Человечнее

Ничто человеческое не чуждо и тому, кому чужда человечность. Владимир Микушевич

      – Спрашивай. Невозможно как следует уснуть, не утолив своего любопытства, – голос ведьмака раздался неожиданно резко и громко в окружающей их тишине, нарушаемой лишь треском костра и шорохом ночного леса.       Цири, до того украдкой разглядывающая широкую спину Геральта, вздрогнула. Легкие потоки прохладного воздуха гуляли среди свежей, в свете луны казавшейся изумрудной, листвы, создавая ласкающий слух шелест.       – Я лишь хотела спросить... почему люди так относятся к тебе? – Цири прикрыла веки, вспоминая угрюмое выражение лиц жителей деревни, мимо которой они проезжали вчера утром. Мужчины провожали их настороженным взглядом, в котором странно смешались презрение и опасение, а женщины уносили до того спокойно играющих на улице детей в дом.       Геральт перевернулся на спину, закидывая руки за голову и разглядывая ясное небо. Над ним звездной пылью серебрился Дракон.       – А какую реакцию ты ожидала? – он угрюмо усмехнулся, переводя взгляд на сидящую возле костра Цири. Огненные языки пламени отбрасывали мягкие тени на её бледное, измученное лицо.       – Но ведь если бы не ты, то от зубов тех монстров, которых ты убил, погибли бы уже сотни, – торопливо начала Цири, подсаживаясь ближе, так, что разделяло их не более чем расстояние вытянутой руки. – Они должны быть у тебя в долгу, встречать тебя как защитника. Ты ведь...       – Ведьмак, – насмешливо перебил её Геральт. – Чудовище, гораздо хуже тех, защиту от которых они у меня просят. Поверь, Цири, если бы нашлись охотники на ведьмаков, люди бы с удовольствием их нанимали.       – Но почему? Люди бы сами страдали от этого, жертв было бы в сто раз больше. Гули, василиски, лешие, бруксы...       – Потому что все они выглядят как монстры, ведут себя как монстры, и в мыслях у них только бы поживиться кем-то. Ради собственного выживания. Ведьмак же, это нечто новое, неизведанное и от того еще более пугающее. Мы – мутанты, бесчувственные, бесчеловечные, только на вид схожие с людьми. И глупо надеяться на что-то другое.       Цири обняла себя руками за плечи и уткнулась взглядом в костер, разглядывая огненные всполохи. Чувство жалости и несправедливости грызло её изнутри, не давая сомкнуть глаз. Неужели еще остались те, кто считает, что ведьмаки, спасая людей, заслуживают лишь презрительного шепота за спиной и рассказов о том, что они паразиты, вытягивающие у людей последние деньги?       – Замерзла? – спросил Геральт, наблюдая за тем, как Цири старается устроиться поближе не то к затухающему костру, не то всё-таки к самому ведьмаку. Ночи стояли прохладные, а до ближайшего населенного пункта было не менее двух дней езды.       – Немного, – выдохнула Цири, прекрасно понимая, что возраст, когда она могла солгать и ответить "нет", все-таки уже прошёл. А вот возраст, когда после твёрдого ответа "да", она могла бы воспользоваться чужим теплом, похоже никогда не наступит.       Резко и как-то совсем уж не в тему вспомнились слова Нэннеке, брошенные когда-то Йеннифэр: "Она тебе не соперница". Раньше они казались нелепицей и совершенно непонятной бессмыслицей. Раньше – но не сейчас.       Из странных мыслей, вызванных не иначе как завораживающим танцем огненных всполохов, Цири вывело прикосновение тяжёлых рук к её плечам. Рывок – и девушка уже лежит на широкой груди. Ведьмак легонько коснулся её щеки, мимолетно целуя в макушку.       – А теперь спи, – закрыл глаза Геральт, обнимая её одной рукой.       Цири почувствовала как краска заливает ей лицо, и вдруг совершенно точно поняла что имела в виду Йен, когда говорила о том, что руки у Геральта хоть и грубые – руки настоящего воина не проводящего ни дня без меча – но ловкие и нежные.       – Ты намного человечнее людей.       Удобно устроившись на тёплой груди и грея руки у него за пазухой, Цири уткнулась носом в мужскую ключицу, опутывая руками мускулистый торс. От ведьмака веяло чем-то хищным, горячим, опасным и сильным, таким, что заставляет дрожать, стоя перед ним, и расслабляться, стоя за его спиной.       Цири вслушивалась в его размеренное сердцебиение и не могла перестать украдкой разглядывать его лицо. Тот был спокоен и расслаблен, янтарные глаза плотно закрыты, и Цири, впервые так близко, видит длинный шрам на лице – совсем как у неё, и эти тонкие упрямые губы.       Волнение захлестывает её волной, разгораясь лишь ярче от близости его тела, и Цири тянется рукой выше, касаясь пальцами колючей щетины и ведёт дорожку мимолетных прикосновений к его губам.       