По дружбе

У Вани перед глазами яркие картинки, короткие вспышки и шум в голове. У Вани сильно нахмурены брови, плотно сжаты веки и закушена нижняя губа. Ваня теряется; в наушниках порнушно стонет очередная косплеерша от хуя в заднице, а собственные руки заученными движениями расстёгивают ремень и касаются наполовину вставшего члена. Его от своих же прикосновений прошибает током, по телу проходится крупная дрожь, а пальцы на левой ноге непроизвольно поджимаются. Рудбой насухую проводит ладонью по стволу, разглаживает тонкую кожу, обводит указательным и средним чувствительную головку и второй рукой опускается ниже, к яйцам. У Рудбоя перед глазами максимально знакомая картинка; у этой картинки глубокие голубые глаза, тяжёлый взгляд, корочка на пухлых губах и щека испачкана в смазке. Она слепляет длинные ресницы, течёт по щеке и каплями собирается на грубом подбородке. У Вани перед глазами Мирон. Ваня ничего не может с этим сделать. Потому что Мирон коротко улыбается, берёт крупную головку за щёку, нарочно слюнявит и не спеша помогает себе рукой. Ваня, честно, готов от такого умереть. Он сжимает пальцами плотные яйца, непривычно-нежно их мнёт, сгибает одну ногу в коленке — так удобнее — и подушечками медленно гладит мошонку. Стягивает концертные шорты с трусами на одно бедро, сплёвывает на вторую руку слюну, размазывает её по крупному стволу и неосознанно толкается в ладонь. Сжимает её, наоборот, крепче, но дрочит медленно и с оттягом: опускается лениво сверху к основанию члена, чуть резче двигает кистью выше и нарочно задевает покрасневшую головку. Размазывает смазку по покрасневшей коже, выгибается в пояснице и утробно, тяжело стонет в такт тёлке в наушниках. Она в видосе кончает, потому что вопит, как подстреленная лань — Ване не нравится. Он срывает наушники, откидывает голову с мокрыми от пота волосами на подушку и закатывает глаза. Потому что дрочить приходится быстрее — картинка с голубыми глазами берёт глубже, заглатывает до самого основания и давится большим членом. Не его членом. Ване дрочить на фантазии с собственным другом — пиздец стыдно, но пиздец заводит. Потому что в фантазиях Мирон послушный, Мирон берёт по самые гланды, давится слюнями и смазкой и смотрит-смотрит-смотрит. — Бля-ять, Мир. Рудбой толкается в шершавую ладонь, замедляет наоборот поступательные движения и перехватывает возбужденную плоть плотным кольцом у основания, потому что готов кончить сейчас, как малолетний школьник. Ваня тяжело дышит через приоткрытые губы, у него мелко дрожат кончики пальцев, а перед глазами всё плывёт. Громкий стук в дверь буквально заставляет сразу же придти в себя. Ваня только успевает приподняться на локте и тут же на секунду встречается с тем самым взглядом. Мирон говорит что-то про ужин, смотрит в телефон и не переступает порог без разрешения. На самом деле, потому что всё знает, но неловкость ситуации от этого не исчезает. Рудбой быстро обтирает ладонь о постель, натягивает торопливо одежду и зачем-то перестаёт дышать. В прямом, блять, смысле у него перехватывает дыхание. У него забавно, по юношески, краснеют острые скулы, как во всех этих аниме, мелко дрожит зрачок и силуэтом вырисовывается вставший член через штаны. Ване пиздец неловко, но выгнать Мирона он элементарно не успевает. Или тупо не хочет. — Помочь? — Свали отсюда, бля, дай подрочить. Стучаться не учили? — Я стучал. Отвечать надо вовремя. Ваня пытается перевести всё в шутку, старается даже зарыться в угол одеяла, но всё равно улавливает в голосе типичный мироновский вызов, мол «да ты же зассышь». Только Ваня не зассыт. Ваня хищно усмехается и ничего не отвечает — только наблюдает слишком по-животному. Потому что с Мироном