Тридцать семь и два

Всё, что вам нужно знать о Клаусе: он переболел всем, чем только можно в детстве и взрослую жизнь провел относительно здоровым. Наркотики не в счёт, что вы, это для души. В целом, Клаус был уверен, что он никогда не болеет и всегда здоров. Всё, что вам нужно знать о мнении окружающих насчёт выводов брата: Клаус — совершенно — не умеет — болеть. Наверное, именно по этой причине из дома резко исчезли все, включая Бэна и Пого, и исключая непредупреждённого Пятого — чёртовы предатели и трусы, а не семья — и неисправную Грейс, в чьём коде активно пытался разобраться Пятый. Точнее, продолжал бы пытаться, но у судьбы были другие планы. — Я умираю! — Клаус картинно закатил глаза и схватился за горло. Пятый устало потёр переносицу, опустив плечи так, будто на него легла тяжесть трёх миров. — Тридцать семь и два, Клаус… — он безуспешно пытался втолковать это брату добрые тридцать минут. Безуспешно. — Тащите ручку и бумагу, мне надо составить завещание, — его голос надломился, — пока я ещё в состоянии… Пятый спрятал лицо в ладонях. Клаус ворочался, переворачиваясь на левый бок, затем на правый, а после на спину. — Ты можешь полежать, не двигаясь, хотя бы десять секунд? — Пятый посмотрел на него уничтожающим взглядом, который не возымел никакого эффекта. — Ох, прости, мои мучения тебе мешают? — он шмыгнул носом, потянувшись за салфетками. — Прошу прощения, что угнетаю тебя своим присутствием! — Клаус с чувством высморкался и кинул скомканную салфетку прямо на пол. Пятый медленно вдохнул; выдохнул; досчитал до двадцати и исчез в пространстве. Через несколько секунд он вернулся со стаканом в одной руке и двумя таблетками в другой. — Ты должен это выпить, — он вручил брату стакан, пока тот задумчиво разглядывал белые таблетки в его ладони. — Что из этого ЛСД? — спрашивает Клаус, и Пятый шумно выдыхает. — Увы, ничего, иначе бы я сам принял, — устало говорит брат и до еще одного слова Клауса просто запихивает таблетки тому в рот. — Глотай, — зло процедил Пятый, опираясь коленом об его кровать и крепко сжимая пальцы на чужом лице. Клаус проглотил их вместе с вязкой слюной, замечая то, что злой Пятый — это чёртовски горячо. — Хороший мальчик, — мимолётно улыбнулся он, опуская руку, но не двигаясь с места. У Клауса белые следы от его пальцев на красных щеках и блестящий глубокий взгляд. Пятый чуть засмотрелся. Твою мать. — Сделай так ещё раз, — просит Клаус, но брат только закатывает глаза и спрыгивает с кровати. — Спи и выздоравливай, — Клаус ловит его за руку парадоксально горячими-холодными пальцами — Ну, а вдруг я сегодня умру? — у Пятого дёрнулся глаз. Он выдернул свою руку и подавил желание схватить Клауса за ворот футболки. — В последний раз повторяю: у тебя температура тридцать семь и два! — он привычно исчезает в пространстве, а Клаусу снятся откровенные неправильные сны с участием кое-какого мудака.