Её ладонь резко перехватывают, цепко хватая за запястье, и Цири тонет в жгучем взгляде кошачьих глаз.       – Что ты делаешь?       Геральт серьезен и, кажется, даже удивлён. Блики огня играют на его бледном лице, смягчая шрамы, а Цири дрожит от странного желания, стыда, и собственной храбрости, вглядываясь в его мрачные глаза.       А затем, удивив даже себя, быстро склоняется, впиваясь ему в губы. Она чувствует его ступор, чувствует, как напрягаются его мышцы, и понимает что сейчас он оттолкнет её. Чувство неправильности врезается под кожу, оставляя после себя горечь.       Цири закрывает глаза, робко касаясь свободной рукой его волос, отсчитывая секунды до неизбежного. От неё не пахнет крыжовником и сиренью, глаза её изумрудны, а не горят фиалками, и ей не стоит даже надеяться на взаимность.       Тяжёлый взгляд его туманится, вспыхивая в янтарной глубине опасными искрами. Геральт отпускает девичью руку и зарывается тяжелой ладонью в её растрепанные волосы, нависая сверху и углубляя робкий поцелуй, целует жадно и грубо, с неизвестной для Цири страстью. Ей кажется, что установленный ранее мир, со своими правилами и порядками, сейчас рассыпаясь, звенит в её голове осколками.       Предназначение никогда не ошибается, глупы были те, кто думал иначе, кто выстраивал вокруг себя стены неверия. Случайности – вот что правит всем в этом мире, это то, что окружает нас плотным коконом, сетью паутины, сплетая между собой. Каждый рывок, каждый шаг и действие, даже самое незначительное, может привести к неожиданным последствиям – об этом помнили всегда, именно эти написанные истины не горят.       Цири задыхается, цепляясь руками за его плечи, чувствуя каждое прикосновение его рук к своему телу, и всхлипывает протяжно, когда горячие губы касаются её шеи, спускаясь к ключицам.       И просыпается сила, связывающая судьбы, не дающая шагнуть назад. Сила эта – не подвластна ни человеку, ни ведьмаку. Она струится лентами сквозь пальцы, оплетая горящие тела, не позволяя вспоминать прошлое и думать о будущем. Рядом с этой силой в пыль превращаются все правила и порядки, сгорают до пепла все мысли о неправильности.       Ведьмак медленно проводит рукой по её шее, ключицам, груди, и ниже, к низу живота. Её собственные пальцы слепо путаются в тугих пуговицах холщовой рубашки, нетерпеливо исследуя горячее тело Геральта, обводят контур каждого шрама. От ведьмака веет жаром и опасностью, кровью и битвами.       Предназначение ласкает грубыми мужскими руками, впивается жаром в нежную кожу – и даже глубже – туда, где таятся все сокровенные желания и казавшиеся при свете дня неправильными мысли.       Цири впивается губами в горячую мужскую шею, срывая с Геральта остатки рубашки, и запутывается руками в его белые волосы, возвращая упоительный поцелуй.       – Остановись, – хрипло шепчет ведьмак, вглядываясь в её замутненные желанием глаза. Неправильно – она такая нежная, горячая, почти обнажённая, совсем ещё девчонка, взросление которой он наблюдал собственными глазами.       Сила Предназначения смеётся тихо над его словами, и опутывает цепями, затуманивая сознание, а вторит ему огонь костра затухающего, насмехаясь над тем, что позволено ему намного большее сегодня, чем обычно пламени Беллетэйн.       – Пожалуйста, Геральт... – на выдохе шепчет она, теряясь среди янтарных искр его глаз, оранжевых всполохов костра и голубым сиянием далёких созвездий.       Его Цири, Ласточка, Предназначение – извивается сейчас под его руками, откликается дрожью на каждое движение, и стонет трепетно и протяжно, стоит ему только скользнуть рукой ниже, впиться пальцами до отметин, в манящий жар её бедер.       Следы от жадных и грубых поцелуев, словно клеймо, по всему её телу, сжигают все мысли, выжигают неправильность действий. Светлые волосы окончательно расстрепались, переплетаясь с изумрудной травой, и играющими на ней огненными пятнами. Тонкие пальцы, до судорог впиваются в сильные плечи, покрытые десятками пугающих шрамов, каждый из которых хочется обцеловать, изучить, забрать боль и горькую память себе.       Он – её пламя, её близость к силе.       Она – его отражение, его шанс сделаться человечнее.       И пустые слова обещаний рассыпаются, так и не произнесенные. Это ведь не майская ночь Беллетэйн, не повторение цикла. А глаза Цири не горят фиалками, и от волос её, веет запахом дыма и мёда, а не крыжовником и сиренью.       Это Предназначение, его власть, его сила. Ночь Волка и Ласточки. Ночь Геральта из Ривии и Цириллы из Цинтры. Ночь ведьмака и его ученицы.       До конца.