Сквозь тернии (Kaiha version)

Помнил ли кто-то из них, когда всё так круто изменилось? Когда взгляды перестали быть однозначными, а слова начали обретать иной смысл? Когда сердце утратило привычный покой, а душа — своё место в равнодушной оболочке? Когда и почему — вопросы, на которые никто не мог дать ответа. Возможно, потому, что ответов на них не существовало. Для окружающих всё осталось так, как и прежде, но не для них. Для окружающих они оставались лучшими друзьями и коллегами по коллективу, но то была пресловутая верхушка айсберга, дальше которой никто ничего не замечал. Как долго возможно притворяться, что и для тебя всё остаётся неизменным? Как долго возможно каждое утро сматывать размотавшиеся нервы обратно в клубок и делать вид, что ничего не происходит? Каждый день — как новое испытание, в конце которого тебя, подобно зверю в западне, поджидает ужасающая пустота, головная боль и мерзкое жжение в груди — такое, когда кажется, будто ты вот-вот не выдержишь и разрыдаешься, горько и громко, как в детстве? Но никто не плакал. Наверно, это было бы непозволительной роскошью или той самой красной линией, пересечение которой означало тотальное поражение и признание своей слабости. Ты свободен, но ты в клетке. Ты волен делать, что угодно, но не знаешь, куда податься. Ты и себе-то отныне не принадлежишь, а эмоции давно вышли из-под контроля. Они, будто свирепый, ненасытный ураган бушуют внутри, безжалостно взбивая в белоснежную пену волны внутреннего моря, давно не видевшего умиротворённого штиля. Невидимая, когтистая лапа держит за горло, сидящий на плече дьяволёнок — как в глупых мультиках — шепчет: «Не в моих интересах давать спасительные советы, но для тебя я, пожалуй, сделаю исключение. Лучше молчи, дружок, целее будешь. Ты же не думаешь, что ты один такой? Можешь верить, что однажды всё образуется, но ты, похоже, погряз в этом болоте по уши, с чем я тебя и поздравляю». Дьяволёнок прав, ты попался. Что оставалось? Пить? О, чудесное лекарство, чей целебный эффект длился ровно один вечер и одну ночь. А на утро приходит понимание, что ничего не изменилось. Дьяволёнок сидит на плече, беззаботно болтая ножками, когтистая лапа всё так же цепко держит за глотку, а хватка её лишь усилилась. Так выглядит разочарование, возможно… надеялся сделать лучше, но получилось, как всегда. И разочарован ты в себе самом. Ещё варианты псевдоисцеления? Случайные мимолётные встречи, не сулящие счастливого продолжения? С губ в порыве страсти срывается другое, милое израненному сердцу имя, а внезапная визави смотрит глазами, полными искреннего недоумения. Но не всё ли равно? Страшно смотреть в глаза. Страшно подходить ближе, чем на десяток шагов. Страшно заговорить — что будет, если язык перестанет слушаться, выдав самую сокровенную тайну, сдав тебя со всеми потрохами? Что последует за этим? Да. Никто не смог бы сказать, когда всё изменилось. Но память вела свой отсчёт. …Ютака помнит тот день, когда он попробовал. Просто… попробовал. Стать с ним чуть ближе. Попытался, стиснув зубы и скрепя сердце, на свой страх и риск. Тогда Койю вернулся в студию за забытой гитарой. И он был так удивлён, увидев сидящего на высоком табурете Ютаку — тот увлечённо барабанил по установке, наигрывая партию. Работать над новым материалом — это, конечно, хорошо, но время было поздним, все разошлись по домам. Неужели Каю настолько нечем себя занять, что он предпочтёт и дальше вкалывать в пустой студии, нежели пойти домой, принять горячий, расслабляющий душ и отдохнуть… и выглядел он таким усталым, что это любому бросилось бы в глаза. Но Юта никому бы и ни за что не сказал, что работа до изнеможения — единственный способ убежать от собственных мыслей. — Привет, Кай-кун, — изумлённо здоровается Уру. — Домой ты не торопишься, я