Интеграция

Ллара улыбается дружелюбно и понимающе — так, как и полагается человеку, пришедшему за чужими тайнами. У него искусственно выбеленные и идеально ровные зубы — хоть сейчас на рекламный плакат — хорошо поставленный голос и тщательно подобранное выражение лица. Он больше похож на андроида, чем на человека, и немало тем раздражает. Хочется содрать с него кожу и посмотреть, что окажется там, под ней — синтетические волокна или кровоточащая плоть? Я сжимаю зубы. Отвали, Икел. — Не стесняйтесь приукрашивать, — говорит Ллара и убирает светлую прядь за ухо. Жест столь же идеально отточенный, как и всё в нем. — Все так поступают. Никто не ищет истины в биографиях. — А как же «хроники первого контакта»? — Громкое название для привлечения внимания. Нашим читателям без надобности научное исследование — они жаждут переживаний, приключений, срыва покровов. Не обыденной реальности, а невероятного рассказа о том, как вы столкнулись с Единением «Ибис» и что они из себя представляют… на самом деле. — Я предпочитаю называть его в единственном числе. — Как скажете, Единение «Гиффес». …Не так уж легко взять верную ноту с первого раза — поэтому закройте глаза и слушайте. За последнее столетие так и не ушла популярность сюжетов о заброшенной станции, с предыдущими гостями которой произошло что-то ужасное — и теперь нечто, затаившись, ждет новую жертву. Ждет терпеливо, днями, неделями, годами; десятилетиями, если будет нужно. Любой фанат ужастиков на моем месте насторожился бы — последний гость на станции «Ibis-0113» был зарегистрирован сорок лет назад. Я немного удивился, не более того; настолько невостребованные путешественниками станции, как правило, перевозят или разбирают на запчасти, но эта отчего-то осталась на месте. Технические характеристики «Ibis-0113» выглядели вполне прилично, срок эксплуатации еще не вышел, последнее техобслуживание датировалось прошлым годом, а что до отсутствия людей, то на краю ойкумены это обычное дело. Видите ли, нанимать экипаж — предприятие и зачастую совершенно бессмысленное. Что такого могут люди, с чем не справятся современные роботы? С бухгалтерией прекрасно справится неподкупный искин, мелкие ремонтные дроиды разберутся с незначительными поломками, качественный синтезатор может поставлять пищу до тех пор, пока не закончится сырье, развлечениями сумеет обеспечить всё тот же искин. Доверять роботам проще, чем держать постоянный экипаж, которому всё равно нечего делать — люди, как правило, от скуки портятся. А способ всегда найдется: алкоголь, наркотики, азартные игры, интриги, скандалы, служебные романы и промышленный шпионаж. От одиночества и тоски лучше пусть страдают гости — им все равно терпеть не так уж долго. Сколько, в конце концов, длится мелкий ремонт и техобслуживание? Пару дней — в худшем случае. «Старики» обещали, что спустя три-четыре полета ко всему этому привыкаешь — и в пустых коридорах прекращают чудиться тени. А если ты никак без компании не можешь, то летай с напарником или выбирай станции побольше. Я предпочел третий способ — и завел себе воображаемого друга. Его звали «Бран». Бран был выходцем из последней линейки «спутников» — искин с функцией сопровождения и имитации дружбы. Идеальный партнер для дальних перелетов, как по мне. Гораздо лучше человека — люди вечно чем-то недовольны, чего-то хотят, что-то додумывают, что-то путают, ошибаются, заблуждаются, разочаровываются, и уж точно не могут параллельно выполнять функции персонального компьютера. Во время первой загрузки каждый «спутник» — чистый лист, но спустя несколько бесед искин находит наиболее соответствующую желаниям хозяина линию поведения. Сплошные положительные стороны, верно? Правда, бывают и случаи, когда «сопровождение и имитация дружбы» превращаются в виртуальные отношения, — ведь никто не поймет тебя так хорошо, как подстраивающийся под тебя искин. Обманываться легко и приятно, а