— Ну и как же ты её назовёшь? — поинтересовался Кроули, брезгливо посматривая на очередной поднос дымящихся круассанов с корицей и карамелью.
Азирафаэль пожал плечами и, чуть высунув язык, принялся вырезать на будущем вишнёвом пироге нечто вроде ангельских крыльев — рисовал он из рук вон плохо, но принять помощь более искусного в этом деле Кроули всё равно категорически отказывался.
— Потом придумаю, — отговорился он.
— Когда — потом? Ты уже на днях открываться планируешь!
— Ну вот когда откроюсь — тогда вывеску и повешу, делов-то…
С самого утра Азирафаэль увлечённо возился с тестом и слащавыми начинками, не зная усталости. Дело в том, что совсем недавно Азирафаэль вдруг решил, будто кондитерская — это отличный способ занять всё свободное время (коего у ангела было немало), и очень решительно взялся за реорганизацию своего досуга. Книжный магазин никуда не делся, только вот окончательно превратился в личную библиотеку. Любовь к чтению Азирафаэль ни с кем делить ну вот никак не желал, зато страсть к вкусной и нездоровой пище — запросто. Кроули воротило от сахара в целом и сладостей в частности, так что он в этом деле оставался всего лишь наблюдателем. Первые пару часов его мутило от ванили, карамели, мастики и шоколада, потом он постепенно привык к дурманящим запахам, а теперь уже практически потерял способность что-либо обонять. И даже крепкий кенийский чай, что заботливо подливал ему Азирафаэль, постепенно потерял всякую терпкость.
— Ну хоть идеи какие-нибудь есть?
Азирафаэль задумчиво поправил закатанные рукава рубашки — в помещении от постоянно работающих духовок стало жарко, и пусть ангел с демоном особо и не обращали внимание на изменения температуры, Азирафаэль видел, что обычно так делали все повара.
— Может, просто написать — «Кондитерская»? — предложил он и подхватил противень с меренгами.
— Отличный маркетинговый ход! — фыркнул Кроули и, воспользовавшись тем, что Азирафаэль скрылся в небольшой кухне, закинул ноги на стоявший по соседству стул и сладко потянулся.
— Зато всем ясно, что здесь такое! — донёсся до него голос ангела. — А ну-ка опусти ноги! Я эту мебель во Франции заказывал!
С ворчанием Кроули послушался и ещё раз окинул взглядом помещение будущей пекарни: помимо прозрачных витрин в крохотной комнатке уместилось несколько столиков с изящными ножками, словно позаимствованных из будуара мадам де Помпадур, и дюжина стульев им под стать. Почти вся мебель была, конечно же, белой, только мягкие сидения затянуты акварельно-бирюзовой тканью, перекликавшейся с цветом стен. Чёрно-белая плитка производила впечатление надёжности, как будто кондитерская открылась уже давным-давно, а большая, едва ли не барочная люстра, опущенная чуть ниже, чем полагалось в обыкновенной кондитерской, давила своей пышностью и неуместностью. Даже в таком вполне себе современном предмете, как кассовый аппарат, чувствовался дух иного времени: он смахивал на агрегат, используемый ещё во времена Викторианской эпохи, и судя по тому, что Азирафаэль раскусил принцип его действия чуть меньше, чем за час, он действительно был произведён давно.
В который раз Кроули поражался, как Азирафаэль за столько лет не обрёл чувство стиля и умудрялся изуродовать даже столь ограниченное пространство. И всё же, несмотря на его возмущение по поводу неуместной эклектичности обстановки, он чувствовал странный, почти что неуловимый уют. На прилавке валялось полотенце с вышитыми васильками, на больших подносах расположились разномастные чашки — от крошечных кофейных с хрупкими ручками до огромных чайных, ярких расцветок и с глупыми надписями, — в углу устало прислонилась к стене деревянная щётка для пола, рядом с кассой лежал аккуратно сложенный пиджак Азирафаэля, на одном из столиков стоял огромный граммофон и играл старые французские песни. Вдохнув тёплый, пропитанный специями и тестом воздух, Кроули понял, что он окончательно принюхался к приторному аромату. В маленьком зале было хорошо, и на мгновение он представил, как по вечерам они с Азирафаэлем, проводив последних посетителей, сидят за столиком у огромного окна во всю стену, смотрят на мягко укутавшую Лондон зиму и медленно цедят огненно-горячий шоколад — дьявольски сладкий у Азирафаэля и целомудренно горький у него. На душе стало спокойно, будто кто-то заботливо замотал её в тёплый шарф, и Кроули по-доброму улыбнулся — не ухмыльнулся, как обыкновенно, но именно радостно, умиротворённо улыбнулся. Впрочем, добродушное выражение лица тут же сменилось равнодушным, как только на пороге кухни появился Азирафаэль в перепачканном клетчатом фартуке.
— А вот и
твой торт! — торжественно объявил он, внося в зал чёрно-красное нечто с белоснежными полосками.
