Ничья

Сан Саныч всегда умело определял волнение. Собственно, с его ракурса сложно было не заметить трясущиеся коленки, сухие губы и подрагивающие пальцы выступающих. Было забавно наблюдать за храбрящимися девчонками, которые, желая показаться дерзкими кошечками, подходили к ведущему поближе и заигрывали — в рамках сценария, разумеется. У таких девушек обычно по-кукольному расширялись глаза и появлялись запинки в речи, а взгляд плавно опускался в пол. Но еще забавнее были парни: они старались подружиться с Масляковым-младшим, фамильярничали и всячески хорохорились. Но Сан Саныч смотрел на негнущиеся ноги, дрожащие микрофоны в руках и блестящие дорожки на лбах и лишь ухмылялся в ответ на все попытки юных юмористов сблизиться с его персоной. Так было со всеми. И должно было быть со всеми. Но появился Саша. У Саши ничего не дрожало и не подрагивало. Он вел себя настолько естественно на сцене, что, казалось, это была его привычная среда обитания. Он не скромничал — но и не заискивал. Иногда он опускал глаза, подергивал угловатой линией хрупких плеч, накрытой великоватым пыльным костюмом из невостребованного театра и вскидывал длинными волосами (как девчонка), а иногда едва-едва улыбался кончиками губ, галантно поднимал тонкую руку в белой перчатке и выдавал какую-нибудь изысканную остроту (как интеллигентный юноша). Неудивительно, что через несколько выступлений «Федора Двинятина» одного Сашиного появления хватало для того, чтобы на лицах зрителей появлялась предвкушающая улыбка. И Масляков загорелся. Он вообще по темпераменту был исследователь, экспериментатор, философ. Не могло ведь быть такого, чтобы человек вообще не боялся быть на сцене? Даже сам Сан Саныч перед каждыми съемками немного — совсем капельку — волновался. С опытом научился этот свой мандраж прятать и сдерживать, но внутри-то знал, что неспокоен. А Гудков? Он младше на несколько лет, откуда у него такой талант — вытворять всякие безумия, делать все, что заблагорассудится на огромную аудиторию и даже ухом не вести? Не бывает такого. Надо его проверить. Засмущать. С этим у ведущего никогда не было проблем. Он всегда относил себя больше к находчивым, а не к веселым, поэтому был уверен в своей способности заставить любого переживать и нервничать. Он намеревался нащупать правильные рычажки в Саше. Начиналась Премьер-лига. — Это все вранье и неправда. Гудков не котик, он зайка, — было его первым шагом к разоблачению. Саша, в свою очередь, был веселым, и всегда мог отпарировать нападки. — Я, вообще-то, человек, — поднятая бровь и непередаваемо комичное выражение лица. Один-один. Нет, пока Саша играет, его ничем не испугать. Где он может находиться вне образа? В биатлоне?  — Прекрасный юноша, ваш голосок напоминает мне кого-то, — проворковал ведущий. Человек в костюме панды никак не отреагировал, просто продолжил читать шутку. Панда подпортила чистоту эксперимента, закрыв обзор на эмоции, но опираясь на голос можно было засчитать два-два. Где он еще ближе к жизни? Как его подловить? Вопросы от жюри? — А чего это вы так засмущались? — по-лисьи прищурившись вопросил Сан Саныч. Вот оно. Нащупал. Гудков растерялся и опустил глаза, а губы его растянулись в скованной улыбке. Три-два в пользу находчивых. «Все с тобой понятно» Чем дальше от сцены — тем чувствительнее. Чем раскованнее в образе — тем скромнее на самом деле. Значит, теоретически, в жизни Саша должен краснеть от любого неосторожного словца. Теория есть — осталось проверить на практике. Масляков с удивлением понял, что в обычной жизни-то с Сашей практически не общался. Все на сцене да на сцене. — Гудочек, — протянул ведущий, заметив в конце коридора высокую и тонкую фигуру. «Гудочек» обернулся, тревожно крутя в руках наполненный мутной жидкостью без родословной стакан с гордой надписью «кофе». — Здрасьте, Сан Саныч, — Саша чуть наклонил голову влево. Совсем немного. — Скажи, студенту, да еще и КВН-щику, хватает ресурсов на пропитание? А то совсем ты отощал, — в голосе ведущего ощущался явный подвох. Ресницы Гудкова как-то совершенно трогательно дрогнули. Сам он на мгновение задумался, но вскоре рассмеялся, пустив вокруг глаз солнечную паутинку веселых морщинок. — Неа, мы все только солнечным светом и духом КВН питаемся, — он снова рассмеялся, и Масляков неосознанно улыбнулся в ответ. Молодец, в ступор не впал. Три-три, ничья. — Тогда через десять минут внизу, на выходе. Будем тебя откармливать. Сан Саныч подмигнул и, легонько задев плечом пиджак Саши, продолжил свой путь по коридору. Уже в машине Гудков, из последних сил стараясь сохранить лицо, спросил: — А куда мы вообще едем? — Вообще-то обычно о таких вещах интересуются до того, как сесть в транспорт, — Масляков хохотнул и повернулся к Саше. «Сейчас» Сан Саныч подался вперед к Гудкову. Тот едва заметно подвинулся навстречу и тут же осознал свою ошибку. Масляков, коварно ухмыляясь, взял ремень безопасности и протянул через Гудкова. Раздался характерный щелчок, и Саша окончательно растерялся. Четыре-три. Победа за находчивыми. — Едем мы, Саш, ко мне домой. Еда в кафешках несытная. А ты все-таки худой и голодный. — Левым уголком рта — тем, что был спрятан от глаз Гудкова — Масляков все еще продолжал улыбаться. Он мог бы растянуть губы в полноценной улыбке, показать весь безупречно белый ряд ровных зубов и еще больше смутить своего попутчика, но отчего-то не стал. Пожалел. «С возрастом становишься сентиментальнее» Всю дорогу Саша сидел с пунцовым лицом и гонял мысли по кругу. Только дома у Сан Саныча он немного расслабился — все-таки имеют какую-то волшебную силу холостяцкие макароны по-флотски. Расслабленность его проявилась лишь в относительно удобной позе. Саша молча ел. — Впервые вижу тебя таким тихим, — заметил Сан Саныч. — Ты хоть понимаешь, что происходит, радость моя? Гудков поднял вопросительный взгляд, услышав необычный вопрос, ответ на который он, вообще-то, пытался найти уже несколько часов, и замотал головой. Ведущий беззлобно рассмеялся. — Я с тобой немножко поиграл. Ты же не обижаешься, верно? — он с искренней заботой уточнил эту деталь. — В общем, ты на сцене вечно был веселый, уверенный и просто невероятный, а еще непробиваемый: я ни разу не видел, чтобы ты волновался. Поэтому решил тебя смутить. Для эксперимента. И увлекся. Сан Саныч с виноватой улыбкой пожал плечами. — И что этот ваш эксперимент показал? — Гудкову пришлось прочистить горло, от долгого молчания звук не сразу проснулся. — Что ты раскрепощенный на выступлениях потому, что полон скромности и застенчивости в жизни. Саша кивнул, будто бы взяв на карандаш это замечание. Масляков встал, взял свою тарелку, положил на нее тарелку собеседника и неспешно сгрузил посуду в раковину. Поставил чайник и, уперевшись руками в кухонную тумбу, развернулся к Гудкову. — Ты ведь сообразительный, умный парень, — продолжил он свою лекцию, — Но твоя излишняя скромность тебе мешает. Даже вот сейчас. — Мне всегда друзья говорили, что я заскорузлый, — задумчиво подтвердил Саша, проигнорировав последние слова. Затем, будто внезапно услышав Сан Саныча, вскинул голову, забавно взмахнув волосами, и слегка округлил глаза. Было в нем что-то настолько противоречивое, что даже притягательное. Длинные девичьи ресницы, но мужской внутренний стержень; угловатые подростковые черты и взгляд взрослого человека; остроумие Ильфа и Петрова и — иногда — слоновья тугость ума. Вот как сейчас. Несколько мгновений Саша еще сидел и думал, правильно ли он понял намек ведущего. Затем еще полминутки набирался храбрости. Сан Саныч терпеливо ожидал. Гудков встал, выдохнул и медленно направился к Маслякову. Тогда-то Сан Саныч и задумался, кто кого перехитрил. В глазах Саши прыгали яркие огоньки интереса, смешанные с легким недоверием. Он подошел на расстояние, на котором в приличном обществе не принято находиться, закрыл глаза и ткнулся в губы ведущего, как слепой котенок. Сан Саныч улыбнулся в поцелуй и, не отрываясь, обнял Сашу так, как хотел обнять уже давно — одной рукой зарылся в волосы, а другой обхватил стан. Гудков хихикнул и отстранился. Масляков удивленно приподнял бровь. На самом деле, даже немного испугался — вдруг что не так? — Знаете, Сан Саныч, по-моему, это четыре-три в мою пользу. Откуда только узнал?