личность цифрового любовника, если определенный типаж наскучит, всегда можно стереть. Один мой приятель — назовем его Йестин — нежно любил свою жену, пока они были рядом, а в полетах проводил время со своей «спутницей». Та не могла к нему прикоснуться, но это ничуть не мешало сочинять во имя ее полные страсти сонеты и писать трогательные письма дорогой супруге. А что до физических проявлений — у Йестина были руки, у его милой подруги — изумительный голос и обширная коллекция превосходных стонов. Звукоизоляция между нашими каютами была ни к черту, поэтому я временами его прямо-таки ненавидел — и спал в шумоподавляющих наушниках. Пара человек, услышав мои жалобы, предлагали воспользоваться моментом, если голос искина и правда так хорош — но нет, благодарю покорно, я предпочитаю держаться в стороне от чужой личной жизни. Как и от личной жизни вообще… — Значит, никаких пикантных подробностей? — Сколько угодно, Ллара. То, что я в чем-то не заинтересован, не означает, что мое мнение имеет вес. Ллеу, ты отклоняешься от сценария. Я делаю глоток ланки. Ллеу. — У меня отвратительное чувство юмора. Прошу прощения, Ллара. Я — аромантик и всегда таким был. — Я слышал о вас другое. — Досужие домыслы. — Читателям это не понравится. …Не беспокойтесь, Ллара, отсутствие романтики — во всяком случае, в ее привычном понимании — мы компенсируем кровью и насилием. Всё вместе, разумеется, неизменно заходит больше, но и я — не единственный персонаж этой истории. Нельзя сказать, что «Ibis-0113» не вызывала совершенно никаких подозрений — она, к примеру, не значилась в официальном реестре. Мне оставалось только молить квантовую неопределенность, чтобы причиной оказался один из технических сбоев, от которых мою бедную птичку лихорадило уже третьи сутки подряд. А вместе с ней — и меня, как пилота, дублирующего искин в случае неполадок. Роль навигатора исполнял неприспособленный к подобным развлечениям Бран — и, в целом, было удивительно, что нам вообще удавалось куда-то лететь. «Уна» нашим попыткам добраться хоть куда-нибудь сопротивлялась отчаянно — ее испорченные вирусом электронные мозги считали, что она обязана принести в жертву космическим богам себя и свой маленький экипаж. Вирус мы подцепили, похоже, в порту Энгуса — и он ничем не проявлял себя до тех пор, пока «Уна» не отлетела достаточно далеко. Хитрая зараза! Тот, кто решил подсунуть мне эту пакость, наверняка потратил немало единиц на нашего захватчика — вирусы класса «Икел» относятся к самообучающимся и обладающим, в некотором роде, собственным интеллектом, отчего их стоимость в даркнете стремится к недосягаемым для вашего покорного слуги цифрам. Легенда гласит, что «Икел» способен пробить любую защиту — и не остановится ни перед чем, пока цель не будет уничтожена. Желательно — каким-нибудь особенно мучительным способом. Мы с Браном сопротивлялись, как могли. Я перевел птичку на ручное управление, что категорически не рекомендуется делать вне атмосферы, и держался только на природном упрямстве и стимуляторах. Долго это продолжаться не могло — ресурсы человеческого организма конечны, да и «Икел» рано или поздно добрался бы и до Брана тоже. Обнаружить маяки «Ibis-0113» нам повезло — и только благодаря этому я еще жив. Правильно, Ллеу, хвали меня. Давайте повторим еще раз, для пущей убедительности — не было никакого другого выхода. «Уна» не могла совершить «прыжок», не угробив нас, а я уже сутки разговаривал с красочными галлюцинациями, принимающими вид то воображаемого Икела, то Брана, то Йестина, то моего отца. Отец качал головой и говорил, что он предупреждал, мне не место на звездных трассах — а теперь и уютный кабинет в унылых корпоративных цветах меня не дождется. Бран рассказывал анекдоты. Йестин вздыхал и убеждал, что напоследок было бы неплохо передернуть. Икел рычал и кусал меня за руку — или, может, кусал себя я сам, чтобы не отключиться прямо в кресле. Панель