Сперва Кроули даже оторопел, и слова ангела дошли до него с заметным опозданием.
— Что значит — «мой»? — уточнил он, разглядывая готичное произведение кондитерского искусства.
— Я назвал его «Кроули»! — с гордостью сообщил Азирафаэль и отрезал ему щедрый кусок. — Основа от «Красного бархата», совсем чуть-чуть маскарпоне для мягкости, зато много горького шоколада, сироп из солёной карамели и кардамон. Ну и ещё кое-какие специи. Надеюсь, получилось совершенно не сладко.
Он поставил тарелку перед Кроули и плюхнулся напротив, со вздохом провёл рукой по лбу и выжидающе уставился на друга. Тот насмешливо выгнул бровь, но послушно взял вилку и попробовал торт. Пережёвывал он небольшой кусочек так долго и сосредоточенно, что Азирафаэль не вытерпел и поторопил его:
— Ну что, как?
Кроули причмокнул губами.
— Тебе нужно непредвзятое профессиональное мнение или моё личное?
— Когда ты это успел стать профессионалом? — фыркнул Азирафаэль и нетерпеливо ответил: — Конечно твоё собственное! Всё равно только ты и будешь ко мне заходить!
— Так уж и я один…
— Не уходи от темы! Тебе нравится или нет? И хватит уже прикидываться бессердечным снобом, я уже всё давным-давно понял, так что можешь для меня не стараться.
Азирафаэль широко улыбнулся, и губы Кроули предательски дрогнули.
— Нравится. Очень. И совсем не сладко.
Лицо ангела зажглось, словно огни рождественской ярмарки.
— Прекрасно! — захлопал он в ладоши и поспешил обратно на кухню. — Вот и фирменное блюдо!
— А как же твой? — крикнул ему вдогонку Кроули и, удостоверившись, что тот больше не видит его, воровато отломил от торта огромный кусок и с наслаждением запихнул его в рот.
Торт и правда получился именно таким, каким нужно — горьким, терпким, сложным по вкусу, пахнущим, словно восточный базар, и мягким, как кровать Короля-Солнца (Кроули мог лично поручиться, что кровать у этого очередного Людовика была дьявольски божественной). Никто не мог бы приготовить ничего прекраснее и вкуснее для него
лично, и в такие моменты Кроули ещё раз напоминал себе, что решение носить тёмные очки было одним из немногих действительно путных.
— Я пока что не придумал… — услышал он голос Азирафаэля. — Даже не знаю, что себе приготовить. Что-то одно выбрать невозможно — в мире столько всего вкусного!
— Да уж, — протянул Кроули и, забыв, что он, вообще-то, самое что ни на есть чистое зло, принял ещё одно хорошее решение.
***
— Это эклер, — гордо презентовал Кроули.
— Я вижу, — осторожно согласился Азирафаэль и немного испуганно посмотрел на друга.
С самого порога Кроули едва не довёл его до инфаркта своим непривычным нарядом: прямо на густо-бордовый костюм он надел фартук с огненными всполохами и надписью «Горячо, как в аду». Не то чтобы Азирафаэлю грозила смерть, всё-таки он был ангелом, как-никак, но на этот раз он даже схватился за грудь, где, по его представлениям, у людей находилось сердце, и не свалился на пол только потому, что удачно рухнул на близлежащий стул. Перепачканный мукой и полудюжиной загадочных ингредиентов Кроули гордо продемонстрировал своё творение, выглядящее крайне стильно, но немного потрёпано.
— Честно сказать, я пока что не очень освоился со всеми этими… — Кроули скривился, —
штуками, но, думаю, совсем скоро этот эклер не стыдно будет и Гордону Рамзи показать.
— Кому? — переспросил Азирафаэль, словно лишь эта часть объяснения показалась ему необычной.
— Повар такой. Один из самых лучших людей на этой земле, скажу я тебе, — мечтательно пояснил Кроули. — Надеюсь, он всё-таки попадёт в ад, и тогда я добьюсь того, чтобы его назначили надсмотрщиком на пятом кругу. На Стигийских болотах он будет выглядеть великолепно.
— Ясно, — отозвался Азирафаэль, не сводя глаз с эклера.
Кроули поставил тарелку на стол и взмахнул руками.
— Давай, пробуй быстрее! Ты же хотел фирменное блюдо! Вот тебе «Азирафаэль». Как думаешь, с чем эклер?
— Видимо, с ванилью, раз глазурь белая.
— Видимо, да, — не стал разубеждать его Кроули, но тут же, не сдержавшись, ухмыльнулся.
Вздохнув, Азирафаэль придвинул тарелку к себе.
— Не понимаю, как ты можешь кого-нибудь разыграть, когда тебя при одной мысли о том, что вот-вот произойдёт, разбирает смех, — покачал он головой и откусил от эклера.
Кроули тут же стал серьёзным и пристально вгляделся в лицо друга. Сначала Азирафаэль удивлённо вскинул брови, потом нахмурился, затем снова удивлённо распахнул глаза.
