золотая рыбка

      Всё меняет одна фраза.       — Феликс здесь.       Чанбин вздрагивает, когда ухо обдаёт жаром чужого дыхания. Крис опирается на его плечо, сильно впиваясь пальцами, и громоздко приземляется на соседний стул, заставляя тот скрипеть. Они в дальнем корпусе университетской общаги, конкретнее — за столом в комнате знакомого их общего знакомого, Чанбин если честно не знает, да и повода гулянки уже не помнит — не то кто-то женится, не то именины отмечает, ему-то что, он пришёл сюда просто расслабиться. И получалось. Пока не появился лучший (худший) друг Кристофер Бан.       — Что? — внутри все немеет от упоминания знакомого имени, — что ты сказал?       — Я говорю, пришёл тот день, когда пора покинуть свою скорлупу неудачника и сделать хоть что-то, а не быть трусливым куском говна, — напротив Чанбина возникает пустая рюмка, которая тут же заполняется чем-то желтоватым из банчановской бутылки. — Это тебе для храбрости, а это, — Крис отвешивает весомый подзатыльник и, согнувшись, ржёт, судя по всему, с выражения лица Чанбина, — чтобы не передумал.       — Кристофер Бан Чан самый невыносимый друг на свете, — шипит Чанбин, потирая затылок.       — Только после меня! — раздаётся откуда-то сзади и рядом с ними вырастает уже порядком напившийся Джисон. — В чём дело, малыш Бинни снова трусит или что-то новенькое? — он нависает над Чанбином и лезет обниматься, но быстро отскакивает, стоит Чанбину пихнуть его под рёбра. — Ай!       — За малыша ответишь, мудак.       — Бе, — корчит рожу Джисон и демонстративно отворачивается в сторону Криса. — Ты тоже видел золотую рыбку?       — Ага, — кивает Крис, откидываясь на спинку. — В последний раз был на кухне в компании соджу и каких-то ребят с химфака.       — А они тут откуда? Разве это вечеринка не для—       — Какую нафиг золотую рыбку ну-ка стоп, — Чанбин перебивает и округляет глаза, по очереди смотря то на одного друга, то на второго, — вы что, мудачьё, дали Феликсу прозвище?       — Ну, а что ты хотел, чтобы мы везде палили имя краша нашего лучшего друга? — с невозмутимым выражением говорит Крис, переглядываясь с Джисоном и улыбаясь одними уголками губ, — ты нам спасибо ещё должен сказать, что об этом до сих пор не знает половина универа.       — Вообще-то знает... — тихо вставляет Джисон.       — Вы, блять—       — Самые невыносимые друзья на свете, знаем, — Крис наливает следующую стопку, уже себе, и протягивает бутылку Джисону, — только вот эти невыносимые друзья единственные, кто заботится о твоей личной жизни и пытаются открыть глаза на очевидные вещи.       — Какие вещи?       — Что у Феликса на тебя тоже это самое, идиот, — взрывается Крис, взмахивая руками и чуть не попадая опять Чанбину по голове, — взаимно у вас, понимаешь, каждому дураку понятно, только вы вдвоём ходите и боитесь в сторону друг друга воздухом подышать! Боже ж ты мой...       — Да с чего ты взял?! — Чанбин тоже вскрикивает, но понимает, что переборщил, когда замечает на себе несколько взглядов со стороны. — То, что он тогда помог мне с проектом, ничего не значит, — продолжает он тише.       — У него своей работы навалом и вы даже не в одной команде, ты правда думаешь, что ему в кайф не спать две лишних ночи и он по доброте душевной согласился помочь? — поднимает брови Крис. — Такие дела просто так не делаются. А вспомни, что он сказал, когда ты в столовке опрокинул сок на его лекции по философии?       Чанбин морщится, вспоминая тот день, и чувствует, как уши щиплет от стыда как будто впервые.       — «Ничего страшного, хён, я перепишу».       — Вот видишь? Сорок страниц конспектов насмарку, да я бы тебя прям там отметелил, а он «ничего страшного, хён», — Крис попытался передразнить глубокий бас Феликса, опустившись на октаву ниже, но получилось слишком смешно. — Чё ржёшь, ты пользуйся шансом, пока Бог даёт, а то будешь вон как Джисон.       — А что Джисон?! — взвизгивает Джисон, мгновенно отвлекаясь от суперважного занятия понять на какой ноте звучит рюмка если ударить по ней вилкой. — У нас с Минхо-хёном—       — У вас с Минхо-хёном Хван Хенджин, — ржёт Крис, а потом вдруг смотрит куда-то над их головами и улыбается шире, переводя взгляд на Чанбина. — А вот и золотая рыбка, как себя чувствует наш рыбак?       Чанбин в долю секунды оборачивается на 180 градусов и замечает Феликса у входа, рядом с несколькими парнями с его потока. Они громко смеются, и голос Феликса заметно выделяется — хочется думать, что только благодаря тембру, а не потому что у Чанбина поехала крыша и он слишком зациклен.       — Заткнись, Кристофер, — он разворачивается обратно, уткнувшись носом в пустую рюмку, — я не собираюсь подкатывать к нему сейчас, на непонятно какой общажной вечеринке, лучше поискать место поприличней.       — Заливай кому-то другому, мы-то знаем, что тебе просто слабо. Правда, Джисон?       — Конечно, — лыбится тот, специально подвигаясь ближе и издеваясь. — Малышу Бинни слабо просто подойти и—       — Да не слабо мне, идиоты! — пыхтит Чанбин, опять искоса поглядывая в сторону светловолосого австралийца. — Просто...       — Тогда докажи, — Джисон складывает руки на груди и смотрит взглядом победителя, обмениваясь непонятными знаками с поднимающимся со своего места Крисом.       — Да, докажи, — повторяет за ним тот, выпрямляясь, и добавляет тише, чтобы было слышно одному Чанбину, — сделай свою жизнь проще, тогда неудачником из нас троих останется только Джисони, — Крис хихикает и неуверенной походкой уходит в толпу, не забыв прихватить Джисона с собой.       Чанбин смотрит им вслед, вздыхая настолько глубоко, насколько позволяют лёгкие. У него нет ни одного повода соглашаться на банальное тупое слабо, но эта фигня почему-то всегда на нём работает. И что-то ему подсказывает, что его лучшим худшим друзьям слишком хорошо об этом известно. //       По правде говоря, видеть Феликса таким доводится впервые — тот еле стоит на ногах, цепляясь за своих друзей, несёт пьяный бред заплетающимся языком, но выглядит как-то даже по-детски счастливым. У Чанбина ёкает в который уже раз, когда Феликс запрокидывает голову и громко смеётся, превращая глаза в узкие щёлочки.       Когда он внезапно куда-то уходит, попрощавшись с друзьями, ноги сами несут следом и приводят на общую кухню этажом ниже. Здесь темно и всё по-другому — нет громкого шума, толпы людей, а музыка слышится приглушённо сквозь стены и не бьёт по ушам. Чанбину нравится.       Феликс стоит у открытого окна, ищет что-то в карманах и спустя минуту вытаскивает сигареты. Он замечает чужое присутствие и оборачивается, заставая Чанбина врасплох.       — Хён?       — Не знал, что ты куришь, — Чанбин проходит вглубь комнаты и становится рядом.       — Иногда, — Феликс крутит в пальцах зажигалку и опускает взгляд, как будто извиняясь, — сегодня тяжёлый день.       — Да, — кивает Чанбин, — тяжёлый.       Он не знает, что дальше — на словах всё казалось куда проще, подошёл и заговорил, но на деле план а провален, план б никто ещё не придумал. В голове абсолютная пустота, а разговор как-то не клеится, поэтому он просто наблюдает за тем, как Феликс затягивается сигаретой и выпускает дым в открытое окно. Выглядит красиво. И Феликс тоже — у Чанбина спирает воздух в лёгких от того, что он может смотреть на него так близко. Просто так. Не тайком на лекциях, боясь быть замеченным, не мельком в коридорах, а вот так, открыто. Только сегодня.       В светлые пшеничные пряди хочется запустить руку и пропустить их сквозь пальцы. Провести подушечками по контурам лица, очертить пухлые губы, линию подбородка. Прикоснуться к каждой веснушке и пересчитать их все до одной — Чанбин так долго об этом думал, что точно сошёл с ума.       — Что? — Феликс поднимает брови, замечая долгий взгляд на себе, — что-то не так?       — Ты мне нравишься, — слетает с губ Чанбина неожиданно для него самого.       В повисшей паузе хорошо слышны крики ребят с верхнего этажа и стук сердца, почти заглушающий всё остальное. Чанбин замирает, боясь пошевелиться, и пытается осознать, что только что произошло.       Феликс не шевелится и ничего не говорит, только смотрит в глаза, и это пугает ещё больше. Он смотрит очень долго, как будто изучая, а потом произносит тихо то, чего Чанбин совсем не ожидал услышать.       — Ты мне тоже, хён, — он говорит это так просто, обыденно, что Чанбину на мгновение кажется, что они говорят о разных вещах.       — Ты не понял, нравишься не просто как друг, а—       — Ты мне тоже, — повторяет Феликс. Он подходит ближе и улыбается, — рад, что ты первый это сказал, а то у меня смелости бы не хватило.       