Ангелы

      — Сильно болит?       — Терпимо. Раздражает только, что двигаться не могу.       Лицо Норна дрогнуло, и Ким тут же это заметил, попытался сердито зафырчать, но вышел лишь какой-то невнятный полувздох.       — Только не начинай, умоляю.       — Ты из-за меня там оказался.       — Ты, Сева, Элла, кто угодно из гражданских, какая разница? Я оказался рядом — хорошо, смог помочь — вообще отлично. Прекращай кривляться и включай уже этот агрегат, а то глаза слипаются. Настраивать ведь по моим воспоминаниям?       — В идеале. Но если хочешь, есть стандартный набор релаксационных программ. Можно море или космос.       — Не хватало, — усмехнулся Ким. — Еле вырвались, и снова космос. Нет, давай все-таки моё.       — Хорошо. Тогда постарайся расслабиться, насколько возможно. Глаза лучше закрыть. И неспеша расскажи, что именно ты хочешь увидеть. Программа запишет и воспроизведет нужными образами.       Ким улыбнулся и тяжело опустил веки. Некоторое время он молчал и Норн уже решил, что друг отключился и придется все-таки ограничиться морем, когда Ким все-таки заговорил, непривычно умиротворенным голосом.       — Мне было пять лет. Воспитательница взяла меня с собой на межпланетную выставку картин.       Ким чуть поерзал в креплениях, которые поддерживали его раздробленные кости и улыбнулся, не открывая глаз. Улыбка получилась чуть хулиганистая, чуть мечтательная.       — Марина Алексеевна, так ее звали. Она была очень красивая, с длинными черными волосами и зелеными глазами, и я был по уши в нее влюблен.       Норн не выдержал и широко улыбнулся. Ким себе не изменял, даже и в пятилетнем возрасте.       — Только она была все время грустная, — вздохнул Ким и улыбка исчезла с его лица. — У нее что-то случилось с собственным ребенком, и она часто плакала, когда думала, что мы спим и не видим. Потому она и брала меня часто с собой, наверное, я его напоминал.       Ким снова замолчал, и на этот раз Норн молча ждал продолжения.       — На выставке было не протолкнуться. Именно там я впервые увидел ушанов, а потом чумарозца. А потом...       Ким прерывисто выдохнул и Норн насторожился, уловив изменение эмофона в палате. Воспоминания Кима несли приятный, но одновременно и тревожный оттенок. Что же он...       — Там были фиксианцы, — дрогнувшим голосом сказал Ким. — Это был первый раз, когда я увидел вас вживую. Группа художников, все в белом, мужчины и женщины. Я тогда ошалел от восторга, и...       Губы Кима снова дрогнули в улыбке, но в эмофоне проскользнули нотка грусти и смущение.       — Я не знал тогда, как принято говорить про вас, что шесть рук и три ноги. Нам такого не объясняли, так что я на весь зал завопил как видел: «Марина, там ангелы, у них крылья!»       Ким усмехнулся и открыл глаза, чуть повернул голову, глядя на Норна, по лицу которого было трудно определить, какие эмоции он испытывает.       — Теперь-то я знаю, что нельзя было, а тогда так вот. На меня обернулись все, а воспитательница не знала, куда деваться от стыда. Она забрала меня, и мы как можно быстрее ушли оттуда. Я был дуралеем и испортил ей вечер.       — И это твое счастливое воспоминание? — уточнил Норн, и Ким согласно прикрыл веки.       — Со стороны не скажешь, да? Но это был первый раз, когда я увидел вас, и действительно посчитал, что вы — ангелы. В детстве я любил одну сказку про них, мне казалось, что ангелы живут в космосе, и когда я выучусь на космолетчика, они будут летать рядом с моим кораблем. И это действительно смотрелось красиво там, на выставке. Я хочу увидеть это снова.       Норн кивнул, прикусив губу, и Ким виновато улыбнулся.       — Норн, а почему вы так, а? Почему не разрешаете называть это крыльями? Похоже ведь... Всегда хотел понять.       Норн скользнул взглядом по закованному в фиксаторы другу, и устало выдохнул. Он должен Киму правду, что ни говори.       — Ким... Ты ведь в курсе, что изначально наша раса — уроженцы другой галактики?       — Ну, об этом сплетничают, да. Вас там гнобили, и вы ушли сюда. И помогли многим здешним планетам встать на ноги.       — Да, — кивнул Норн. — Только об одном они не знают. Что изначально гнобили не нас, а мы.       Лицо Кима отразило такие гнев и шок, что приборы капсулы, сканирующие состояние пациента, тревожно запищали.       — Вранье! — выдохнул он. — Зачем ты мне врешь? Думаешь, я понять не способен? Считаешь, что если не эмпат, так сразу тупица?       Норн ответил молчанием и настолько тяжелым взглядом, что гнев Кима съежился и исчез. Он неверяще смотрел на друга.       — Невозможно, — пробормотал он. — Вы ведь даже убить никого не можете.       — А нам и не требовалось, — горько усмехнулся Норн. — Ты сам сейчас и озвучил причину. Мы — эмпаты. И мы считали всех остальных ниже нас по развитию. Там, в той галактике, существовала огромная империя. И мы помогали ее строить. Наше слово было решающим на любом суде, нам поклонялись и почитали почти как божеств, а крылья — тогда их называли именно так, были отличительным знаком, привилегией «божеств». Мы не убивали, не марали рук, но ты и представить не можешь, сколько крови пролилось из-за наших решений. И мы считали себя выше всех именно из-за них.       Норн кивнул себе за спину, где слабым перламутром переливались отростки, расходящиеся за спиной любого фиксианца на манер пятиконечной звезды.       — Именно поэтому здесь, начав все с чистого листа, мы запретили себе это слово, назвав их дополнительными руками и ногами. Возможно, и не похоже, но так лучше, это как напоминание, о котором не стоит забывать.       Норн умолк, и Ким какое-то время молча смотрел на него так, будто видел друга в первый раз.       — Теперь тошно понимать, кого ты назвал ангелами? — с горечью спросил Норн, и Ким покачал головой.       — Теперь внеси в программу и то, как вы выглядели раньше, — попросил он и снова заерзал, укладываясь поудобнее. — И не забивай себе голову. Для нас вы все равно как ангелы, а прошлое — прошлому. Спокойной ночи.       Норн отодвинул стул и встал. Прозрачная крышка капсулы с гудением закрылась, и через минуту ее стекло заволокло конденсатом, погрузив пациента в лечебно-восстановительный сон с запрограммированным сновидением. Ким спал, восстанавливая раздробленные центрифугой кости, а утром, когда они с Норном вышли из фиксианского лечебного центра, из-за ударной дозы снотворного и обезболивающего, он не вспомнил ни что ему снилось, ни разговор накануне.