вижу? — попытка отшутиться. — Дома нечего делать, — приглушённо отзывается Ютака и поднимает на него почерневшие от усталости глаза. — Я скоро пойду. А ты? — вопросительно кивает он. — Забыл что-то? — На полпути вспомнил, что забыл гитару, — спохватился Койю, осмотревшись по сторонам. — Не видел её? — Видел, — Уке встал с табурета, бережно положил палочки на небольшой диванчик и подошёл к гитарной стойке. Отыскав «девушку» Урухи, он аккуратно снял её с подставки и вернулся к гостю с его пропажей. — Ты не мог подождать до утра? Гитара никуда бы не делась, — слабо улыбается Кай. Койю быстро понял, что выглядит, как попавшийся в ловушку зверёк, и с трудом взял себя в руки. — Я хотел бы поработать немного и дома, — он улыбается, но и представить не может, как неубедительно со стороны звучит всё, что он говорит. Или… он на что-то надеялся? Он знал, что Ютака не в первый раз задерживается в студии, выжимая себя до предела. Видел, что лицо его обрело нездоровую бледность, и улыбаться он стал намного реже… Такашима мог бы подождать до утра. Несомненно, он бы так и сделал, если бы не одно «но». Вот оно, это «но», стоит перед ним, протягивая гитару, к которой Койю и пальцем не притронется до завтрашнего дня. Зачем же он вернулся в студию на ночь глядя? Разгадка была проста. Он надеялся увидеть Кая, он был на все сто процентов уверен, что увидит его здесь. Что ж, он добился желаемого, он его увидел, и что дальше? Программа дала сбой, потому что последующих вариантов развития событий он не предусмотрел, и теперь понятия не имеет, как ему быть. Всё, что оставалось Урухе, это неуклюже взять гитару за гриф ставшими непослушными пальцами. До чего же это глупо-глупо-глупо! — Я пойду, — тихо произносит Койю, цепляясь за вжавшуюся в грудь лямку наплечной сумки. — Увидимся завтра. Не задерживайся, иначе не выспишься. — До завтра. Но вместо того, чтобы вернуться к ударной установке, Ютака вдруг стирает последний шаг между ними и обнимает Уру. Обнимает несмело, робко, будто опасаясь, что Койю оттолкнёт его или не так поймёт… но Койю и не думал отталкивать его. Его ладони ложатся на спину Уке, который не надеялся на ответные объятия. Кай волновался. От этого волнения, влившегося в каждую клеточку его тела, колени стали ватными. Его сердце колотилось так надрывно, что непонятно, как Такашима не услышал этот грохот. А что же сам Койю? Он не чувствовал своё тело, растворяясь в руках Юты. Зачем Ютака делает это, что для него значат эти объятия? Хотя… вряд ли это больше, чем дружеский жест на прощание. Они обнимались и раньше — и на прощание, и при встрече, и после удачно отыгранных концертов… и опять возникает мерзкое «но». Какое? Такашима не мог вспомнить, когда Ютака в последний раз обнимал его. Это было как будто в какой-то из прошлых жизней… но сейчас он сам подошёл к Койю и держит его в своих руках, трепетно обнимая за плечи. «Я по тебе скучаю» «Мне тебя не хватает» Никто не произнесёт это вслух. Страх невзаимности и быть отвергнутым бьёт с размаху свинцовым молотом по груди, стягивает руки стальными путами и закрывает губы на замок, выбрасывая ключ в глубокий колодец. Поэтому Кай отпускает Уру, не смея взглянуть ему в глаза. Они увидятся завтра, чтобы возобновить бег по кругу, который невозможно разорвать. …Койю помнит их первый поцелуй. Как это случилось? Почему у них вечно всё так нелепо и глупо? Почему они вынуждены работать вместе? Так много разных «почему», от которых нет спасения, как ты ни старайся от них убежать. Для Урухи вкус обречённой надежды каждый вечер принимал новые оттенки. Вчера это был горький, чертовски крепкий кофе без сахара, выпитый на голодный желудок. А в тот день тошнотворный кофе сменился сладким мартини, разбавленным не менее сладким апельсиновым соком. Койю не собирался