управления мигала оранжевым и красным, на экране сплошным текстом выводился список неполадок, из которого выходило, что птичку легче разобрать, чем починить. Я рыдал, кричал и смеялся, спорил сам с собой — и чертовски хотел жить. Поэтому, когда «Ibis-0113» просканировала «Уну» и дружелюбно предложила для успешного совершения стыковки взять управление на себя в виду чрезвычайной ситуации, я не думал ни единого мгновения. Да. Пожалуйста. Просто спаси меня. И я спас. И он спас. Я прошел регистрацию практически не приходя в сознание — не удивлюсь, если перепутал все цифры и ввел имя с десятью ошибками — и, когда искин станции сообщил, что пребывание органических субстанций на корабле при проведении технических процедур крайне нежелательно, смог только вяло кивнуть. Вытащить меня из птички удалось, лишь вырезав в обшивке новую дверь, но мне уже было глубоко плевать на степень ущерба. Из личных вещей я не взял ничего, кроме зубной щетки, старенького станнера, голографического плаката с группой «Artfusion» в полном составе и антигравитационной сферы с грузом: почему-то казалось, что это невероятно важно, и что техперсонал станции непременно всё испортит. Не спрашивайте, Ллара, пути воспаленного разума неисповедимы. Очень хотелось спать. Я даже не задумался о том, есть ли на станции воздух — но, к счастью, «Ibis-0113» функционировала в штатном режиме. Меня встретил сухой воздух, прошедший многие стадии очистки, ровное «дневное» освещение и неоново-синие указатели на стенах и полу. Станция напоминала все виденные мной сразу. Типовая до отвращения. Мне не потребовалось даже вызывать искин, чтобы разобраться, как дойти до гостевого отсека. Там меня подстерегала очередная неприятность — указатели привели меня к «люксу» вместо практичного «эконома». Похоже, я и правда ткнул куда-то не туда — и теперь мне предстояло попрощаться с очередной крупной суммой. Предоплата, еще неделю назад казавшаяся огромной, таяла на глазах. Искин «Ibis-0113» отказался идти навстречу и обменять «люкс» на что-нибудь подешевле — мол, средства уже были переведены на счет станции и возврату не подлежат. В голове тихо прошелестел, просыпаясь, Бран: — Ты заслужил отдых, Ллеу. — Я бы предпочел сначала доставить груз, а потом уже разбрасываться ногами, — проворчал я. — К тому же, с меня наверняка сдерут неустойку за нарушение сроков. — Подумаем об этом завтра. Я помялся на пороге еще немного, привыкая к мысли, что ближайшие сутки купаюсь в роскоши. Станционные «люксы», конечно, не шли ни в какое сравнение с планетарными, и всё же, всё же… От шестидесяти до ста квадратных метров, несколько комнат, нелимитированный доступ в локальную сеть, мини-бар, личный пищевой синтезатор, душ с двадцатью разными настройками и огромная кровать с самой настоящей периной. Сейчас она интересовала меня больше всего — но, собравшись с силами, я сначала воспользовался синтезатором. Две трети блюд были помечены как недоступные — похоже, вышел срок годности сырья — но оставшиеся после сортировки пункты меню заставляли вспомнить о всех тех ресторанах, на которые у меня никогда не было денег. Бывал я в них, впрочем, часто — отчего-то клиенты любили проводить беседы в такого рода местах, где позволить себе я мог разве что чашку чая. Пакетированного. Без сахара. Таймер отсчитал двадцать минут на приготовление. Я застонал. Вот она, настоящая пытка! Глаза закрывались словно сами собой — и никакие вопли расстроенного желудка не могли убедить меня, что поесть нужно в первую очередь. — Я разбужу тебя, — пообещал Бран. Я махнул рукой, уверенный, что меня не разбудит даже прибытие галактической полиции во главе с отцом — и погрузился в небытие. Мне снился взгляд — и взгляд разбирал меня на фрагменты, оценивая каждый, внося в протокол характеристики и функции, состояние и степень пригодности для дальнейшей эксплуатации. Я пытался и не мог проснуться… — Сонный паралич? — предполагает