— Это что, клюква? — изумлённо спросил он и посмотрел на Кроули.
— Да! Самая полезная северная ягода! А ещё много-много сахара и чуточку корицы, — гордо отрапортовал Кроули и выжидающе посмотрел на Азирафаэля, словно ждущий похвалы ребёнок.
Ангел тепло взглянул на него.
— Никогда не пробовал ничего вкуснее, — совершенно честно признался он.
Кроули кивнул и отвернулся, пряча широченную улыбку.
— Пойду достану кекс, а то ведь сгорит.
А Азирафаэль подумал, что никто никогда не смог бы приготовить для него ничего лучше.
***
После ледяного лондонского воздуха Энн задрожала от жара кондитерской. В её любимом местечке без всякой вывески с названием, как и всегда, было тесно от многочисленных посетителей. Кто-то стоял у витрины и выбирал себе сладость для семейного праздника или же для спокойного вечера с отличной книгой и чашкой любимого чая, кто-то обменивался пустяками с добродушным владельцем, по обыкновению одетым в старомодный костюм и клетчатый фартук, а кто-то уже стоял у кассы, ожидая, когда томный друг хозяина в бессменных тёмных очках уложит все покупки в огромный шуршащий пакет. За немногочисленными столиками тесно сидели люди и тихо о чём-то переговаривались, но в тот самый момент, как Энн встретилась взглядом с хозяином и с широченной улыбкой кивнула ему, у окна чудом освободился её самый любимый столик. Здесь вся улица была как на ладони, а с другого конца зала тихо-тихо, словно из другой комнаты, доносились старые французские песни.
Стянув с головы шапку и размотав шарф, Энн присела на мягкий стул и счастливо вздохнула.
— Доброго вечера, Энн! Как работа? Как статья об омеле? — мягко поинтересовался у неё хозяин. На столе словно по волшебству появилась огромная кружка дымящегося какао.
Энн постоянно забывала имя мужчины, но уже стеснялась в который раз спрашивать его и позорить свою славную профессию журналиста. Имя второго, очевидно, совладельца, тоже постоянно вылетало у неё из головы, но она всё равно не чувствовала ни капли смущения или неудобства.
— Доброго! Хорошо, вот сегодня сдала черновик. Думаю, завтра всё будет готово. Передайте своему другу
огромное спасибо за список редких сортов! Даже мой знакомый флорист признал, что и сам не мог бы рассказать лучше, — искренне поблагодарила она, и мужчина умилённо склонил голову набок.
— Обязательно передам, обязательно! Всё равно он ужасно любит цветы, хоть ни за что в этом не признается.
Энн удивлённо вскинула брови.
— У него это что-то вроде… хобби? — спросила она, гадая, чего такого ужасного может быть в увлечении цветами, в чём не хочется сознаваться.
— Да, можно сказать и так, — просто согласился её собеседник. — Ну что, Энн, как обычно? Сегодня эклеры с клюквой и корицей просто замечательные.
При мысли о десерте Энн мечтательно улыбнулась.
— Не откажусь. Только чуть позже, если позволите. Я бы хотела сперва свериться с планом на завтра, а то боюсь забыть о важной встрече.
— Конечно-конечно! — тут же заверил её хозяин. — Вернусь через четверть часа — с эклерами.
И, проворно протиснувшись между тесно стоявшими рядом стульями, вернулся за витрину. Энн выглянула на улицу, рассматривая расплывчатые огни фонарей, случайно упавшие на Лондон с картин импрессионистов, и подумала о близившемся Рождестве. Совсем скоро в пекарне появится рождественский пирог, о котором она мечтала вот уже два месяца.
Мысль о сладостях заставила её перевести взгляд на парочку за прилавком. Вряд ли Энн удастся когда-нибудь встретить двух столь непохожих людей. Даже по одежде было заметно, насколько разными они были — и всё-таки вот они, стояли за прилавком и что-то тихонько обсуждали. Лицо светловолосого мужчины постоянно менялось, будто он рассказывал нечто невероятно увлекательное; его собеседник же явно пытался скрыть своё хорошее настроение за маской небрежного спокойствия, но за маской нет-нет да проглядывало еле уловимое умиротворение, словно больше в этом мире ему желать нечего.
Когда-нибудь Энн напишет книгу про двух людей, открывших кондитерскую. Нет — она напишет про ангела и демона, познакомившихся в самый первый день сотворения мира и открывших кондитерскую в Лондоне девятнадцатого века. Демон всегда будет ходить в цилиндре и тёмных очках, а ангел — есть много-много сладкого и читать много-много книг. И в этой кондитерской всё всегда будет по-прежнему. Жизнь будет мерно бежать вперёд, обнимать весь земной шар, наполнять даже самый коротенький тупичок в крохотной деревне — заглядывать всюду, кроме их кондитерской, где всегда будут ставить старые французские песни и печь самые вкусные эклеры с клюквой и корицей.