напиваться, однако с каждым выпитым бокалом он понимал, что всё как раз к этому и идёт. Ну и хрен с ним. Пусть так и будет. Больше мартини, меньше сока. А может, пора перейти на что-то покрепче? Уру нравилось ощущение лёгкости, растекающейся по венам вместе с алкоголем. Ему почти удалось отключить всполошённый мозг, чтобы не думать абсолютно ни о чём. О, да, он пьян. Но кому какое дело? На Днях Рождения положено напиваться, разве нет? Сегодня День Рождения Аоя, спиртное льётся рекой, стол ломится от закусок, а стены — от грохочущей музыки. Такашима предпочёл изолировать себя от остальных гостей, он покинул зал общего сбора и вышел на балкон. А так… будь на то его воля, он бы вызвал такси и поехал домой, чтобы продолжить накачивать себя градусами уже там, но нельзя обижать именинника. Нет, он действительно искренне радовался за виновника сабантуя и так же искренне улыбался, глядя, как Юу восторженно хлопает в ладоши при виде подарков. Да и как он объяснит причину своего отъезда? «Извини, Аой-кун, не могу находиться вместе с Каем в пределах одной жилплощади»? Ну да… очень смешно. Поэтому он стоит здесь, надеясь, что прохладный ночной воздух остудит голову, а алкоголь добавит недостающей смелости пережить остаток праздника. — Как же там душно… От звука этого голоса Койю вздрагивает, как от удара. Его пальцы едва успевают сжаться вокруг хрустальных стенок бокала, чтобы он не улетел вниз, в неоновую пасть города. И всё… нет былого эфемерного спокойствия, градусы выветрились из крови — он протрезвел за долю секунды. Нет, нет, только не это, боги… — Ага, — как можно легче произнёс Такашима, натягивая фальшивую улыбку, — я тоже сюда проветриться сбежал. От этой улыбки сводит щёки. Ещё никогда Урухе не было так противно от самого себя. Все старания прахом. Мартини и промозглый воздух оказались бессильны против одного лишь голоса Уке. Он чувствовал себя так, как если бы к его горлу приставили нож. Он не сможет вновь надеть маску столь необходимой беспечности, не вернёт утраченное равновесие. С балкона сбежать не удастся — как это будет смотреться? Он окружён со всех сторон острыми копьями, любой неосторожный шаг был чреват глубокими, саднящими ранами. — Полчаса проветриться не можешь? — усмехнулся Ютака и встал рядом, также облокотившись о перила. Внутри Койю всё похолодело. Что это было? Что это такое мелькнуло в голосе Юты? Почему он спрашивает об этом? — Ну… музыка слишком громкая, голова побаливает. Вот я и не тороплюсь возвращаться, — ответил Уру, убеждая себя в том, что отчасти это правда. — Закурить не найдётся? — неожиданно спросил Кай, и Уруха удивлённо уставился на него. — Я оставил сигареты в машине… но, Кай, ты же бросил. И давно. — Бросил. Больше Уке ничего не сказал. Какой смысл был в этом бестолковом диалоге? Чем дольше Такашима об думал, тем сложнее становилось подавлять рвущуюся наружу дрожь, тем громче становился набат пульса в висках. Здесь холодно, но Койю ощущал овевающий его кожу жар. — Не скажу, что я это одобряю, — с напускной строгостью проговорил он, — но, если тебе так хочется, я могу попросить пару сигарет у Аоя или Таки — у них они всегда с собой. Не увлекайся, а то опять будешь себя отучать. Койю развернулся, чтобы уйти. Он успел обрадоваться выпавшему ему шансу на спасение и взялся было за ручку балконной двери, но на его запястье сомкнулись длинные, сильные пальцы. — Что? — нахмурился Такашима, инстинктивно потянув руку на себя, но Ютака держал крепко. — Кай? Он хотел добавить «отпусти меня», но застыл с приоткрытым ртом, неспособный пошевелить и пальцем. Там, за занавешенными жалюзи дверью и окном, шумела музыка, никто бы их не увидел и не услышал. Койю понимал это и был готов провалиться сквозь землю от своей беспомощности. Юта держал его за руку, он совершенно