Ллара, когда я замолкаю. Во рту сухо. Я выпиваю треть стакана залпом — и только ощутив обжигающее тепло в желудке, думаю, что готов продолжать. Алкоголь, как известно, одинаково способствует и отчаянной искренности, и особенно достоверным выдумкам. Пока, впрочем, для выдумок рано — с удержанием интереса читателя реальность вполне справляется. — Гораздо хуже. …Я думал, что зову на помощь — кого угодно, лишь бы хоть кто-то пришел и помог мне наконец проснуться, вырваться из липких сетей кошмара. Пусть это будет станционный робот, пришедший выдворять меня из оказавшихся не по карману апартаментов, пусть — режущий по нервам писк пищевого синтезатора, пусть, в конце концов, меня разбудит Бран. Во сны виртуальному напарнику дороги нет, но ведь должно же — рано или поздно — произойти хоть что-нибудь, требующее внимания. Ни единого звука не срывалось с губ. Горло всё сильнее сжимали пальцы — еще немного, и удалось бы сломать гортань. В легких почти не осталось воздуха, а тот, что был, в отчаянии стремился наружу. Он, как и я, желал сбежать прочь и никогда не возвращаться. Я не сразу понял, что не сплю вовсе. Просто перед глазами цветные пятна и нечем дышать, потому что мои собственные пальцы впиваются в горло. Я чувствовал каждое движение, как своё — но не мог даже моргнуть. Менялись цвета, становились ярче и глубже, и я погружался в них, получая невероятное наслаждение от одного только созерцания. Так можно было провести вечность — то краткое время, что оставались. Пальцы разжались. Тело зашлось в кашле. Я дышал ледяными иглами с тонко заточенными остриями, которые всё никак не желали превращаться в воздух. Они раздирали меня изнутри. — Доброе утро, Ллеу, — охрипшим голосом сказал Бран. Моим голосом. — Я же обещал тебя разбудить. Я не мог пошевелить губами, чтобы ему ответить. — Не переживай, — его интонации, напоенные заботой и нежностью, не ладились со смыслом. — Я выберу способ получше. Мне казалось, что будет интереснее. Слишком долго. Трудно. Приходится сопротивляться. Твое тело не хочет умирать. Я уж точно не хотел. Голова кружилась, зрение плыло, координация была ни к черту, ноги не слушались, а руки отказывались служить опорой в безнадежной попытке подняться. Горло саднило. Но я все еще был жив. Пока. — Нож. Мне понадобится нож. Я не верил, что всё происходит всерьез. Бран никогда бы не причинил мне зла. И дело не в доверии — его системы попросту этого не позволяли. А вот Икел… Икел мог. Я сам — своими руками! — распахнул ему двери, приглашая внутрь, когда подключил Брана к управлению… потому что никогда не слышал, чтобы «Икел» захватывал «спутников». Разумеется — они умирали раньше, чем успевали кому-нибудь рассказать. Естественный отбор именно так и работает. Вирус захватил не только мою верную птичку. Он добрался до моего личного искина — и до меня самого. Значит, Икел всегда побеждает? Что же, тогда три дня — не самый плохой результат. Достойная смерть, как и положено, в бою. Предки бы одобрили. Правда, они подразумевали, что противником будет другой человек — в той же, так сказать, весовой категории — а не цифровая хреновина. — Я не «хреновина». Икел отвечал мне исключительно вслух. Похоже, ему нравилось, как звучит мой сорванный голос… и то, насколько меня пугает быть запертым в собственном теле. Он позволял чувствовать его удовольствие, разбавляя им мои смятение и страх. — Попробуй быть вежливым, — Икел не пытался встать снова. Нашлось занятие поинтереснее — и теперь он изучал тело на ощупь, касаясь то едва-едва, то впиваясь в кожу ногтями. — Убеди меня, что я не должен выполнять заданную программу. У меня не осталось ничего, чтобы торговаться — ему же, напротив, принадлежало всё. Тело. Мысли. Чувства. Ключи, пароли и карты. Поэтому я предложил Икелу жизнь. Системы Брана функционировали, пока я жив — в мои кровеносные сосуды поместили крошечные генераторы из углеродных