иначе нельзя, Мирон слишком красив, Мирон завораживает каждым движением — он двигается как-то по особенному, немного сгорбившись. На нём худи на пару размеров больше, какие-то светлые джинсы по дешёвке из «бершки» и неподдельный интерес в тех самых глазах. Шмотки придают какой-то особенный шарм его и без того забавной внешности. — Слышишь, плохой мальчик. Скажи, чего хочешь. Будь послушным. — Мирон, пожалуйста, уйди. Не надо. Ваня боится. Ваня откровенно боится похерить их дружбу обычной дрочкой. У Вани вмиг начинает дрожать голос, внутренняя непоколебимая уверенность шлёт всё нахуй и съёбывает, а Ване поскорее хочется затянуть петлю на шее. Потому что заебался. Потому что так было всегда: сначала девочка Аня хорошо сосала, потом Анечка красиво умела стонать, потом Настенька хорошо надрачивала своими длинными пальчиками, потом ещё десятки девочек — со всеми ведь просто дружил, а теперь их имена в «чёрном списке» инстаграма. Ваня боится, когда Мирон подходит к кровати, без сомнений нависает сверху, опираясь ладонью на постель, и кладёт свободную руку на горячий живот. Лезет ловкими пальцами под тёплую кофту, касается шершавыми подушечками кожи с перманентными рисунками и наблюдает с кошачьим интересом. Рудбой буквально замирает: смотрит Мирону в глаза, сглатывает ком в горле от волнения и боится что-то сказать. Боится спугнуть, боится разрушить хрупкую искренность и интимность момента. Боится разрушить всё. Потому что Мирон единственный, кого хочется слушаться. Единственный, с кем Ваня готов пиздиться в мортал комбате до пяти утра, забывая про секс и алкоголь. Единственный, кто заставляет испытывать хоть какие-то эмоции. Потому что с Мироном, как дома: тепло, уютно и пиздец как не хочется уходить. — Расслабься, ладно? Мирон наклоняет голову к плечу, склоняется ещё ближе и свободной ладонью легко толкает Рудбоя в грудь. И он поддаётся: коротко кивает, закусывает нижнюю губу изнутри и расслабленно ложится на спину. Возбуждение напоминает о себе тяжестью в паху, неприятной судорогой на кончиках пальцев и ощутимой туманностью в голове. Мирон знает об этом, но не спешит; кусает легко Рудбоя под челюстью, едва ощутимо проводит по животу к паху и нарочно раздразнивает ещё больше. — Бля-ять, Мир. — Повторяешься, Вано. Ваню буквально всего передёргивает, когда Мирон обхватывает горячей ладонью член у основания и медленно проводит вверх. Сжимает кольцом из пальцев, большим размазывает вязкую смазку по набухшей головке и специально задевает чувствительную уздечку. Рудбой нетерпеливо толкается бёдрами в чужую руку, низко стонет в голос и вжимается влажным затылком в подушку. У него на лбу выступают капли пота, ладони мокрые от волнения, как у малолетки, а перед глазами та же картинка с голубыми глазами и по-девчачьи пухлыми губами. Ване кажется, что в этот моменте вся его блядская прогнившая жизнь; потому что у Мирона родные ладони, горячие губы и приятный бархатный голос. Потому что Мирон — личная ненормальная зависимость, от которой избавиться так же сложно, как от раковой опухоли. Мирона, блять, не вырежешь скальпелем из груди и черепной коробки, его не выгонишь с порога квартиры, когда он приходит ночью в гости, и ему нельзя не подчиниться. Последнее Ваню пугает особенно сильно. Ваню всё пугает особенно сильно, что связано с Мироном. — Это всё тупо по дружбе, Мир. У меня девочка есть. Ваня, конечно, пиздит. Мирон, конечно, почти не верит. Цокает только обиженно, плавно двигает кистью от головки к основанию ствола, лениво играясь. Он просто не хочет слушать про очередную девочку, про её тонкую талию, узкую вагину и цветные волосы. Не хочет слушать — просто целует-кусает обветренные губы, облизывает языком