точно чувствовал его дрожь и три удара в секунду на запястье. Кай забирает из окоченевшей ладони бокал, ставит его на подоконник и подходит ближе к Койю. Совсем близко, вплотную, так, что Уруха ощущает оседающее на его губах дыхание Ютаки. И это было последней ступенью перед падением в пропасть забвения. — Передумал? — нервно усмехается Койю — и не узнаёт свой голос. Хриплый, дрожащий. Его всего трясёт. Уке подаётся вперёд и накрывает приоткрытые губы своими, резко притягивая судорожно вдохнувшего Уру к себе. Руки Ютаки обвиваются вокруг тела Койю — он не даст ему сбежать. А Койю не чувствует запаха алкоголя, неужели Юта… трезв и не выпил ни капли за те несколько часов, что они находятся в доме Широямы? Да что он творит? Он издевается? Уруха протестующе мычит в поцелуй, широко распахнув глаза, но, чем больше он пытается вырваться, тем плотнее смыкается кольцо рук Кая… и тем меньше ему хочется, чтобы Кай остановился. Оба знали, что борьба не будет долгой, и что Койю не выйти из неё победителем. Тяжело дыша, Такашима обнимает Уке за шею, позволяя ему гладить свою спину, зарываться пальцами в волосы — пусть делает, что хочет, но не отпускает. Койю не заметил, как начал отвечать на пропитанный страстью и невысказанной тоской поцелуй, как его пальцы до боли сжимают волосы Ютаки у корней. Такашима и желал этого, и боялся. Он знал, почему он так этого хотел. А почему боялся… потому что не мог прочесть мысли Юты и понять, что им движет, для чего он решился на столь отчаянный шаг. Что значит для него этот поцелуй? Пользуется ли он временной слабостью Койю или… вкладывает нечто большее в этот странный порыв? Но Уке продолжал медленно целовать его, лаская губами и языком его губы, путая и уничтожая на корню все догадки. — Хватит… — собирая остатки сил и воли, Уру выпутывается из его объятий, отстраняется и опускает голову. — Хватит. — Почему? — Ты не понимаешь, что делаешь. Ты пьян, — зачем-то говорит Койю, хоть и знает, что это не так. — Я трезв. Ты тоже, — жёстко сказал Ютака, сверля его взглядом. — Если бы ты этого не хотел, ты бы ни на шаг меня не подпустил. — Я не хотел! Ты сам… ты… — Зачем ты мне врёшь, Койю? Кай так редко обращался к нему по настоящему имени, что сейчас это «Койю» стало подобно раскалённому жалу, вонзившемуся прямо под рёбра. Койю не знал, что он должен ответить. Он не мог посмотреть Ютаке в глаза. Не мог выровнять дыхание. Он больше себя не контролировал, его тело жило отдельной жизнью, не подчиняясь велениям рассудка, чей слабый, тихий голос доносился до Койю, как сквозь войлочную стену. Если он немедленно не уйдёт отсюда, то неизвестно, чем закончится их сводящее с ума противостояние. И он пожалеет о том, что остался. Чем бы ни был этот поцелуй, он обязан уйти. Такашима не ответил на вопрос Юты. Обойдя его, Уруха распахнул дверь и вернулся в квартиру. Они не должны переступать ту хрупкую грань, за которой их ждало подчинение скрытым, подавляемым желаниям и… неизвестность. Они друзья, коллеги, но никак не больше этого. Наверно, Койю выглядел слишком растерянным, раз уже не вполне трезвый Аой поинтересовался, всё ли с ним в порядке. Да какое, к дьяволу, в порядке… но нужно соврать. На лице — вновь фальшивая улыбка, нарочито бодрый тон, Уру уверяет Юу, что всё замечательно. А затем подходит к столу с выпивкой, ища новый бокал — прежний остался на балконе вместе с Ютакой, но за этим бокалом он не вернётся. Новый бокал и новая порция спиртного гораздо крепче, гораздо больше, чтобы виски — или что там он себе налил, не важно — смыл с губ навязчивый вкус губ Ютаки. И уйдёт он самым последним из всех гостей, это ему было априори ясно. На следующий день они встретятся, Уке извинится перед Койю, солжёт, что действительно был пьян и не отдавал себе отчёта. Оба будут знать, что