сжав вилку в руке, Тася зло взглянула на отца, прочитав во взгляде осуждение, а не благодарность, она отбросила прибор в сторону и шумно вышла из-за стола, не желая оставаться в этом доме.***
— Они не могли ей сказать правду, сидели и молчали, понимаешь? А она даже не подозревала, что между ними уже огромная пропасть. Никита нежно гладил девушку по волосам, выслушивая ее горечь и злость на родителей, он не хотел перебивать, вмешиваться, сетовать или хоть как-то давать оценку, он просто дал ей возможность выпустить эти мысли на свободу и освободить голову, ведь Таисия не нуждалась в сочувствии, в глупых словах поддержки, ей просто нужно было плечо и сильные мужские руки, которые согреют в объятиях и успокоят. Так и произошло. Объятия Никиты магически подействовали на девушку и уже через мгновение она успокоилась и стала медленно погружаться в сон, уже не чувствуя обиды на родителей. Лицо парня растянулось в теплой улыбке, когда он взглянул на спящую девушку, так сладко сопящую на груди. Он вдруг почувствовал себя таким счастливым и особенным в этот момент, что захотелось кричать на весь мир о своих чувствах, захотелось обнять планету, обнять каждого ее маленького жителя и рассказать о замечательной девушке, которая смогла перевернуть его внутренний мир с ног на голову. Он чувствовал небывалую силу рядом с ней, осознавал, что любовь действительно может окрылять и возносить к небесам, ему хотелось бесконечно наблюдать за тем, как она спит, ест, как одевается и в муках собирается по утрам, как тискает неуклюжего соседского щенка, как заваривает чай, как пыхтит, стараясь заправить одеяло в пододеяльник, как всегда обжигается об утюг, проверяя каждый раз его температуру, как заправляет прядь за ушко, как увлеченно смотрит кино, как закусывает нижнюю губу, когда читает книгу, как быстро перебирает ногами, стараясь успеть за ним, как внимательно и с умным видом читает составы продуктов в магазине, как дурачится в ванной, как сдувает пену с ладони, как смеется, как жалостливо всхлипывает от мелодрамы, как прыгает от радости и как забавно хмурит бровки, когда злится. Он любит ее. Любит так сильно, что иногда ему кажется, что так любить нельзя. Но он любит. Ее и только ее.***
В ушах звенело, а ноги не хотели слушаться, но она шла, нет, бежала, размазывая слезы по щекам, проклиная сегодняшний день, проклиная всех. Хотелось сбежать, спрятаться, скрыться ото всех, но оставаться в доме было невыносимо, смотреть на родителей тошно, обида поселилась в груди и уже выросла до громадных размеров, вытеснив все. Она злилась на них, не понимала, отказывалась верить, что мама с папой больше не любят друг друга. Наверное, больше всего на свете она боялась этого дня, но вот он случился, и теперь ничего не будет, как прежде. Остановилась у фонтана в парке. Уселась на скамейку, стараясь привести дыхание в норму, но слезы душили и рвали грудную клетку на части. Она ревела. Сильная, волевая девчонка ревела, не желая останавливаться. Некоторые обращали на нее внимание, смотрели, не скрываясь, изучали, что-то, наверное, додумывая в голове, но Фая не задумывалась об этом, ей было все равно, ей просто было странно в этот момент. Она смотрела на бьющие вверх струи фонтана и представляла себя рыбкой, резво плывущей против течения, рыбкой, которая всегда и всему сопротивляется и противится, рыбкой, которая, в конце концов, сложила плавники и пустилась по течению. Фая решила подойти ближе. После знойного дня камень еще хранил тепло, но холодные капли остужали его. Девушка запрыгнула на бортик, села спиной к бьющей струе, ощущая, как прохладные капли попадают на футболку, делая ее влажной. Она хотела раствориться в воде. И не думать. Плыть. И в какой-то момент, отпустив руки, Фаина поддалась назад, пластом падая в воду, ударяясь позвоночником о каменное дно, но не чувствуя боли, ощущая только приятную прохладу и спокойствие. — Девушка упала! Девушка упала! Ей стало плохо! Упала! Плохо! — задребезжали голоса людей, наслаиваясь друг на друга, но никто из очевидцев не кинулся на помощь, все только голосили и причитали. — Хэй, ты там утонула, надеюсь? — насмешливый голос донесся до чувствительных перепонок брюнетки. — Руку давай. Она открыла глаза и взглянула на парня глазами, полными отчаяния, что на секунду он почувствовал за собой вину из-за едкой фразы, но лишь на секунду. Это был Свят, и в любой другой день Фая с удовольствием бы кинулась колкостью в ответ или утопила его в фонтане, но не сегодня, сил не было совсем. — Руку давай, сумасшедшая! — грозно бросил светловолосый и сам ухватился за мокрую и скользкую ладонь девушки, морщась от неприятных ощущений. — Ты вся в какой-то