И вот он пал

Ангелы – существа бесполые, если только не приложат некоторые усилия в этом направлении. «Благие знамения», Пятница

Если все делать как положено, обед в Ритце займет несколько часов, значительно ударит по кошельку, опьянит и вызовет желание чинно прогуляться, дабы все яства улеглись по полочкам. Финансовые и пищеварительные издержки мало волновали Кроули, однако ему нравилось быть навеселе – он получал от этого такое удовольствие, что даже позволил Азирафелю уговорить себя на ту самую чинную прогулку по Гайд-парку. – Вообще-то все должно быть наоборот, – посчитал нужным подчеркнуть Кроули, уже согласившись. – Искушать – это моя работа, а ты должен, по идее, препятствовать моим планам. Я уверен, это даже в служебной инструкции прописано. – Я как раз препятствую, – ответил Азирафель таким благоразумным тоном, который появляется лишь после длительных размышлений под воздействием отменного кларета. – Препятствую со всем надлежащим тщанием. – Никто, – заметил Кроули, поправляя в мягких лучах вечернего солнца свои темные очки, – ровным счетом никто больше не говорит «с тщанием». – Я говорю. – Азирафель вертел в руках какую-то бумажку. Кроули узнал в ней копию чека, в соответствии с которым American Express переведет внушительную сумму за кларет, виновный в нынешнем состоянии ангела – да и его собственном тоже. – Что значат инициалы «Э. Дж.»? – Энтони Джеймс. – Кроули пристально посмотрел на лужу, и та послушно испарилась с его пути. – Энтони Джеймс… – повторил Азирафель тем же тоном, которым Кроули сказал «с тщанием». – Тебе это не кажется… ну… – ангел красноречиво взмахнул рукой, – слишком… – Слишком благочинным? Ты ведь это хотел сказать? Чье бы парнокопытное мычало! – Минуты три они шагали в тишине. Лужи, завидев Кроули, расторопно оттекали в сторону. – И почему тебе не нравится «Энтони Джеймс»? – Нам не пристало носить больше одного имени, мой милый, – нахмурился Азирафель. – Мне все равно, – упрямо ответил Кроули. Возражений не последовало. – Буду носить столько имен, сколько захочу. – Азирафель все еще красноречиво молчал. – А ты вообще носишь пижаму с Винни-Пухом! – Вовсе нет! – возмутился ангел. – Что-то ты слишком рьяно это отрицаешь! Они неспешно шагали дальше, в то время как Кроули мысленно вернулся к началу беседы, пытаясь вспомнить, с чего они вдруг начали обсуждать (несуществующие) пижамы. – Чему именно ты препятствуешь? – Воплощению твоих коварных планов, разумеется. – Глаза Азирафеля, голубые и невинные, обратились к демону. – Пока ты прогуливаешься со мной вдоль озера, ты не искушаешь сыновей Божьих поддаться низменным влечениям. И дочерей, конечно, тоже – я не имел в виду, что ты дискриминируешь жертв по половому признаку. Кроули задумался. Ему казалось, что в этом аргументе был какой-то изъян: – Но я мог бы попытаться искусить тебя. – Я ангел, у меня нет низменных влечений. – С какой это стати? Я когда-то тоже был ангелом – и посмотри на меня теперь! – Кроули широким жестом указал на себя и запоздало почувствовал, что не производит должного впечатления в человеческом обличье и стильных очках. – Сам-знаешь-кто, между прочим, тоже бывший ангел. – Упомянуть имя босса значило бы привлечь слишком много внимания, а Кроули знал наверняка, что это добром не кончится. – Так что низменных влечений должно быть предостаточно. Азирафель задумался. – Я согласен с твоей логикой, но считаю, что вы с сам-знаешь-кем были, скорее, исключением из правил. Кроули вновь поправил солнцезащитные очки. Ему не претило считаться исключительным, но внушительное количество испитого «Шато Латур» не позволяло