это ложь, но никто об этом не скажет. Так будет… лучше? И бег по заколдованному кругу возобновится. …Ютака помнит их первую ночь. Отыгранный на «ура» концерт и долгая дорога до отеля. Все устали. Знать бы, хватит ли оставшегося с выступления запала на то, чтобы принять душ, а затем кое-как доползти до кровати, рухнуть на неё и отключиться до утра. Ещё никогда Уке не стирал потёкший грим с лица с таким ожесточением, он до боли тёр кожу пенящейся губкой, едва не захлёбываясь льющейся сверху водой. Он дошёл до своего предела. Он не выдержит более ни дня. Всё, что происходит между ним и Койю последние несколько месяцев — самое настоящее издевательство. Больше нет громкого смеха и совместных дурашливых фото в Инстаграме, нет переписок до глубокой ночи и просмотров новых фильмов за миской попкорна и парой бутылок пива. Кай всё испортил тем поцелуем? С того вечера прошло почти полгода. Да, они пришли к согласию на следующее утро и решили, что всё остаётся по-прежнему… но чёрта с два. Ничего не будет, как прежде. Отныне они порознь. Тратят своё время не на то и не на тех. Может ли всё быть иначе? Пусть и не как прежде… как прежде — пройденный этап. Он был лучше, чем та непонятная дрянь, творившаяся сейчас, но и к нему Ютака возвращаться не хотел. В тот вечер Такашима ответил на поцелуй. Каю не могло показаться. Койю обнимал его, прижимался к нему, гладил лицо, шею, волосы — эти прикосновения и теперь горели на коже Уке незримыми ожогами, подстёгивая воспалённый разум творить безрассудные вещи. Он вышел из душевой кабинки, но не взял с поручня полотенце. Прямо так, на мокрое тело, ругаясь и отфыркиваясь от попадающих в глаза и рот капель с мокрых волос, он натянул джинсы и безрукавку — ткань впитала воду и неприятно липла к коже, но плевать. Ютака знал, что он сделает в следующую минуту. Он пойдёт в номер к Уру несмотря на поздний час, им необходимо поговорить и расставить все точки над «i». Иначе его крыша помашет ему ручкой и улетит в заоблачные дали, он был как никогда близок к тому, чтобы окончательно и бесповоротно свихнуться. Память не сохранила в себе те короткие несколько секунд, за которые Уке покинул свой номер, не потрудившись закрыть его. Он очнулся, когда сонный Койю открыл ему дверь, а в глазах его застыл шок и недоумение. Он не сразу узнал Ютаку, это был словно другой человек с невозможно пронзительным, пугающим взглядом и сложным, нечитаемым выражением, застывшем на красивом лице. И сонливости как ни бывало… Что случилось с Уке потом, он не понимал. Он забыл о первоначальной цели своего визита тогда же, когда увидел Такашиму перед собой. Кай втолкнул его в номер и захлопнул дверь, не заботясь о тишине и покое соседей по этажу. — Кай, что с тобой? — испуганно пробормотал Уруха, отступая назад, в комнату. — С меня хватит, — низко прорычал Ютака и притиснул к себе не успевшего и ахнуть Койю. Он впивается в губы Такашимы — больно. Обоим. Пальцы Уке врезаются в светлую кожу, руки сжимают хрупкое тело так, что Койю кажется, что он вот-вот задохнётся. Юта срывает с бёдер Койю полотенце — он тоже только вышел из душа, но не успел одеться. Кусок махровой ткани летит в сторону — слышится звон разбитого стекла. Не разрывая болезненного поцелуя, Ютака повалил Уруху на кровать, вжимая его в матрас всем своим весом. — Юта, — всхлипывает Койю у его губ, захлёбываясь воздухом, — это неправильно… мы не должны… Но он не делает ничего, чтобы оттолкнуть Кая. Говорит, что это неправильно, но руки его всё крепче обнимают Ютаку. Говорит, что они не должны, но с его губ срываются бесстыдные стоны, когда Уке терзает поцелуями и укусами его шею и ключицы. Ноги Койю обвивают напряжённые бёдра Кая, когда он входит в узкое, горячее тело и сразу начинает двигаться — сильно, быстро, их стоны до потолка