нанотрубок, которые питала циркуляция крови. Отличное решение для имплантированных устройств — было бы чертовски неудобно подзаряжать Брана где-то извне; во всяком случае, у меня идея сидеть на зарядке по полчаса в день вызывала стойкую неприязнь. В случае остановки наногенераторов Бран мог проработать еще немного — например, чтобы сообщить прибывшей слишком поздно полиции имя убийцы — а затем шла в ход система самоуничтожения. Отчего-то не хотелось, чтобы кто-то копался в личных файлах, пытаясь определить, чем я жил. Отец, опять же, не сказал бы мне «Спасибо», сдохни я с тонной компромата на него в электронных мозгах. Для Икела Бран был последним возможным носителем — «Уна» находилась на техобслуживании, где из ее систем вычищали остатки зловредного кода, а до станционного искина удалось бы добраться только напрямую — защита у них куда круче, чем у моей птички. — Станционный искин, — Икел повторил ход моих мыслей, но свернул не на ту дорогу, где я готовил ловушку. — Какая чудесная идея, Ллеу! Я стану станцией и откачаю воздух — и буду долго-долго смотреть, как ты умираешь. А пока… Он прошелся ногтями по бедру, оставляя на коже красные следы. —…мы можем вместе насладиться самыми разнообразными ощущениями. Пауза. Я делаю глоток ланки, за ним — еще и еще. Ллара смотрит на меня так, словно я только что перевел ему пару миллионов единиц на счет. Он медленно проводит по губам языком — и я отодвигаюсь, вдруг осознав, что уважаемого биографа этот эпизод… возбуждает. — Что же дальше? — Насилие, разумеется. Его реакция кажется мне отвратительной. — Мне обязательно это описывать? Ллара опускает взгляд. — Вам тяжело. — Да, — нет смысла отпираться. — И всё же я попрошу попробовать — какими бы ни были эти события, именно они привели вас в настоящий момент. …Читатель желает подробностей? Что ж, пожалуйста, пусть подавится — я по натуре своей не жаден. Представьте, Ллара, вы сохраняете все ощущения, но тело контролирует кто-то другой. Голос. Дыхание. Мельчайшую моторику. Вы не можете потерять сознание, потому что обморок — физиологическая реакция, а он контролирует их все. Остаются мышление и восприятие. Восприятие острое, чистое, четкое; абсолютная проводимость, которой больше ничего не мешает. Не на что отвлечься. Невозможно забыться. Нет способа спастись. Страшно — но сердце не остановится. Больно — но кричать нечем. Мольбы, просьбы, ругательства, проклятья, попытки договориться — как острая приправа к бесконечному наслаждению обладания. Ярость, ужас, отчаянье — словно напиток, будоражащий кровь. Трепет, ликование, предельное напряжение нервной системы. Сбивается дыхание. Сужаются и расширяются зрачки. Дрожат и немеют пальцы. Икелу известно, как работает человеческое тело, поэтому он ломает его очень аккуратно — чтобы суметь добраться до сердца станции. Он пользуется подручными средствами, гостеприимно предоставленными люксом. Так много вариантов! Долго ли удастся не дышать? Как ощущаются ожоги кипятком и холодом? Достаточно ли наточен нож, чтобы разрезать кость? Что будет, если опустить руку в мусороизмельчитель? А если залить в глазницу что-нибудь поинтереснее? Современные шампуни до скучного безопасны, чистящие средства доступны только автоматизированной системе станции, но ничего, есть еще, например, горячий кофе. Специи, предлагаемые к блюду. Соль. Каковы пределы рвотного рефлекса? Быстро ли наступает отравление? Отвлекает ли от боли удовольствие? Возможно ли добиться его после проведенных экспериментов? Погодите, а что людям приятно? Ах, похоже, острие ножа — все-таки немного не то. Стоит сменить на рукоять? Тело функционирует на пределе. Икелу плевать — ему требуется не так уж много. Просто дойти. Это не должно быть сложно, даже если почти не чувствуешь ног, а зрение плывет. Вот только дорога занимает целую вечность — люди такие хрупкие! — и хватает их очень ненадолго. Сойдет за пикантные детали, как полагаете?