нижнюю, задевает мелкие ранки и немного отстраняется. И Ваня ловит этот короткий момент, сам подаётся вперёд и кладёт хуй на сказанные раньше слова; Ваня притягивает Мирона к себе за затылок, целует с каким-то животным рвением, грубо толкается языком в горячий рот и второй рукой прижимает за талию к своему телу. Ване хочется, Ване очень сильно хочется видеть, как Мирон под ним закатывает глаза от оргазма и как будет хмыкать, хохлиться и прятаться на следующее утро за Женей. У Вани сухие губы с привкусом клубничной помады, — от девочки осталась, видимо — крепкие руки и по эстетике выпирающие тазобедренные косточки. У Вани хриплый голос, колючая щетина и возбуждённый член. Мирон садится между его ног, влажными пальцами массирует кожу мошонки и с приоткрытыми от интереса губами наблюдает за каждым малейшим движением. Потому что Рудбой задыхается в беззвучных стонах, выгибается в пояснице и нетерпеливо двигает бёдрами навстречу рукам. Мирон наклоняется, сплёвывает на головку собственную слюну и нарочно медленно размазывает её по всему члену. И Ване от этого так хорошо, что он проёбывается окончательно; сгребает подушку под себя, зарывается в неё лицом и смотрит на Мирона из-под длинных светлых ресниц. Цветные чёрно-красные пряди беспорядочно растрёпаны, падают на лицо, одежда сползла к груди и теперь открывает перманентные серо-цветные рисунки на теле. Мирон смотрит на них, касается подушечками пальцев, чувствует совсем небольшую горбинку в местах линий-шрамов и снова переводит взгляд на лицо Рудбоя. — Ты красивый, Вань. Ване хочется вздёрнуться. Или закричать. Только бы Мирон, блять, молчал. Только бы молчал, не смотрел вот так и не старался делать вид, словно у них все ок. Потому что дрочить на своего друга — это далеко не ок. Дрочить своему лучшему другу — тоже не ок. Сейчас Рудбою больше всего хочется расслабиться по максимуму — спрыгнуть с табурета ещё успеет; он стонет в голос, не стесняется и не сводит хмельного взгляда с Мирона. Моргает медленно, мелко вздрагивает каждый раз, когда шершавые пальцы задевают уздечку, и явно провокационно кусает нижнюю губу. Мирон это прекрасно знает и потому заходит ещё дальше: снова сплёвывает, смотрит, как слюна капает на чувствительную головку, накрывает её горячими губами и берёт в рот наполовину. Облизывает широким мазком пульсирующую под тонкой кожей вену, прикрывает глаза и берёт ещё глубже. Ване от узости чужого горла, умелого языка и руки на яйцах окончательно срывает голову. Он хрипло-вымученно стонет, несдержанно толкается бёдрами в рот, снова откидывает голову назад и вжимается мокрым затылком в подушку. Он мечется по кровати, едва сдерживается, когда Мирон берёт член до самого основания, проталкивает его глубже и осторожно сглатывает. Мышцы обхватывают крупную головку, у Вани по животу пробегаются крупные мурашки, а перед глазами снова играют яркие краски. — Мир, давай быстрее. Пожалуйста, я не могу больше. Ваня жмурится, хрипло просит-просит-просит и наугад накрывает большой лапой почти лысую макушку. Гладит подушечками отросшие волосы, сильно давит на затылок и заставляет брать глубже. И Мирон, сука, слушается, как в ебучих фантазиях. Он смотрит своим невозможным взглядом, заглатывает по самые гланды и тычется орлиным клювом в пах Рудбоя. Рудбой давит ладонью грубее и крепче, толкается сильнее, дышит через раз и отпускает только тогда, когда Мирон начинает дёргаться от нехватки воздуха. Он отстраняется, сплёвывает смазку со слюной на чужой член, кашляет и стирает влагу с губ ладонью. А потом берёт снова так глубоко, что Ваня закатывает глаза, царапает пальцами чужой затылок и тихо низко стонет на каждом выдохе. Мирон плавно начинает двигать