заполняют номер, переплетаясь с ночной мглой. Койю обнимал его так отчаянно, так порывисто целовал его мягкие губы, что Ютака зажмурился от обжёгших глаза слёз и вставшего в горле непрошеного кома. А потом, когда они лежали, обнявшись, на разворошённой кровати, Койю целовал его лицо и кончики подрагивающих пальцев. Они не могли ни отдышаться, ни оторваться друг от друга. Уруха знал, что сегодня впервые за много месяцев он заснёт спокойно, потому что Кай рядом. …Но утро встретило его пустой и холодной постелью. Удивился ли он такому повороту? Ничуть. Он знал, почему Уке пришёл к нему, и почему он сам не смог сопротивляться вспыхнувшей между ними страсти. Ютака боится так же, как и он. Койю всё ещё чувствует этот страх, ворочающийся где-то под солнечным сплетением, но… пора положить этому конец. Может быть, какое-то время они поиграют в незнакомцев, это не будет длиться вечно. Уру не смог бы объяснить, откуда взялась такая уверенность, и почему та когтистая лапа на его шее ослабила свою хватку. А в заколдованном кольце вдруг появился надлом. …Миновала неделя. Семь дней предсказанной игры в незнакомцев и очередной концерт, очередной отель. Койю подозрительно спокоен, он даже почти не устал. Он принял душ, надел удобную и просторную домашнюю одежду. Стандартный ритуал перед отходом ко сну, но Койю не собирался ложиться спать. Взбив пальцами чистые, влажные волосы, он подошёл к окну и приоткрыл его, поставив на проветривание. Как странно… какую-то жалкую минуту назад он был уверен в своей невозмутимости. А сейчас? Колкая тревога вливается в лёгкие с каждым новым вдохом, как перед прыжком в пропасть. Такашима обнимает себя за плечи, потирая их холодными ладонями, как если бы в комнате внезапно ударил мороз. Он подошёл к окну и посмотрел вниз, туда, где начинала закипать ночная жизнь, окрашенная во все оттенки ядовито-неоновых красок. Эти огоньки… они дико раздражали. Внутри и так всё переворачивалось вверх дном, а Урухе будто было мало. Надо усугубить, добить себя — чего мелочиться? И что он забыл у этого несчастного окна… «Дверь», — пронеслось в его голове, и Такашима оборачивается к входной двери. В неё не постучали, нет. И в коридоре было тихо. Койю забыл одну деталь, как пресловутый недостающий штрих, завершающий картину. Он подошёл к двери и провернул ключ в скважине, открывая замок. Да, открывая, хотя, согласно логике, он должен был его закрыть. Но у Койю были другие планы. Он бросил вызов этой ночи и ждал, когда она откликнется. «Ну, пожалуйста…» Уру отошёл от двери и неторопливо приблизился к кровати. Если понадобится, он будет ждать до рассвета. Сегодня, завтра, послезавтра… сколько угодно. Он забрался на кровать и подполз к подушкам у изголовья. Койю опустился на одну из подушек, лёг на бок и подтянул ноги к себе. В номере темно, единственным источником света была наполовину вышедшая из земной тени луна, своевольно глядящая на Койю с чернильно-синего небосклона. Впрочем, и с ней было довольно-таки светло. Такашиме её призрачное сияние было куда приятнее электрического мерцания излишне ярких ламп. Ему нравилось, как лунные лучи касаются покоящихся на покрывале ладоней, пробираясь выше, по предплечьям, пусть и не согревая, но успокаивая. Его глаза были открыты, дыхание было ровным. И сон всё так же не шёл. Осталось ощущение лёгкости и странной умиротворённости, тело потеряло вес. Час он так лежал или два… или три… какая разница? Чуткий слух уловил щелчок открываемого замка, и Койю сжал лежащую перед сбой ладонь в кулак, смяв шёлк покрывала. Тихая, на грани слышимости поступь и сбивчивое дыхание — Уруха разворачивается к двери, приподнимаясь на локте и всматриваясь в темноту. Ютака стоял у кровати, пряча глаза за прядями упавших на лицо волос. Он пришёл… Его губы были плотно