***

Обнявшись, они лежали в тишине несколько минут. Гудков, видимо, достаточно передохнувший, встал с кровати, нащупал в темноте на полу пижамные штаны, великодушно одолженные Сан Санычем, и его же футболку, а затем спешно надел все на себя. Масляков внимательно наблюдал за ним. — Зачем ты одеваешься? Я же видел тебя голым, — он с неподдельным интересом разглядывал многочисленные родинки на спине Гудкова. Саша чуть замешкался: — Мне так… Уютнее. — Масляков в ответ лишь понимающе кивнул. — Чур, я у стенки! Ведущий приглушенно, но искренне рассмеялся и снова кивнул. — Все, что захочешь! Утренние лучи заставили пшеничные волосы Маслякова-младшего переливаться золотистыми волнами. От света, падающего на закрытые веки, Сан Саныч зажмурился и отвернулся, закинув руку на место у стенки. Место пустовало, зато в комнате что-то суетилось, шуршало и поскрипывало. — Не вставай в такую рань, — пробормотал Масляков, опознав в ругательном шепоте голос Саши, поправляя подушку и переворачиваясь на бок, — давай еще понежимся. — Не могу, у меня репетиция должна начаться, — Гудков посмотрел на настенные часы, — двадцать минут назад. Нифига не успеваю. Какая ближайшая станция метро? — Пропусти денек. Твой талант от этого не уменьшится. Давай лучше поваляемся, — Сан Саныч потянулся и потер глаза. — Да говорю же — не могу! Меня там… Ждут. Наверное. Масляков многозначительно глянул на Сашу, поджав губы. Затем встал с кровати и тоном, которым когда-то зачитывались царские указы, произнес: — Фиг с тобой. Отвезу. Адрес только скажи. Гудков засиял, подбежал к ведущему и аккуратно чмокнул того в губы, оставив за собой легкий привкус зубной пасты. Сан Саныч всегда умело определял волнение. И всегда, заводя игру «засмущай КВН-щика» с теми, кто, по его мнению, мог выдержать и не сдаться, выигрывал всухую. Только Гудков — не все. И, честно говоря, после робких «я у стенки» и «в одежде мне уютнее» счет «четыре-три» оказался сильно притянут за уши. Масляков-младший был согласен на твердую ничью.