змию признать хоть какие-либо границы своих талантов. – Посмотрим, – сказал он, поворачивая налево. Вслед за ним Азирафель тоже сошел с прямого пути. После непродолжительной прогулки по мягкой лужайке Кроули устроился под развесистым деревом, прислонившись спиной к стволу и вытянув ноги. – Что если я предложу тебе редчайшую рукопись? – Если ты сделаешь мне такой подарок, это будет очень великодушно с твоей стороны, – ответил Азирафель и кротко улыбнулся нахмурившемуся другу. – Значит, алчность отпадает… Как насчет чревоугодия… – сказал сам себе Кроули и прокрутил в голове недавно закончившийся обед. – Не пойдет. Гнев, лень – все не то. Тщеславие… нет. А, знаю! – Кроули победоносно щелкнул пальцами. – Похоть! – Я не сплю с рукописями, – немного обиженно возразил Азирафель. – Очень на это надеюсь. – Кроули всем телом повернулся к другу. – Плотские наслаждения – это классика жанра. Я просто обязан попытаться. – Но я же ангел… – начал Азирафель, когда Кроули привлек его к себе и поцеловал. – И мы посреди Гайд-парка! – закончил он, как только рот освободился. – Нас никто не видит, – сказал Кроули, взмахнув рукой, чтобы так оно и стало, и попробовал, к чему приведет второй поцелуй. Он уже давно этим не занимался, но без труда припоминал все тонкости. Азирафель был на вкус как все хорошее в этом мире, как доброта и кларет. Смесь получалась интригующая. – У тебя ничего не выйдет. – Третий поцелуй плавно перешел в четвертый. – Ты напрасно теряешь время. – Кроули проследовал вдоль подбородка и вниз, покусывая шею. – Ты же понимаешь, что для того, чтобы почувствовать эти прикосновения должным образом, мне необходимо осознанно приложить некоторые усилия? Кроули хищно улыбнулся. – Тогда… приложи усилия, – сказал он и начал расстегивать пуговицы рубашки, обнажая бледную кожу ангела. Мимолетом Кроули подумал, не написано ли в служебной инструкции, что искуситель и сам обязан поддаваться соблазну, чисто из принципа. – Я прилагаю усилия… ради тебя. Элементарная вежливость требует ответить взаимностью. Азирафель коснулся лица Кроули и посмотрел ему в глаза. – Ты действительно рассчитываешь лишь на вежливость? – Разумеется, – ответил Кроули с ангельской невинностью и поймал губами кончик пальца. Растянувшись в густой траве под деревом, они неторопливо целовались, еще и еще, укутанные в дымку раннего летнего вечера. Сначала лужайка была немного влажной, но кто-то устранил это неудобство, и Кроули был уверен, что этот кто-то не он: он был занят одеждой Азирафеля, расстегивая… распахивая… удаляя слой за слоем. Язык медленно, тщательно изучал каждый участок обнаженной плоти, а затем приходило время для восемнадцатого или тридцать четвертого – их больше никто не считал – поцелуя. Когда руки Азирафеля скользнули под рубашку Кроули и вдоль спины, осторожно поглаживая там, где на данный момент не было крыльев, змию-искусителю было нетрудно вместо победного клича издать счастливый вздох. Да, он был слишком пьян и сбился со счета, но о своей цели не забыл. Азирафель начал снимать с него одежду, чему Кроули посильно содействовал. Еще один поцелуй, и еще – и вот прохладный воздух и горячее дыхание ангела коснулись кожи Кроули, по большей части обнаженной, но не везде… – Ой, у тебя же чешуйки на… Батюшки! – Азирафель, – прошептал Кроули, – приложи усилия. *** Солнце почти зашло, и на траве лежали длинные тени. Утомленный и пресытившийся, Кроули устроился головой на груди Азирафеля. – Но ты же понимаешь, – сказал последний, лениво поглаживая волосы Кроули, – что невинное взаимное удовольствие грехом не считается? – Ах, ангел, не придирайся.