Чанбин думает, что это больше похоже на какие-то глюки, скорее всего он отрубился ещё за столом и это просто дурацкий сон. Слишком реалистичный сон. Но десятки мыслей, скрытых сдерживаемых долгое время желаний разрывают изнутри, не позволяя больше сопротивляться — Чанбин тянет руку и касается феликсовой щеки, нежно, аккуратно, выжидая реакции. Он не знает, когда проснётся, когда это всё закончится, может быть даже в следующую секунду — может быть ещё мгновение и всё исчезнет, растворится, оставляя лишь тёплое ощущение чужой кожи на кончиках пальцев. Он не знает, сколько ещё времени у него есть, поэтому решается сейчас — подаётся вперёд и целует мягкие губы.       От Феликса пахнет пивом и сигаретным дымом, а ещё — Феликсом. Чанбин всё ещё немного боится, но позволяет себе притянуть его ближе и устроить ладонь на щеке, поглаживая. В его руках Феликс кажется таким хрупким, непрочным, нежным. Они целуются так долго, что у Чанбина заканчивается кислород, а сердце совсем прекращает удары, останавливаясь. Хочется плакать от того, насколько хорошо оказывается чувствовать его рядом, в паре сантиметров, ощущать, как их дыхание смешивается, а от малейших прикосновений по телу бегут мурашки.       Все происходит как в тумане — Чанбина внезапно прижимают к стене, поцелуи, сначала нежные и нерешительные, превращаются в смелые, жадные, Феликс прикусывает губу и шумно дышит, скользя ладонями по талии и задирая футболку.       — Феликс, — севшим голосом зовёт Чанбин, — Феликс, постой, ты пьян...       — Ты правда хочешь меня остановить? — низкий голос Феликса звучит над самым ухом. Он отстраняется и берёт Чанбина за подбородок, находя его глаза своими. — Правда хочешь, чтобы я прекратил?       Чанбин теряется в темноте зрачков, опускает взгляд ниже, на распухшие от поцелуев губы, по которым Феликс проводит языком. Прислушивается к собственным ощущениям, чтобы понять, чего именно хочет. Он притягивает Феликса за затылок, так что их лбы соприкасаются, и пропускает пряди волос сквозь пальцы. Внезапно ответ кажется таким ясным и лежащим на поверхности, что Чанбин удивляется, как вообще мог сомневаться.       — Я хочу, — вдох, — чтобы ты никогда не останавливался, — выдох.       Чанбин закусывает губу до крови и запрокидывает голову, когда маленькая феликсова ладошка смыкается на его члене. Он не сдерживает хриплый стон и тянется за поцелуем — Феликс тут же запускает до безумия горячий язык между зубов и начинает двигать рукой. Чанбин уже, если честно, не понимает, на что его тело реагирует сильнее: руки, губы — всё смешалось, Феликс будто повсюду, прожигает каждый сантиметр кожи. Он подталкивает его к стоящему позади столу и заставляет опереться, а сам устраивается между разведённых ног.       Сердце подскакивает. Феликс быстро стягивает чужие джинсы вместе с нижним бельём, и Чанбину многого стоит не смутиться — спасает темнота и губы, накрывающие выступившую на шее вену.       У Чанбина не в первый раз, но вот так — впервые, до нехватки воздуха в лёгких, до искусанных друг другом губ, до электрических разрядов, кажется, в самом сердце.       Он не понимает, как раньше мог жить без этого и как сможет дальше — если сможет вообще.       Феликс аккуратен, бережен — растягивает не спеша и реагирует на каждую смену эмоций на лице Чанбина. На его лбу выступило несколько капель пота, которые хочется стереть губами, чанбинов взгляд опускается и задерживается на напряжённых мышцах, не скрытых тканью рубашки, и тонкой полоске волос, уходящей под ткань боксеров. Снова мелькает мысль, насколько же Феликс до неправильного красив — даже сейчас, в приглушённом свете уличного фонаря из окна.       Он опрокидывает Чанбина на стол и подхватывает за ноги, наконец подставляя головку ко входу — Чанбин готов распрощаться с жизнью уже сейчас. Перед глазами плывёт, он хватается за края столешницы и хрипло протяжно стонет, когда Феликс погружается до конца.       Дальше — туман. Гамма из ощущений, бесконечных касаний, низких стонов Феликса, его глубокие уверенные толчки и чувство полной заполненности — и если есть вещь приятнее этой, то покажите, Чанбин с уверенностью скажет, что вы не правы.       Несколько финальных толчков — Чанбин кончает вслед за Феликсом, едва почувствовав тёплую жидкость внутри и уловив очередной гортанный стон. Феликс сжимает его бёдра пальцами до будущих синяков и откидывает голову, открывая вид на кадык — если бы не неудобная для этого поза, Чанбин бы вряд ли удержался от соблазна пройтись по нему языком.       Он находит феликсов взгляд своим, замечает на чужих губах улыбку и непроизвольно улыбается тоже.       Кажется, рыбка окончательно запуталась в сетях, только вот кого из них лучше назвать рыбаком?