головой, позволяет толкаться за щёку, вылизывает старательно потяжелевшие яйца и помогает себе рукой. Лениво надрачивает, снова берёт в рот, влажно облизывает головку языком по кругу и заглатывает весь член глубоко в горло. И Ване хватает. Ваня выгибается в пояснице, кончает Мирону в горло и поджимает пальцы на ногах от пробегающей по бёдрам судороги. Мирон от неожиданности давится, но глотает тёплую сперму, стекающую по внутренней стороне горла. Рудбой трётся ещё стоящим членом о скулу, надрачивает рукой , пока последняя сперма капает на чужое лицо, стекает по щеке и мешается со слюной на подбородке. Мирон смотрит на Ваню совсем неодобрительно, но Ване плевать. Потому что у его картинки теперь реально слипшиеся от семени ресницы, грязная щека и подбородок. Ваня тяжело дышит, даже не двигается, но зрительный контакт Мирон прерывает первым — сваливает в ванную. Холодной водой ополаскивает лицо, полощет рот и головой ныряет под ледяную струю из-под крана. В голове ни одной свежей мысли — хочется запрятаться в панцырь из хитина и не вылезать ещё лет двести. Хочется извиниться и по-быстрому выбежать из номера. Хочется-хочется-хочется, но Мирон сомневается. Он обтирает первым попавшимся полотенцем голову, скидывает его на пол и выходит обратно к Ване. Ваня вытягивает пояс из шорт, складывает его вдвое и замирает — снова встречается взглядом с Мироном. Потому что Мирон не спеша отлипает от косяка двери, так же не спеша садится на кровать и не говорит ни слова. Потому что, наверное, об этом говорить не нужно. — А ты? Ваня начинает первым. У него хриплый голос, торчащие во все стороны волосы и растерянный взгляд. Румянец с щёк, конечно, сошёл, но от этого лучше не становится. Он коротко кивает на пах Мирона, проверяет уведомления на телефоне и падает на спину. Мирон долго молчит, выжидательно смотрит, как коршун, подгибает под себя ногу для удобства и снова неудобно горбится. Ковыряет ногтем заусенец на большом пальце, — всё красноречие, блять, проебал — и пытается хоть как-то связать слова в предложения. Потому что Ване не хочется делать больно. Потому что Ваня и так контуженный на голову во всех смыслах. Потому что Ваня элементарно может сорваться, закрыться, забыть, сбежать. — Я на колёсах, ближайший месяц никакого секса, не встаёт просто. — Почему ты не говорил? — А зачем? — Я бы помог. — Не, это просто так из головы не вырезать. Не парься, ты был ахуенным. Ждём тебя на ужине, там обещали твоих любимых крабов. Ване хочется добавить, что Мирона тоже просто так ни откуда не выкинуть, не вырезать, не удалить, но он молчит. Смотрит каким-то по щенячьи верным взглядом, как он выходит за дверь и показательно громко её закрывает. Зачем-то перед этим невесомо целует в лоб, зачёсывает цветные жёсткие волосы назад и обещает заглянуть попозже. Ваня шумно вдыхает, поворачивается к выходу спиной и сгребает подушку в охапку. Потому что он не маленький мальчик и всё понимает. Потому что ахуенным Ваня для Мирона будет только под таблетками — тут или сдохнуть, или делать вид, что живешь. Прекрасно работает в две стороны. Ваня знает, что когда-нибудь эта блядская жизнь закончится и его тоже полюбят не за толстый член и симпатичную мордашку. У него тоже будет своя фотостудия, жирный большой кот в квартире и умница-жена. Ване искренне хочется в это верить, только выходит всё равно хуёво. Потому что Ване хочется всё это с Мироном; хочется носить шмотки одни на двоих, невесомо касаться чужой руки в машине, пока стоишь в пробке, и будить поцелуем в плечо по утрам. Ваня впервые жалеет, что картинка-фантазия с голубыми глазами в принципе существует и имеет недоброкачественные метастазы где-то глубоко за клеткой из рёбер.