слизи! — Уйди. — безэмоционально попросила девчонка. — Уйди, пожалуйста. — Ого, ты знаешь слово «пожалуйста»?! — парировал юноша. — Если не вылезешь сама, помогу я, а мы оба знаем, что ты этого не хочешь. — не унимался он. — Уйди. — Ну все, ты напросилась… — зашипел Свят. — Добрый вечер, молодые люди! Что здесь происходит? — рядом, как будто из воздуха, появился полицейский, судя по возрасту — курсант, но Святослав мог ошибаться, не понимал он ничего в форме и званиях на погонах. — Здравствуйте, да вот, с сестрой младшей поссорились, закатила истерику, не хочет вылезать. — сконфуженно пролепетал Свят, отдавая отчет, что вся эта история может закончиться в обезьяннике. — Вставай! — он обратился к Фае, зло мигнув глазами. — Уйди. Уйдите все. Человек в форме размял шею руками и устало сморщился, ему было ленно решать проблему с подростками и вникать в суть дела, поскорее хотелось добраться до дома и раствориться в мягких прохладных простынях и в объятиях жены и сына, но и уйти просто так он тоже не мог, профессия не позволяла. — Молодые люди, а документы у вас имеются при себе? Степанов отрицательно покачал головой, отвечая за двоих и осознавая, в какую задницу влип и что без поездки в отделение они теперь точно не останутся. — Что ж, — человек в форме как-то расслабленно улыбнулся, вытягивая шею и засовывая руки в карманы брюк, — тогда звоним родителям. Фая, бездвижно лежавшая до этого момента, вдруг ожила. — Зачем родителям? Не надо родителям. Мы же ничего не сделали, к тому же мы уже уходим. — она встала на ноги, опираясь рукой о плечо Свята, вылезла из фонтана, мокрая до нитки. — Да, уходим. — неуверенно, но воодушевленно поддержал ее парень, и они ушли, оставляя на лице человека в форме детскую улыбку.***
Месяц спустя. — Если ты думаешь, что оно будет лишним, бери его. — лучезарная улыбка растянулась на лице Таи, когда она случайно заглянула в комнату матери и застала ее у зеркала с красным приталенным платьем в руках. — Оно очень тебе идет. — Дружок, — Марина обернулась к дочери, даря ответную улыбку, — это всего лишь деловая командировка… — Да, но ты летишь во Францию на десять дней, мама! — возмущению не было предела. — И не взять с собой свое лучшее платье — преступление! Марина хотела сказать что-то в защиту, но звонок в дверь оборвал спор, дочь удалилась открывать дверь незваным гостям, оставляя после комплиментов приятное послевкусие. Женщина еще раз взглянула на платье, но так и не решилась убрать его в чемодан. Оно точно ей не понадобится. Тася, поднимаясь на цыпочки, чтобы взглянуть в глазок, удивленно вскинула брови и открыла дверь, встречаясь взглядом с взволнованным и взбудораженным Киоссе. Парень буквально влетел в квартиру, он лихорадочно обвел глазами комнату, цепляясь за открытую дверь в спальню девушки, а потом, как коршун, вцепился взглядом в ее кристально-чистые глаза, не находя себе место от волнения. Он переминался с ноги на ногу, теребил пальцы, заламывал их и старался сложить спутанные мысли в красивую фразу, чтобы произвести убедительное впечатление, но как бы он не старался, слова наотрез отказывались выходить из его рта. — Никит, все хорошо? — она взволнованно смотрела на него, стараясь угадать наперед, с каким известием он пришел, но как ни старалась, не могла угадать… — Да. Нет. Не то. Стой. — запинался он. — Тая. — он вдруг тяжело вздохнул и даже не заметил, как на шум из своей комнаты показалась Марина Сергеевна, бросив заинтересованный взгляд на подростков. — Стань моей женой. — и в этот момент мир остановился, а почва ушла из-под ног, но он смог сделать это. Смог. Лицо девушки вытянулось, разобрать эмоцию было просто невозможно, на мгновение показалось, что ее выражение лица и есть ответ, но уже вскоре Тася расплылась в счастливой улыбке и, ничего не ответив, бросилась на шею. Она чувствовала его дрожь и сама задрожала от переизбытка чувств, а он крепко ее обнял, не желая больше никогда отпускать. Пусть она скажет да. Пожалуйста. — Мне нужно время, чтобы все это осмыслить… — лепетала она, держа его руки в своих, не замечая даже, как он меняется в лице от таких ее слов, не замечая ничего, кроме сцепленных пальцев, думая, какие кольца смотрелись бы лучше — золотые или серебряные. — Но я согласна. Теплых губ коснулись теплые губы, а нежные руки сцепились в замок на шее, его сильные — замкнулись на талии. Она готова быть его женой, он и не мечтал об этом. С ума сойти. Марина, наблюдавшая за всем со стороны, опешила в ту же минуту и скрылась за дверью, когда дочь дала согласие, сделав, как ей казалось, самое глупое и необдуманное решение в своей жизни. Но об этом позже — их еще ждет серьезный разговор, хоть до вылета и оставалось пару часов.