сжаты, руки — сложены на груди. Койю не понимал, кажется ему это, или Юта дрожит? Они просто смотрят друг на друга, никто не рискует заговорить первым, боясь сказать что-нибудь не то, что основательно перечеркнёт зарождающуюся попытку… чего? Уке не смеет и шелохнуться, Такашима — тоже. Неотрывный контакт двух пар беспокойных глаз и застрявшие в горле обрывки слов. Одна мысль не вяжется с другой, язык не слушается, мышцы как чугуном налились, сделав тело неподъёмным. — Зря я пришёл, — Ютака отступил на несколько шагов назад, и это оживило Уру. — Нет, подожди! — Койю разбил сковавшую его ледяную корку и подался вперёд. — Не уходи. Юта остановился… что он сделает следом? Передумает и уйдёт? Или же доломает ту трещину в проклятом круге? — Повернись ко мне. Пожалуйста. Уке повернулся. — Кай, — начал Уруха, но дальше слова не шли. Юта колеблется, не понимая, чего хочет Койю. Он и себя до конца не понимал… второй час ночи, а он стоит посреди номера Такашимы, растерянный, беспомощный перед неизвестностью. — Кай, — повторяет Койю, и Уке вскидывает голову. Он протягивает к Каю руку, а Кай переводит непонимающий взгляд с руки Койю на его лицо. — Ютака… — на выдохе, шёпотом, почти умоляюще. Такашима пододвигается ближе и не сводит с него глаз. Только бы Ютака не ушёл, только бы не оставил снова одного… было ли что-то страшнее для Койю? Каким бы иррациональным ни был этот вопрос, но только рядом с Каем сердце подавало признаки жизни, разгоняя кровь по покрывшимся инеем венам. А раз так, то ответ очевиден. И Ютака не ушёл. Он сел на самый край кровати, а Койю придвинулся ещё ближе, его пальцы коснулись плеча Юты. Не делать резких движений, приручить… Койю не позволит ему уйти. Он провёл ладонью по плечу Уке вверх, к шее, кончики пальцев ощутили лихорадочно бьющуюся под ними артерию. Ладонь поднимается выше, к волосам, закрывающим глаза, которые Уруха так желал увидеть. Он отводит длинную чёлку в сторону и наконец-то встречается с взглядом дорогих его душе карих глаз. Его ладонь легла на щеку Кая, медленно оглаживая большим пальцем скулу, согревая своим теплом. Ютака смотрит на него, так непонимающе-наивно, с разгорающейся надеждой, которой уже не суждено угаснуть. А дальше… Юта закрыл глаза, но Койю больше не боялся. Ведь Юта доверчиво прильнул щекой к его руке и разжал стиснутые в кулаки ладони. Такашима вздохнул и пододвинулся к нему настолько близко, насколько это было возможно. Однажды Ютака сделал первый шаг. В пустой, тускло освещённой студии, когда Уру вернулся за гитарой. Но тогда Койю этого не понял… а сейчас он понимал, что завершающий шаг остаётся за ним, и это будет правильно. Его руки обвились вокруг талии Уке, Койю прижался к его груди, положив голову на плечо. И Ютака тоже обнимает его, порывисто, крепко, опасаясь, что это всё — всего лишь сон, порождённый воображением. Стоит ему открыть глаза — и окажется, что он сидит в своём номере, один, держа в своих руках воздух, а не Такашиму, биение чьего сердца он чувствовал, как своё. Но это не так. Кай открыл глаза, и Койю никуда не исчез. Койю всё так же сидит рядом с ним, обнимая и комкая в ладонях ткань футболки на спине. Кто же из них больше боится, что это только сон… но сном это быть не может. Слишком ясным было ощущение живого, тёплого тела, сильных рук, прерывистого дыхания и губ, бережно касающихся пылающих щёк. Такашима ложится на кровать и тянет Юту за собой. Они ложатся вместе, и Койю устраивается у него под боком, вновь обнимая за талию и утыкаясь лбом в грудь. Ютака прижимает его к себе, целует в разлохмаченную макушку, гладит спину, зарываясь носом в волосы. — Койю… — Я тебя тоже. Заколдованный круг покрылся паутиной трещин и разлетелся на крошечные осколки, чтобы через мгновение развеяться по ветру. Отныне его магия бессильна.